Юлиан Семенов - Горение (полностью)

• Название: Горение (полностью)
• Автор: Юлиан Семенов
• Жанр: История

---

- Казаки, - сказал кто-то из собравшихся.

- Это другое дело, - ответил Дзержинский, - есть трудовые казаки, есть...

- Казаки едут, - повторили тихо, - у тебя за спиной, Юзеф.

Дзержинский обернулся: из кустов выезжали казаки и конные городовые.

- У кого есть нелегальная литература, отдавайте мне, отходите в сторону, сказал Дзержинский, разрывая листочки из записной книжки и быстро глотая их. Вы меня не знаете!

Жандармский офицер был любезен. Картинно козырнув, он соскочил с каурого, ликующе оглядел собравшихся и сказал:

- Господа, вы арестованы. Прошу предъявить документы. У кого из вас есть что недозволенное - извольте сдать. Дзержинский протянул свой паспорт первым:

- Я - Кржечковский, Ян Эдмундов.

- Что вы здесь делали, господин Кржечковский?

- Об этом поговорим в тюрьме, как я догадываюсь? Сейчас прошу отметить лишь то, что все это сообщество я раньше не знал и не видел: вы загнали меня в одну кучу с гуляющими.

- Оружие есть?

Дзержинский полез в карман, достал браунинг. Офицер испуганно выбросил вперед руки, к нему кинулись жандармы.

- Что это вы такой пугливый? - усмехнулся Дзержинский и швырнул пистолет на землю. - Он не заряжен. И, по-моему, даже без бойка...

На железнодорожной станции арестантов загнали в угол зала ожидания для пассажиров первого класса: дамы в шляпах, мужчины в канотье, дети в кружевах, - все это замерло, когда ввели Дзержинского и его друзей. Все замерло, кроме мячика, который катился по кафельному полу, а следом за ним бежал малыш в матроске.

Дзержинский мячик поднял, ловко, как фокусник, завертел его на пальце, протянул мальчику, присев перед ним на корточки.

- Отойти от арестованного! - гаркнул жандарм.

А малыш ведь не понимает, что такое "арестованный", это мама его понимает, она к нему и бежит, хватает сына на руки, испуганно прижимает к себе, шепчет что-то на ухо, садится рядом с мужем, инженером-путейцем, испуганная, будто породистая наседка.

- Сынок, - сказал путеец, не отрываясь от газеты, - подойди к господину и скажи: "Большое вам спасибо".

- Казимеж, - прошептала женщина. - Что ты делаешь?!

Путеец, сложив газету, сунул ее в карман, поглядел на Дзержинского и повторил:

- Яцек, маленький, надо всегда благодарить тех, кто делает тебе добро. Ну-ка, умница моя, топай...

Малыш подбежал к Дзержинскому, отодвинул толстую жандармскую ногу в деготном сапоге и сказал:

- Па-сибо бо-шое!

Жандарм растерянно оглянулся - к счастью, козыряя направо и налево, бежал офицер.

- Ой, какой масенький, - залепетал он, стараясь огладить белокурые, мягкие волосы ребенка, который отодвигался от офицера из-за того, что шпоры громко дзенькали, большие, игольчатые шпоры - они маленьким-то видней, чем взрослым. - Чей ребенок, господа?! Пожалуйста, возьмите дитя, нам надо пройти через зал.

Офицер быстро о б е ж а л глазами головы арестованных, видимо пересчитывая их таким образом:

- В тюрьме мест нет, будете ждать камер здесь, в Ново-Минске!

,..В Ново-Минске, на маленькой тихой улице, вдали от большака, полицией был занят дом - две небольшие комнаты - для содержания заключенных. Жандармский офицер, козырнув армейскому прапорщику, сказал:

- Я передаю вам под охрану тридцать семь душ. Социалисты. Весьма опасны, извольте предупредить солдат.

- А питать их чем? Ваши обещали повара прислать. Чем мне их питать?

- Питать? - переспросил жандарм. - Об этом я как-то не подумал. Тюрьмы переполнены, кухня не успевает варить похлебку, повар лежит с инфлуэнцей.

- А у нас - вовсе нет.

- Но как-то ведь питаетесь?

- На базаре берем, во дворе жжем костры.

- Вот и прекрасно, - снова козырнул жандарм, - пусть им тоже берут на базаре. Счет по семь копеек на душу мы утвердим.

- Что ж я им на семь копеек куплю?

Жандарм обворожительно улыбнулся:

- Наша бюрократия всегда и везде отстает - от роста цен тоже. Ничем не могу помочь.

- Когда их заберут?

- Их? Хм... Думаю - послезавтра. Мы подготовим к этапу семьсот человек, так что в тюрьме, думаю, станет чуть попросторней. Честь имею.

Рядовой Пилипченко, отлежав после порт-артурской контузии в читинском госпитале, отправлен был на отдых, в тыл. Домой не пустили - погнали в Королевство Польское: там харчили сносно и кров был теплый. Вечером, поднявшись на мыски, он заглянул в окно домика, где содержались арестанты, долго разглядывал, как люди разговаривали, шутили, собирались в кружки спорить, а потом спросил того, что был ближе:

- Слышь, а вон тот, худой, вокруг которого все вьются, ваш начальник?

- Почему начальник? Товарищ. Коли спорить можно с человеком - какой он начальник? Если с кем спорить нельзя, боишься, что с работы за то прогонят, хлеба семью лишат, - тот начальник.

- Это понятно, - согласился Пилипченко, - это дураку ясней ясного.

Проходивший мимо унтер гаркнул:

- Пилипченко! Прекратить разговорчики! Разболтался мне, сволачь!

- Слуш, вашродь! - гаркнул солдат, подмигивая арестанту.

Тот рассмеялся, кликнул Дзержинского. Когда унтер отошел, Пилипченко снова поднялся на мыски и столкнулся лицом к лицу с Дзержинским.

- Эк обращаются, а? - удивленно, с жалостью, сказал Дзержинский. - Каждый болван имеет право ударить, "тыкнуть"...

- Не-е, - ответил Пилипченко, - энтот унтер добрый, он редко когда затрещину даст, а "ты" кажному хорошему человеку говорят.

- Если мне говорят "ты", и я тоже могу ответить "ты" - тогда верно, а вот когда он "ты", а ему в ответ: "вашбродь" - это никуда не годится. Ну-ка, обратитесь к нему на "ты", попробуйте...

- Он по шеям отпробует, - ответил Пилипченко и как-то изумленно посмотрел на Дзержинского. - А верно, голова у тебя светлая, я чегой-то ни раз и не думал об этом. Нам положено "вы" говорить, а им "тыкать", ну и пущай себе шло б...

- А может, лучше не надо, чтобы "шло"? Может, лучше по-новому попробовать?

- Попробовать-та хоцца, а коль в Сибирь? Тогда как - ответь мне, начальник?

- Не начальник я. Товарищ я тебе, товарищ, а не начальник

- А как же без начальников можно? Без них разбегутся. У барантов-то, небось, тоже начальник есть, а у курей - пятух.

- Пятух, - беззлобно передразнил Дзержинский, прислушиваясь к протяжному треску цикад. - Когда мы победим, начальника тебе ставить не будут - сам выберешь из товарищей: кому веришь, кого знаешь честным, кто грамотней тебя и умней.

- И-и-и, - с внезапной злобинкой рассмеялся Пилипченко, - это, значится, рай опустится на землю?!

- Рай не опустится, а будет так, как говорю я.

- Не будет так никогда: власти без начальника нет. Не удяржишь, коли плетью по бокам не охаживать. Сам-то из господ будешь?

- Из дворян.

- Все дворяне худые, это от кровной вашей старости. Купец - тот молодой, у него две морды заместо одной, как у хорошей куры два яйца в желтке.

Подошли другие солдаты, стали чуть поодаль, оперлись ладонями на стволы, задумчиво и грустно слушали Пилипченко, разглядывая в то же время Дзержинского с настороженным, сторожким интересом.

- Ну а почему же я, дворянин, ушел из поместья? Зачем по тюрьмам скитаюсь, по чужим квартирам, а ты, который в покосившейся избе живешь, меня, словно врага, стережешь? Я ж ради тебя, ради вас вот, - Дзержинский кивнул на солдат, - ото всего отказался. Сам отказался, никто меня не заставлял.

- А может, вы блажной, - сказал один из солдат.

- Он на "ты" приглашает, - пояснил, не оборачиваясь, рядовой Пилипченко.

- Блажной - не верит, - задумчиво, без обиды, откликнулся Дзержинский, вера - это если знаешь и убежден в правоте дела.

- Завсегда были баре и господа, завсегда останутся, - сказал Пилипченко, грустно разглядывая лицо Дзержинского. - Так в Писании сказано, куды ж против слова попрешь? Чай, его не люди выдумали.

- Люди.

- Рази апостолы - люди?

- Конечно.

- Так у людей же крыльев не бывает?!

- Бывают, - сказал Дзержинский.

- Это я тебя понял, - сказал Пилипченко, - это ясно, куда ты клонишь... Мамаша-то жива?

- Умерла.

- Моя - тоже.

- Женат? - спросил Дзержинский.

- Увезли невесту в город, стала всякому женой. А у тебя есть жена?

- Умерла.

- И-и, бедолага... От чего ж?

- От чахотки.

- Тоже из господ?

- Из купцов.

- Я думал, купцы в бунт не ходят, только мы... - Пилипченко испугался слова "мы", обернулся на трех солдат; те по-прежнему разглядывали Дзержинского. - Это я не про вас - "мы", - поправился он, - мы трону служивые, слуги государевы.

- Не государевы вы слуги, а палачевы, - сказал Дзержинский. - Вдолбили вам в головы: "царь-батюшка, наш заступник, от всех ворогов защитит, от всех бед упасет"! А ты подумал, отчего живешь в России хуже, чем здесь, в Польше, крестьяне живут? Ты видал, как другие живут? Германцы, французы? Ты книжку хоть одну прочел? Ты только то повторяешь, что тебе унтер-дурак на голове тешет: "Мол, социалисты, православия враги, народности супостаты - горе тебе принесут и вражду". А ты веришь.

- Поди не поверь - он тебя зараз в тюрьму направит.