Юлиан Семенов - Дипломатический агент

• Название: Дипломатический агент
• Автор: Юлиан Семенов
• Жанр: История

---

И, учтиво поклонившись Ивану, Бернс вышел.

Он оказался прав: они больше никогда не увиделись. Ровно через четыре года восставшие афганцы убили Бернса в Кабуле. Но до своей смерти он подготовил не одну смерть для других - знакомых и незнакомых ему людей. 11

В один из дней, когда Дост Мухаммед с утра совещался с военачальниками и посланцами из Кандагара, Виткевич заперся в своем кабинете. Он просидел за столом, не поднимаясь, часов десять кряду. Писал. Курил кальян и писал, писал не переставая.

А когда в Кабул пришли сумерки, приглушив все дневные звуки, Виткевич разогнулся, выпил крепкого холодного зеленого чая, походил по комнате и уже только потом запечатал несколько листов в большой, им самим склеенный конверт и передал его казачьему есаулу, отправлявшемуся с дипломатической почтой в Санкт-Петербург.

И хотя на конверте было старательно печатными буквами выведено: "Петербург, редакция журнала "Современник", для А. С. Пушкина", письмо это попало в III отделение, на стол Бенкендорфа.

Александр Христофорович осторожно вскрыл конверт и, надев очки, погрузился в чтение.

"Милостивый государь, Александр Сергеевич.

Памятуя вашу мысль о необходимости издания "Альманаха Восточных Литератур", я рискнул отправить на ваше усмотрение крохотную толику того, что успел накопить, находясь в Кабуле - городе, овеянном ореолом романтики столь необыкновенной, что представлять ее, не почувствовав самому, немыслимо.

Думаю, что некоторые переводы из стихов афганских классиков должны будут вызвать интерес у литераторов российских, да и вообще у читающей публики.

Первым поэтом, с которым должно ознакомить наших любителей словесности, по праву следует выставить Хушхаль-хана Хаттака, человека не только одаренного великолепным даром слагать стих, но и столь же редким даром храбрейшего военачальника. Сражаясь за свободу афганцев, он был схвачен в плен, израненный, долгое время прожил в изгнании, вдали от родной земли. Но стихи его - мудрые, сильные - никогда, ни в единой строке не несут печали, столь свойственной людям, томимым в плену. Вот некоторые из его стихов.

Одно непостижимо никогда:

Спокойствия достигнуть без труда.

Безделье не лекарство, но отрава!

Пусть труд тяжел - в нем нет того вреда,

Пусть даже к смерти приближает - право,

Безделье все же худшая беда.

Пусть рок тебя и ввергнет в пасть ко льву,

Не думай: "Гибну!" Знай: "Переживу!"

Пытайся изловчиться в пасти львиной!

Стремись к освобожденью, к торжеству,

И лев еще придет к тебе с повинной!

В кошмаре - смерть. Спасенье - наяву.

Посмешище! Ты сам тому виной:

Подобен старушонке той шальной,

Что мушку на лицо свое налепит,

В морщинах пудру разотрет слюной...

Беззубые ужимки, сладкий лепет...

...Ты в царедворцы лез? Очнись, дурной!

Кривому глазу не идет сурьма,

Пусть криводушный, с сердцем безобразным,

Достигнет счастья - спятит он с ума.

Не в полном смысле, но бесчинствам разным

Откроет путь душа его сама!

Гнев государя, ложь муллы-злодея,

Жены распутство, жадность богатея

Четыре мною названы порока:

Так я решил, об истине радея.

Следующим поэтом следует назвать Рахман баба-джана, или, как говорят афганцы, Рахмана. Он также полководец, воин. Дост Мухаммед, эмир Афганистана, человек, знающий поэзию Востока прекрасно, сказал мне, что Рахман в одной руке держал меч, в другой - перо, но умудрялся при этом крепко сидеть в седле.

Вовек не оскудеет

С вином любви кувшин,

Что вылеплен из праха

Фархада и Ширин!

Лучше яму не рой на пути,

Загадав, что другой попадет,

Самому не пришлось бы идти...

Ты провалишься - он обойдет.

За любовь я пожертвую всем, что имею:

Будь то золото, будь серебро - не жалею.

Будь то жемчуг и все, что добыть я сумею.

От всего отказался я, кроме любви:

Я - Рахман, не согласен пожертвовать ею!

Абдул Кадыр - поэт из того же племени, что и афганский Ломоносов Хушхаль-хан. Он из племени хаттаков. Он, как уверяют кабульцы, - а они ценители поэзии истинные, строгие, - в творчестве своем взял много у Фердоуси и Хаяма. О них, об этих двух гениях далекой старины, я напишу вам, Александр Сергеевич, в следующем письме, ежели это вам интересным покажется.

Вот некоторые переводы из Абдул Кадыра и Абдул Гамида:

О виночерпий! Дай вина,

Коль все на свете бренно!

Люблю быть пьяным и люблю быть трезвым совершенно,

А полупьяный человек противен, как измена!

Дурной все знает о дурном,

О добром знает добрый!

Дурной страдает от добра, от зла страдает добрый,

Злой, негодуя, судит то, что оправдает добрый.

Не лицемерь, не до потех!

Коль сведуща в законах,

Ты знаешь, это худший грех

В религии влюбленных!

Обезумевшая птица в стокольцовой западне...

Брось метаться, полно биться!

Кудри милой снятся мне...

И, наконец, Казем-хан, мой любимый поэт. Вы, верно, помните те строки, что я читал вам в Оренбурге. Здесь я записал еще кое-что, неведомое мне ранее.

На безвестную жизнь мелочей

Как внимательно солнце глядит!

Мелкоту не лишает лучей,

И никто им не будет забыт.

Человек, если вправду велик,

Малых сил презирать не привык,

Он в сердца их глубоко проник,

Как внимательно солнце глядит!

Дали месяцу серп для чего

И пустили на синюю гладь?

Чтоб с людей не от мира сего

И с мечтателей жатву собрать.

Если хочешь дать людям покой,

Сам спокойно не спи никогда:

Будь, как люлька! Ценою такой

Дашь спокойные людям года.

Вот все это я и хотел бы предоставить на Ваше, милостивый государь, Александр Сергеевич, благоусмотрение. Я буду с нетерпением ожидать ответа Вашего. Ежели то, что я перевел, непригодно или неинтересно, отпишите отчего и почему.

Сейчас я занят тем, что обрабатываю песни народа. Я собрал их около тысячи. Они звучны, страстны и необыкновенно выразительны: так и просятся на музыку.

Коли суждено мне будет вернуться в Россию, передам все стихи и песни Алябьеву - он Восток обожает и понимает по-настоящему.

Жду вашего ответа. Кабул. Ваш Иван Виткевич".

Бенкендорф снял очки и осторожно положил их в маленький потайной ящик стола - Александр Христофорович скрывал от всех свою близорукость. Высокие часы нежно пропели время. Бенкендорф улыбнулся доброй, ласковой улыбкой и, вздохнув, покачал головой. Задумчиво побарабанил пальцами по гладко отполированному столу, а потом, снова надев очки, прочел вслух:

Ты в царедворцы лез? Очнись, дурной!

Прошептал:

- Ах, Александр Сергеевич... Были б вы живы, и то б такого письма не передал: что душу зря травить да государя понапрасну гневить...

Вдруг лицо Бенкендорфа собралось резкими морщинами, добрая ямочка на щеке пропала, глаза спрятались под бровями - низкими, нахмуренными.

"Ты в дипломаты лез, - подумал он о Виткевиче, - очнись, дурной!"

И на чистом листе бумаги (Бенкендорф был болезненно аккуратен и с вечера записывал то, что следовало сделать утром) нарисовал профиль юноши, а под ним аккуратно вывел: "Виткевич".

Вечером, встретившись на балу с Нессельроде, Бенкендорф сказал ему с обычной своей доброй улыбкой:

- Карл Васильевич, а ваш протеже из Кабула эдакие бунтарские стишки шлет, за которые мы бы здесь...

Он не докончил: к Нессельроде подошел Виельгорский. Бенкендорф повернулся к танцующим. Залюбовался грацией княжны Конской. Подумал: "Молодость - это чудесно. А ежели я начинаю завидовать юности, значит я старею".

Когда Нессельроде остался один, злая, нервная судорога рванула щеку. Подумал о Бенкендорфе: "Меценат..." Вздохнул. Не до стихов ему сейчас было. Сегодня британский посол, после неоднократных намеков, официально заявил о том, что Виткевич, русский представитель в Кабуле, своими действиями в Афганистане разрушает традиционную дружбу Beликобритании и России. Какими поступками - посол не уточнял. Да Нессельроде и не интересовался. Трусливый, в основу своей внешней политики он ставил два принципа: "Уступка и осторожность". 12

Прошло четыре месяца.

Виткевич кончил читать депешу, скомкал ее и хотел выбросить в окно. Но потом он разгладил бумагу и начал снова вчитываться в сухие, резкие строчки. Сомнений быть не могло: в Петербурге что-то случилось. Иначе этот отзыв расценить нельзя было, как смену прежнего курса.

Спрятав депешу, Иван пошел в город. Кабул жил своей шумной, веселой жизнью, звонко кричали мальчишки - продавцы студеной воды, ударяя в такт своим крикам по раздутым козьим шкурам, в которых хранилась драгоценная влага. Размешивая длинными, свежеоструганными палочками горячую фасоль, мальчишки постарше предлагали прохожим отдохнуть в тени дерева и перекусить - фасоль с теплой лепешкой, это ли не подкрепляет силы!

Совсем маленькие карапузы деловито разносили по лавкам кальяны. Мальчуганы не предлагали свою ношу никому - огромные кальяны и так видны издалека.