Петр Замойский - Повести

• Название: Повести
• Автор: Петр Замойский
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1954

В настоящее издание включено две повести П. И. Замойского (1896-1958) "Подпасок" и "Молодость", одни из самых известных произведений автора.

Время, о котором пишет автор - годы НЭПа и коллективизации.

О том, как жили люди в деревнях в это непростое время, о становлении личности героев повествуют повести П.Замойского.

---

Это Орефий Жила. Он вышел на крыльцо. Лицо его, поросшее небольшой бородкой, было красно.

 — Стражник гоняет за нами, — не поднимаюсь, прошептал я и указал на Гагарино крыльцо. — Избить хочет.

Орефий посмотрел в ту сторону. Верно, — обернувшись к нам спиной, там стоял стражник.

 — О–о-о! — вырвалось у Орефия.

Он, видимо, совсем не ожидал встретить так близко чудовище, которое отобрало у него за подати телку.

 — Вот тебе та–ак, — помедлив, добавил Орефий и переступил с ноги на ногу. Некоторое время он молчал, затем, кашлянув, произнес громко:

 — С праздником вас, ваше степенство.

 — А? Что? — обернулся стражник.

Мы с Павлушкой так и упали па крыльцо.

 — Это я, Орефий.

 — Что такое?

 — Говорю, с праздничком вроде, с престольным, — повторил суетливый Жила.

 — А–а, да, да, с праздником!

 — Прохлаждаетесь вроде?

 — А? Что?

 — Та–ак. Денек‑то гож. Солнышко вроде, и паутина летит.

 — Летит, а что?

 — Гусь тоже вроде на юг летит.

 — И гусь. А что?

 — Всяка вроде тварь дышит.

 — Дышит. Тебе‑то что?

 — Ия, Орефий, вроде, как тварь, дышу. Шабер я Денису, на свадьбе вот гуляю.

 — Гуляй, гуляй! — и стражник отвернулся.

Орефий залез пятерней в волосы, взъерошил их и промолвил тихо:

 — Ишь, говорить не хочет.

Мы с Павлушкой нырнули в сени. Из избы слышались настойчивые крики: «Горько, горько!» Потом тишина — молодые целуются. Снова крик, визг.

Стражник сплюнул и собрался было уходить. Орефий, заметив это, крутнул головой.

 — Ваше степенство…

 — Что такое? — остановился стражник.

Орефий быстро сошел с крыльца, ухватился за столб.

 — Можно два слова молвить?

 — Говори.

 — Вроде спросить хочу: телочка моя за какую цену пошла?

Стражник в недоумении посмотрел на него.

 — Аль забыл? Телочка? Субботкой звали? Шустрая она, пестрая.

 — Пьян ты и говоришь зря.

 — Как зря? Ужель ее запамятовал? За податя–тб отобрали?

 — Не знаю я твоей телки.

 — Совсем беда, какая у людей память. Вы ведь её сами увели и к телеге привязали.

Стражник нахмурил брови.

 — Ты к чему, рыжая борода, разговор завел?

 — К чему? — встрепенулся Орефий и подошел ближе. Во всей его незавидной фигуре чувствовалась решимость. — А ж тому, что неловко получилось. Нехорошо вроде, ваше степенство. Народ у нас смирный, год недородный, а вы вроде обидчиков. Как вроде коршуны над цыплятами. Слез через вас сколько.

 — Ты что, спьяну в волость захотел? — без злобы спросил стражник. — Отправлю.

Орефий будто того и ждал. Он подбежал к самому крыльцу.

 — Меня? В волость? В чижо–овку–у! — всплеснул он руками. — Как у тебя, ваше степенство, язык повернулся на престольный праздник? Ты думаешь, раз на тебе мундир, и вроде в нем сила? Сила в мужиках! — оглянулся Орефий.

 — Уйди от греха! — сказал стражник. — Гуляй па свадьбе.

 — Телку отдашь? Пятнадцать пудов ржи выгребли, отсыплешь? Эх, вы–ы, грабители! Стыдно вам! Вроде сами из мужиков, а своего брата грабите!

 — Кто грабит? — побагровел стражник. — Ах, ты, сволочь! Кто грабит?

 — Все вы и ты вот, жеребец стоялый. Отлопался на казенных харчах. Небось, и у Гагары хлебнул на чужбинку. Работать вас заставить! Твоей шее самый большой хомут впору. У Плюшкиной девки одеяло спер. Мало она тебе морду поцарапала, глаза бы…

Он не успел договорить. Вгорячах не заметил, как стражник, перегнувшись, со всей силой ударил его ножнами. Орефий упал в кучу пепла. Быстро вскочил и пошел на стражника, вопрошая:

 — Это что?.. Это что?.. Это что?..

По–молодому, стремительно перепрыгнул через перила и так вцепился в горло стражнику, что тот попятился к стене.

 — Граби–ители! — страшным голосом заорал Орефий.

Мы с Павлушкой заметили, что как только начался крик, за Гагариными мазанками стал собираться народ — сначала молодежь, затем мужики, бабы. Все знали, что выпивший Орефий любил поговорить, поплакаться, но буяном его никто никогда не видел. Орефий, увидев людей, завопил:

 — Убива–ают!

На крик из избы Гагары выбежали гости, с ними — второй стражник. Орефий изловчился и ударил первого стражника, но второй схватил его за руку и дал ему такого пинка, что мужик слетел с крыльца, как швырок. Мороз пробежал у меня по спине. Открыв дверь в избу Дениса настежь, я, что есть мочи, заорал:

 — Дядю Орефия стражники бю–ут!

Из Денисовой избы выбежали мужики, толкая друг друга. С ними — кузнец Самсон, невестин дядя.

 — Это что такое? — крикнул Самсон.

 — Орефия убили! — крикнул я ему. — Замертво лежит.

 — Ба–атюшки! — взвизгнула женщина и подбежала к Орефию.

Степенно, не торопясь, один за другим сошли с крыльца Денисовой избы мужиков десять и подошли к Гагарину крыльцу.

 — Вы за что? — обратился Самсон к стражникам. — По какому праву убийство? Вы что тут?

Из избы Гагары еще вышел народ. Две кучи мужиков стояли друг против друга. Не успел сам Гагара догадаться, в чем дело, как из‑за угла мазанки выбежал Лазарь с колом. У него страшное, тощее лицо.

 — Бей их! Везде собак бьют!

Гости со свадьбы Дениса, отчаянно крича, кучей бросились на крыльцо Гагары. Стражники выхватили шашки, но на каждого накинулось по нескольку человек.

 — Сто–ой! — заорал старик Гагарин. — Ефимка, Митька, Николай, не давайте гостей в обиду!

Свалка переметнулась на улицу. Затрещал палисадник. Ребята и мужики ломали колья. Со всех сторон бежал народ.

 — Стражников бю–ут!

Сквозь барахтающуюся кучу людей ничего не видно. Иногда мелькнет мундир, покажется окровавленное лицо одного из стражников, и снова оглушительный рев. По переулкам из второго и третьего общества бежал народ.

Вдруг над разъяренной толпой раздался зычный голос:

 — Мужики!.. Товарищи!..

На штабеле бревен, что сзади Гагариных мазанок, стоял Харитон, с высоко поднятыми руками. У него горели глаза, он как бы стремился взлететь. Он несколько раз окрикнул толпу, все еще избивавшую стражников и Гагариных молодцов, и когда все обернулись к нему, что есть силы закричал:

 — Настал час, товарищи! Революция идет в России… Братья рабочие против царя поднялись, против банкиров, у коих сотни миллионов, против фабрикантов и заводчиков… Братья рабочие бьются с полицией насмерть. Не отстанем и мы, товарищи! Свергнем помещиков, отберем землю, возьмем хлеб… Лошадей запрягайте, мужики, берите вилы, топоры… Пора настала! За хлебом, товарищи, туда! — указал на гумна.

 — За хлебом! — подхватила толпа.

Обгоняя друг друга и толкаясь, мужики бросились к своим домам. Торопливо запрягали лошадей, бросали на телеги торпища, мешки, вилы, топоры, колья. Всполошный крик пронесся и по другим обществам.

Уже многие запрягли лошадей, что‑то кричали друг другу. Пробежал Тимоха Ворон.

 — Пошел, пошел, мужики!

Ног под собой не чувствуя, бежим с Павлушкой к нам. У нашей избы стоит мать, тетка и дядя Семен. Мать тревожно смотрит, как запрягает лошадь Иван Беспятый. Куда и хромота его девалась! Он кричит моей матери:

 — Арина, вы что?!

Лицо у матери такое, будто сноза пришел податной.

Дядя Семен неодобрительно всплескивает руками.

Кричу матери:

 — Все едут за барской рожью!

 — Бог с ними, не надо.

 — Как не надо, раз все едут?

 — Не надо! Стражники иссекут.

 — Где им! Двух‑то совсем, видать, укокошили.

Мать кричит на меня:

 — Садись жрать. Без тебя голова кругом идет.

Я озлобленно кричу матери, не обращая внимания на гостей:

 — Скоро жрать будет нечего. Люди не дурее нас!

Прибежал мой крестный, высоким тенором завел:

 — Кума Арина, какого вы?! Запрягайте мерина и — пошел! Мы поможем. Пудов десять отхватите.

 — Пет, нет, — прошептала мать, — ты, кум, и не говори. И так руки–ноги ходуном ходят. Засекут.

 — Коль сечь будут, так всех.

 — Пет, нет, — опять пролепетала мать.

 — Мне как хотите, — рассердился крестный и побежал дальше, торопя всех по дороге.

Я тихонько отозвал Павлушку за угол избы.

 — Пойдем?

 — Ага! — быстро согласился он.

 — Погоди, лепешку возьму.

 — Забежим лучше к нам, я две стащу. У нас сдобнее ваших.

Ничего не сказав матери, мы побежали к Павлушке. Улицей и переулком мчались подводы. У Павлушки нет дома никого. Отец его, не в пример нашему, уехал в имение. Павлушка взял лепешки, и мы побежали на гумно. Оттуда, с луга, нам все видно. Ехали подводы дружнее, чем на сенокос. Впереди десятка полтора верховых. У них колья, вилы, палки. Многие, как и мы, бежали. Нас догнали Авдоня и Костя Жила. Костя на бегу сообщил, что отец его лежит в сенях, стонет. Вынул из кармана коробку спичек, потряс ею. Мы догадались, что это значит. У Авдони ножик, сделанный из косы. Крепко сжав его, он наотмашь пырнул воздух. Вдруг мы услышали: