Юлиан Семенов - Горение (полностью)

• Название: Горение (полностью)
• Автор: Юлиан Семенов
• Жанр: История

---

- Варьировать нельзя.

- А Гоголь? Он ведь варьировал с Андрием, сыном Тараса...

- Я знаю свой потолок: что позволено Юпитеру, то не позволено быку.

- Если бы я открыл вам имя человека, близкого к головке, к руководству польских социал-демократов, который в то же самое время работает на Шевякова, - как бы вы к этому отнеслись?

- Разоблачил бы.

- Каким образом?

- Пока еще вы не арестовали типографию, где я работаю... Выпущу листовку...

- Понятно, - задумчиво произнес Глазов и джин свой выпил. - А что, если я назову вам такое имя, которое опрокинет вас, поразит и сомнет?

Ноттен приблизился к Глазову, близоруко заглядывая ему в глаза:

- Кого вы имеете в виду?

- Сначала вы должны дать честное слово, что не станете ничего предпринимать, не посоветовавшись со мною предварительно.

- Дал.

- Хорошо. Допустим, я скажу вам, что Елена Казимировна работает с Шевяковым. Допустим, повторяю я. Как бы вы отнеслись к такого рода известию?

Ноттен отодвинул рюмку:

- Сослагательность в таком вопросе невозможна.

- Ну, хорошо, я говорю вам, что Гуровская - агент Шевякова.

- Ее я не стану разоблачать, - после долгого молчания ответил Ноттен.

- Я понимаю. Вы многим ей обязаны, вы ей обязаны всем, говоря точнее...

- Ее я пристрелю, если она агент Шевякова, - сказал Ноттен.

- Вы с ума сошли, - Глазов вздохнул. - Вы сошли с ума. Агент может быть предателем вольным, а может - невольным, Владимир Карлович. Слава, приложимая к литератору, требует милосердия от него - об этом вы не помянули. А - зря. Вы Шевякова знаете, а уж Елену Казимировну - тем более. Совместимо?

- Что именно?

- Елена Казимировна и Шевяков.

- Налейте еще.

- Я налью, а вы лимоном закусывайте; это - трезвит.

- Как же Шевяков мне ненавистен, морда его, глазенки маленькие, лбишко. Отсюда уберут - в другом месте вынырнет: эдакие на вашей службе необходимы, он ценен для вашей профессии.

- Это неверно, - возразил Глазов. - Он мешает нашей профессии, потому что хоть и хитер, но глуп, кругозора нет, будущего себе представить не может, о детях своих не болеет сердцем: каково будет им, когда он уйдет вместе с той институцией, которую столь ревностно и так глупо охраняет?

- Вы-то вместе с ним охраняете...

- Охраняю, Владимир Карлович, милый, я тоже охраняю, но ведь каждый охраняет свое! Он - свое, я - наше! Под властью мужика вы тоже жить не сможете, дорогой мой человек! Это вы сейчас так злобны на трон, потому что он окружен недоразвитыми, маленькими людишками, а если б на троне сидел какой-нибудь Эдвард?! Или Густав?! Все ведь дело не в форме, а в сути! Кто правит страной: дурак, вроде Шевякова, который над Вербицкой плачет, потому что Щедрина не читал, или просвещенный интеллигент, воспитанный в Европе?! Вот в чем секрет, Владимир Карлович! Со мной-то вы беседуете, как с равным, как с союзником, а с Шевяковым не стали бы! И правильно б сделали, что не стали! Лучше уж с корягой беседовать, с пнем в лесу, чем с ним. Думаете, у меня все внутри не холодеет, когда я его вижу?! А ведь он сейчас - после того, как Гуровская отдала, - это термин у нас такой есть "отдавать", проваливать, значит, - типографию Грыбаса, склад нелегальной литературы, восемь кружков и адреса Дзержинского, когда он сюда приезжает, - стал звездою! Он полковник теперь, понятно вам?! А потом уйдет в Санкт-Петербург, в департамент, и будет оттуда пользоваться вами, Еленой Казимировной и, если хотите, мной, чтобы делать себе карьеру на нашем уме!

- Я ее убью, - повторил Ноттен уверенно, и снова быстро выпил.

- Погодите. Рассуждайте вместе со мной: я вам достаточно раскрылся. Вы с Ледером вошли в контакт?

- Да.

- Он к вам обращался с просьбами?

- Нет.

- Это неправда.

- Вы следите за мной?

- Конечно.

- Зачем же тогда спрашиваете?

- Потому что у нас, кроме Елены Казимировны, хорошей агентуры нет, а она, кстати, Ледера одной рукой Шевякову отдает, а второй - снимает ему квартиру на шевяковские же деньги... Да, да, она получает у него семьдесят пять рублей ежемесячно, и на расходы по поездкам тоже.

- Господи, какой ужас...

- Давайте-ка мы без эмоций поговорим, Владимир Карлович, а то вы будто присяжный поверенный какой. Успокойтесь и возьмите себя в руки. Что говорил вам тогда, в первый раз Винценты Матушевский, когда вы назвали ему мою фамилию?

- Ничего. Это правда. Ничего. Он сказал мне продолжать работать, слушал очень внимательно.

- А другой раз?

- Другой раз я с трудом нашел его...

- Через кого?

- На это я вам не отвечу.

- Но не через Елену Казимировну?

- Нет.

- Вы открыли ему, что работаете у Гуровской?

- Нет.

- Почему?

- Не знаю. Я хочу сам отвечать за свои поступки: перед собою ли, перед ним, перед вами - сам, один.

- Вы у него встречались?

- Нет.

- Адрес его знаете?

- Нет.

- Он вам не сказал, где его искать?

- Нет. Он сказал, что найдет меня, когда я ему понадоблюсь,

- Никаких просьб?

- Никаких.

- Вы говорите правду?

- Да.

- Ничего не утаиваете?

- Вы такие вопросы не ставьте, не надо, они - бестактны.

- Я ставлю эти вопросы в ваших же интересах. Коли вы Матушевского встречали, а сейчас имеете дело с его единомышленниками, вас все равно обнаружат. Тогда я не смогу помочь вам - я не всемогущий. Вас посчитают двойником, а меня - доверчивым дурнем. Я могу помогать вам и оберегать только в том случае, если верю вам и убежден, что вы не таитесь. Поэтому спрашиваю еще раз.

- Я даю вам слово, - сказал Ноттен. - Я не вижусь с ним. Я очень хочу видаться и с ним, но они меня обходят. Я жду, понимаете? Все время жду...

- Они вам не верят, - убежденно сказал Глазов и придвинулся еще ближе к Ноттену. - Они не верят вам.

- Что нужно сделать, чтобы поверили?

- Для этого вы должны казнить Шевякова, - тихо сказал Глазов и откинулся на спинку дивана. - Понимаете? Казнить.

- Как?

- Это - вопрос техники, это надо думать - как. Важно принять решение, Владимир Карлович.

- Решение принято.

- Не торопитесь, не торопитесь. Семь раз мерь, один раз режь. С Еленой Казимировной станете говорить? Послушайте меня: она человек отнюдь не потерянный для порядочного общества. Она - несчастный человек, запутавшийся, и к Шевякову пришла для того, чтоб вам помочь...

- Мне?!

- Кому ж еще-то? Конечно, вам. Вы ее, кстати, по-прежнему любите, Владимир Карлович? А? Только правду себе отвечайте. Вы ж теперь, когда Елены Казимировны нет в Варшаве, у Гали Ричестер, у танцовщицы ночуете. Или - так, суета, тянет на стройные ножки?

- Господи, в какой я себя грязи чувствую, - беспомощно сказал Ноттен, - вы что, за каждым моим шагом глядели?

- А вы как думали? - раздраженно ответил Глазов. - Если подставляетесь смотрим. Чтоб не смотрели, надо было затаиться, как рыба на грунте, а вы резвитесь, вас видно кругом. И видно великолепнейшим образом, что Елена Казимировна вас тяготит. Не надо, не надо, не лгите себе...

- Налейте.

- Пиявки пробовали ставить на шею? Вон как лицо у вас играет: то белое, то багровое. Словом, подведете Елену Казимировну к нужному выводу. Это еще думать надо - как. Выход у вас обоих один - убрать Шевякова. Она к нему ездит на такую же квартиру: Сенаторска, 3, второй этаж. Он там один ее принимает. Уйти Елене Казимировне можно спокойно: вы подождете в пролетке и отвезете на вокзал. Это - легко. Трудно срепетировать, к а к вы ее подведете к д е л у. Этим займемся завтра, она ж через неделю приедет, в Берлине она сейчас. Еще налить позволите?

- Да.

- Без моего сигнала ничего не делайте, уговорились?

- Да.

- Попробуйте когда-нибудь, идучи по пустому гостиничному коридору, желательно ночью, подбросить над головой апельсин. Можно, впрочем, и яблоко. Вы сделаете три шага, и поймаете апельсин, а ведь по всем законам он был обязан упасть у вас за спиной... Мы все связаны, Владимир Карлович, мы все связаны незримыми, таинственными узами, которые, в силу невидимости их, нерасторжимы вовек. 9

- Встать, суд идет!

Мацея Грыбаса ввели первым, следом за ним товарищей из подпольной типографии; судьи на бритоголовых арестантов не глядели, быстро и бестолково перебирали бумажки в своих папках.

Дзержинский, загримированный, в окладистой бороде, глядя на то, как судьи сортировали эти ненужные им бумажки, понял - приговор предрешен и ничто не спасет: ни речь петербургского присяжного поверенного Александра Федоровича Веженского, на удивление всем взявшегося защищать Мацея безвозмездно, ни осторожные, но тем не менее настойчивые переговоры Здислава Ледера и Винценты Матушевского с родственником помощника судьи, который, говорили, симпатизировал полякам.

- Подсудимый Грыбас, вам предоставляется последнее слово.

Мацей медленно поднялся, оглядел лица людей, собравшихся в большом зале, хотел было задержаться глазами на Феликсе, Винценты, Здиславе, но - не мог, знал, что за его глазами следят десятки чужих. А как хотелось ему сейчас заглянуть в зеленые глаза Феликса, почувствовать их братство, боль, слезы, как бы хотелось ему остановиться в глазах Винценты и ощутить его весомую, неторопливую надежность, но нельзя, Мацей, ты правильно поступаешь, товарищ, ты поступаешь гордо, взяв на себя - свое: до конца и безответно.