Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4

• Название: История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4
• Автор: Джованни Казанова
• Жанр: Биографии и Мемуары

«Что касается причины предписания моему дорогому соучастнику покинуть пределы Республики, это не была игра, потому что Государственные инквизиторы располагали множеством средств, когда хотели полностью очистить государство от игроков. Причина его изгнания, однако, была другая, и чрезвычайная.

Знатный венецианец из семьи Гритти по прозвищу Сгомбро (Макрель) влюбился в этого человека противоестественным образом и тот, то ли ради смеха, то ли по склонности, не был к нему жесток. Великий вред состоял в том, что эта монструозная любовь проявлялась публично. Скандал достиг такой степени, что мудрое правительство было вынуждено приказать молодому человеку отправиться жить куда-то в другое место…»

---

Все было устроено, как я и распорядился. Мы вошли, я быстро снял маску, но М. М. наслаждалась, прогуливаясь медленно по всем закоулкам превосходного убежища, которым осталась довольна, очарована, созерцая все прелести своего отражения в зеркалах, в профиль и в фас, и я с восхищением любовался ею в ее наряде, думая, каков должен быть любовник, овладевающий ею. Она была поражена увиденной роскошью и тем, как, оставаясь неподвижной, она отражалась с сотни разных точек зрения. Ее многочисленные портреты, даваемые зеркалами при ярком свете свечей, расположенных кругом, давали ей новое зрелище, заставляя любоваться самой собой. Сев на табурет, я внимательно изучал элегантность ее убранства. Одежда из гладкого велюра розового цвета, обшитая по краям золотыми блестками, соответствующая куртка, искусно обшитая самым богатым образом, штаны из черного сатина, кружева с ручной вышивкой, бриллиантовые серьги, дорогой солитер на ее маленьком пальце и на другой руке кольцо, сверкавшее выпуклым кристаллом на фоне белой тафты. Темная блондинка, она своей тонкой красотой достойна была кисти лучшего художника. Чтобы мне было лучше видно, она встала передо мной. Я обследовал ее карманы и нашел там табакерку, бонбоньерку, флакон, упаковку зубочисток, лорнет и носовые платки, источавшие приятный аромат. Я обратил внимание на богатство и работу ее двух пар часов и печаток, подвешенных на цепочках, покрытых мелкими алмазами. Я обследовал ее боковые карманы и обнаружил пистолеты с кремнем на пружине, самой тонкой английской работы.

— Все, что я вижу, — сказал я ей, — не твое, но позволяет моей удивленной душе воздать честь обожающему тебя созданию, которое желает тебя заверить, что ты действительно его возлюбленная.

— Это то, что он мне сказал, когда я попросила проводить меня в Венецию и оставить там, заверив меня, что он желает, чтобы я там развлеклась, и что я могла бы каждый раз убеждаться, даже более, чем теперь, что он ставит себе в заслугу сделать меня счастливой.

— Это невероятно, дорогая. Такой любовник — явление уникальное, и я не устану воздавать ему хвалы за то счастье, которым удостоился.

— Позволь, я пройду сниму маскарад в одиночестве.

Четверть часа спустя она предстала передо мной, причесанная по мужски, со своими прекрасными волосами без пудры, свисающими локонами до низа щек, подвязанными сзади черной лентой, из-под которой свободно свисал хвост до самых бедер. М. М. как женщина напоминала Генриетту, а как мужчина — офицера гвардии по имени Л’Эторьер, которого я знал в Париже, или, скорее, того Антиноя, статуи которого можно видеть, если французское одеяние может допустить такую иллюзию. Я был поражен этим очарованием до такой степени, что думал, что мне станет плохо. Я бросился на софу, чтобы прийти в себя.

— Я потерял, сказал я, всякое доверие; ты никогда не будешь моей; в эту ночь какое-нибудь фатальное стечение обстоятельств оторвет тебя от моих желаний; случится, наверно, чудо, и твой божественный супруг позавидует смертному; Я чувствую себя уничтоженным. В четверть часа меня не станет.

— Ты с ума сошел? Я теперь твоя, если ты этого хочешь. Хотя я и не ела, я не хочу ужинать. Пойдем ляжем.

Ей было холодно. Мы сели у огня. Она сказала, что на ней нет жилета. Я расстегнул бриллиантовое сердечко, державшее ее закрытый воротник, и мои руки ощутили, прежде чем увидели глаза, что только рубашка скрывает два источника жизни, украшающих ее грудь. Я загорелся, но ей достаточно было одного поцелуя, и двух слов, чтобы меня успокоить: «После еды».

Я позвонил, и, видя ее тревогу, показал ей окно для передачи кушаний.

— Никто тебя не увидит, — сказал я ей, — ты расскажешь об этом своему любовнику, который, может быть, пренебрегает этим секретом.

— Он не пренебрегает; но он будет восхищен твоим вниманием и скажет, что ты не новичок в искусстве удовольствий, и что очевидно, что я не единственная, кто пользуется с тобой радостями этого домика.

— И он ошибется; я спал и ел здесь только один, и я ненавижу ложь. Ты не единственная моя страсть, мой божественный друг, но ты будешь последняя.

— Я счастлива, мой друг, что ты постоянен. Мой любовник тоже таков, он добр, он нежен, но он оставляет мое сердце пустым.

— Его сердце должно быть таким же, потому что если его любовь того же закала, что и моя, он не позволил бы тебе такой выходки, как эта. Он бы не смог ее перенести.

— Он любит меня, как я тебя. Ты веришь, что я люблю тебя?

— Я должен этому верить; но ты не будешь страдать…

— Перестань, потому что я чувствую, что, если ты мне ничего не спускаешь, я тебе прощаю все. Радость, которую я ощущаю сейчас в душе, проистекает от того, что я уверена: в тебе, как и во мне, нет иного желания, кроме как провести вместе эту прекрасную ночь. Это будет первая такая ночь в моей жизни.

— Ты не проводила таких ночей со своим достойным любовником?

— Да; но те ночи были одушевлены только дружбой, узнаванием и взаимным удовольствием. Любовь — это главное. Несмотря на это, мой любовник напоминает тебя. У него живой возвышенный ум, наподобие твоего, и он так же внимателен по отношению к себе и своему лицу, но внешне он совершенно на тебя не похож. Я также считаю, что он более богат, чем ты, хотя по этому казену можно решить обратное. Но не думай, что я отдаю ему преимущество по сравнению с тобой из-за того, что ты признаешь себя неспособным на героическое потворство моим отлучкам, потому что, наоборот, я знаю, что ты любил бы меня меньше, чем теперь, если бы допускал для меня такие же вольности в моих фантазиях, как и он.

— Будет ли он любопытствовать о подробностях этой ночи?

— Он полагает, что доставит мне удовольствие, спрашивая меня о новостях, и я скажу ему все, за исключением некоторых подробностей, которые могли бы его унизить.

После ужина, который она нашла тонким и изысканным, например, устриц и мороженое, она сделала пунш и, в своем любовном нетерпении, выпив несколько стаканов, я просил ее подумать над тем, что у нас остается только семь часов, и что мы совершим большую ошибку, не проведя их в кровати. Мы прошли в альков, освещенный двенадцатью сияющими светильниками, а оттуда в туалетную комнату, где, показав ей прекрасный кружевной чепчик, я попросил ее принять женский облик. Найдя его прелестным, она сказала мне идти раздеться в комнате, пообещав, что позовет, когда ляжет.

Это заняло только две минуты. Я бросился в ее горячие руки, сгорая от любви и давая ей самые живые тому доказательства в течение следующих семи часов, что прерывалось каждые четверть часа самыми трогательными восклицаниями. Она не показала мне ничего нового в области техники, но лишь в бесконечной новизне вздохов, экстазов, движений, естественных чувств, что проявляются лишь в такие моменты. Каждое сделанное открытие ввергало мне душу снова в любовный экстаз, который придавал мне новые силы, чтобы засвидетельствовать мою признательность. Она была удивлена, обнаружив, что способна воспринимать такое удовольствие, познав множество вещей, которые считала сказочными. Я проделывал с ней то, чего она не считала возможным от меня требовать, и я внушил ей, что всякая стеснительность портит самое большое из удовольствий. При звонке будильника она устремила глаза к небесам, как идолопоклонница, чтобы вознести хвалы матери и сыну за то, что так хорошо вознаграждена за свои усилия, когда изъяснила мне свою страсть.

Мы поспешно оделись; я увидел, что она кладет себе в карман красивый ночной чепец, и она объяснила, что он для нее будет очень дорог. Попив кофе, мы направились быстрым шагом к площади Св. Иоанна и Павла, где я ее покинул, заверив, что она увидит меня послезавтра. Посмотрев, как она садится в свою гондолу, я пошел к себе, где десять часов сна вернули меня в нормальное состояние.

Глава IV

Продолжение предыдущей главы. Визит в приемную и беседа с М. М. Письмо, что она мне написала, и мой ответ. Новое свидание в казене в Мурано в присутствии ее любовника.

Послезавтра я отправился в приемную монастыря после обеда. Я велел ее позвать, и она мне передала, чтобы я ушел, поскольку она ждет своего друга, но чтобы я пришел на следующий день. Я вышел. У моста я заметил плохо замаскированного человека, сходящего с гондолы, в котором я узнал лодочника, состоящего на службе посла Франции. Он был без ливреи, и гондола была простая, как те, что принадлежат обычным венецианцам. Повернув голову, я увидел человека в маске, идущего в монастырь. Я больше не сомневался и вернулся в Венецию, довольный этим открытием, и очарованный тем, что этот министр — мой принципал. Я решил ничего не говорить М. М. Я увиделся с ней назавтра, и она сказала, что ее друг простился с ней до рождественских праздников.

Он уехал в Падую, — сказала она, — но все устроено так, что мы можем, если захотим, ужинать в его казене.