Иван Машуков - Трудный переход

• Название: Трудный переход
• Автор: Иван Машуков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Роман
• Год: 1953

---

Крики неслись со всех сторон. Мужики уже начинали разбиваться на кучки, размахивать руками, доказывать друг другу — каждый по-своему…

— Ни черта не соображу! — кричал Кузьма Пряхин. — Закрутили мне голову эти учителки!

Что-то злое наговаривала Перфилу Шестакову его жена.

Аннушка простояла всё собрание, сдавленная со всех сторон, потом она вдруг почувствовала, что кругом неё стало как будто посвободнее. "Как там мои ребятишки?" — затревожилась Аннушка и начала потихоньку выбираться из людской толчеи.

И тут её увидел Ефим Полозков. Выражение озабоченности исчезло с его лица. Он радостно улыбнулся и пошутил:

— Да ты никак в артель решила вступать, соседка? Когда люди к нам — не хотела; когда люди от нас — прибежала! Вот какие вы с Егором упрямые.

Аннушка не нашлась, что ответить, смутившись.

Выбравшись из помещения на воздух, она быстрее побежала домой. "Слава богу, хоть не война", — думала она. И, вспоминая ярость, с какой мужики выкрикивали друг другу разные обидные слова, она по-женски радовалась, что Егора здесь не было.

ХLVII

На другой день после собрания несколько человек сразу заявили в Крутихе о выходе из колхоза. Причины для этого оказывались как будто у каждого свои.

Никодим Алексеев встретил на улице Лариона.

— Как мне из артели выписаться? — хмуро спросил он.

— Подавай заявление, — ответил Ларион.

Через полчаса Никодим пришёл в сельсовет и принёс заявление. В нём было всего несколько слов: "Не желаю состоять в артели, прошу выписать".

— Может, раздумаешь? — взглянул на стоявшего перед ним Никодима Гаранин.

Тот молчал. С Гараниным был Ларион. До прихода Никодима Ларион успел рассказать о нём Гаранину, и сейчас рабочий с интересом рассматривал высокого сутулого мужика, стараясь понять, о чём тот думает.

— Как это у тебя получилось: сперва вступил в артель, а теперь выписываешься? — снова спросил Гаранин.

Никодим молчал, как будто не слышал вопроса.

— Значит, твёрдо решил выйти из колхоза? Ну что же, дело твоё. Валяй. — Гаранин положил заявление на стол. — Можешь идти.

— А кони? Две коровы у меня, — хрипло проговорил Никодим.

— Забирай! — махнул рукой Гаранин.

Никодим вышел.

Вчера, вернувшись с собрания, Гаранин и Григорий жестоко поспорили. Рабочий всё ещё жил у Сапожковых. У Григория и Елены подрастал маленький сынок. Он спал, разметавшись в кроватке, когда Сапожков и Гаранин, недовольные друг другом, заспорили за ужином. Собственно, был сильно недоволен, кажется, один Гаранин. Елена прогнала спорщиков в сени. И там, пожимаясь от ночной сырости и холода, они продолжали крупный разговор.

— Я давно замечаю, Григорий Романыч, — сурово говорил Гаранин, — что у тебя мало выдержки. Горячишься другой раз попустому. Вот и нынче. Принялся сволочить. А кого оборвал — и сам не знаешь!

— Характер уж такой, — усмехнулся Григорий.

— Характер! — воскликнул Гаранин. — Ты брось это.

Характер надо держать в узде. Обуздывать себя. Не распускать. Видишь, что народ говорит. Савватей Сапожков, он правильно сказал насчёт тебя.

— Ну и что же мне теперь, жалобные слёзы проливать и в портянку сморкаться? — сердито спросил Григории.

— Погоди, не ершись, а то я, брат, по-другому поверну, и мало тебе не будет. По-партийному с тобой могу поговорить.

— Ну и говори, — сказал Григорий. — Я послушаю.

— Вот и послушан, тебе это полезно. Тебе тут, наверно, некому было мозги-то вправлять, ну, ты малость и подзаелся.

— Гляди-ка! — насмешливо сказал Григорий. — Куда тебе, заелся!

— А что? Так оно и есть. Я ещё удивляюсь, как у тебя хватило тогда ума от коммуны отказаться. А в душе-то ты до последнего дня за коммуну стоял, пока товарищ, Сталин не разъяснил…

— Ну, стоял, — нетерпеливо перебил Григорий. — А что, тебе желательно, чтобы я сейчас опять с коммуной выставился? А того не понимаешь, почему всё и отчего произошло? Эх, Гаранин, Гаранин! Ты человек рабочий, жил там у себя в городах и ни черта не знаешь, что тут у нас сотворялося! Вам в городах-то легко говорить: "Крестьяне, в колхозы!" А ты попробуй-ка весь век носом землю поковыряй, тогда узнаешь… Тут жадность людей взяла. Собственность! — Григорий загорячился. — Ты, дорогой товарищ, может, только слухом пользовался, а мне всё это с малолетства было в очевидности. Я как вспомню Волкова Никандра, так и до теперь дивлюсь: откуда такие люди брались? Не ел, не пил, всё богатство копил! Да и другие прочие. А после революции из бедняков разжились некоторые, в кулаки вышли. Стал я задумываться. Почему, думаю, такое? И взошла мне в голову мысль: от собственности, мол, всё это! Собственность и жадность рождает! А уж когда человека жадность возьмёт, он чисто осатанеет! Сколь ни больше, а ему всё мало! Раскумекал я так-то сам с собой. Когда смотрю — и товарищ Ленин про то же самое писал, ей-богу! Он писал, что в деревне ежедень от этой проклятой собственности кулак происходит. Истинная правда! Тут уж я убедился…

И коммуну я, дорогой товарищ, — продолжал Григорий, — застаивал, чтобы не было у людей собственности, а было всё общее. От собственности весь вред людям, я так понимаю. Конечно, в настоящий данный момент, может, оно и не подходит, но я всецело в этом убеждённый! Придёт время — не будет у нас никакой собственности, жадности, зависти. Ты у меня возьми, я у тебя — и ничего, никакого зла. Вот как надо жить!

— Ну, до этого нам надо ещё дойти. Это будет коммунизм. А покуда нам с тобой думать надо, что завтра станем народу говорить.

— Ничего я не буду говорить, — сказал Григорий. — По-моему, кто не желает состоять в колхозе, пускай летит к чёртовой матери — и всё!

— Нет, не всё, — резко заговорил Гаранин. — Ты очень легко решаешь этот вопрос. Мы с тобой должны с людьми поговорить, убедить их.

— Говори, хоть целуйся с ними, а я не буду!

— Да ты что на самом-то деле! — потемнел лицом Гаранин. — Дисциплины не знаешь? Нет, много воли тебе дали, надо тебя одёрнуть!

— Да меня уж одёргивали, находились такие люди, а я всё такой же, — раздражённо сказал Григорий.

Ругаясь, они расшумелись так, что в сени вышла Елена.

— Ну-ка ты, спорщик! — потянула она мужа за рукав. — Только и споришь, всё хочешь по-своему сделать… Иди в избу!

Григорий послушно пошёл за женой. Спор прекратился.

"Надо квартиру себе найти, — думал, укладываясь, Гаранин. — Какого чёрта я здесь? Ребёнок маленький, стесняю".

Утром Григорий остался дома, Гаранин же, придя в сельсовет, сразу должен был разговаривать с мужиками, подавшими заявления о выходе из колхоза.

Вслед за Никодимом Алексеевым пришли ещё несколько человек. Гаранин их дотошно выспрашивал. Лица мужиков были сумрачны. Один говорил, что "раздумал" состоять в колхозе, другой — что "допреж не подумал", когда вступал, а третий пришёл к решению, что ему в "единоличности лучше".

— Почему же лучше? — спрашивал Гаранин.

— А потому, что сам себе хозяин.

— Так и в колхозе у тебя тоже будет личное хозяйство.

— Ну, то в колхозе. А тут всё своё.

— Да и колхоз не чужой. Он ваш же, крутихинский.

— А конечно, наш, — соглашался крестьянин. — Мы понимаем.

— Смотри, придётся тебе опять в колхоз вертаться.

— Там видно будет.

Григорий как будто оказался правым: успех от бесед с подавшими заявления о выходе из колхоза был и впрямь небольшой. Но Гаранина это не обескураживало. Напротив, в тот день он только разговорами в сельсовете и был занят. Двум крестьянам Гаранин вернул их заявления, так как они решили ещё "подумать".

— И то дело! — сказал Гаранин Лариону и Тимофею Селезнёву.

На квартиру он явился под вечер. Григорий был дома. В зыбке сидел белоголовый мальчик; Григорий забавлял его, наклонившись над зыбкой всем своим большим телом. Гаранину видеть Сапожкова в роли няньки было непривычно.

— Сейчас Елена придёт, будем обедать, — сказал Григорий. Тон у него был примирительный.

Весь этот день Сапожков провёл дома, никуда не показываясь. Елена удивлялась: что произошло с её Григорием? За все годы, какие она прожила с ним, Григорий оставался дома только тогда, когда болел, и Елена за ним заботливо ухаживала. Она сильно любила мужа, хотя с ним иной раз было ей нелегко. Григорий, постоянно занятый общественными делами, бывал вспыльчив, иногда резок. Но именно такого — беспокойного, неукротимого — она и любила его. У Григория было немало врагов, Елена это знала. Она часто с тревогой думала о муже, особенно после убийства Мотылькова, но ни словом, ни даже намёком не показала бы этого Григорию. В её характере тоже была стальная пружинка. В этом отношении Елена и Григорий хорошо подходили друг к другу.

В первые годы замужества дети у Елены, как говорилось в Крутихе, "не стояли" — умирали маленькими. Сейчас она с любовью и постоянными тревогами оберегала своего четвёртого ребёнка. По счастью, он рос здоровеньким..