Юлиан Семенов - Кто дерзнет сказать, что солнце лживо

• Название: Кто дерзнет сказать, что солнце лживо
• Автор: Юлиан Семенов
• Жанр: История

---

...Сели мы с Хосе в "Каравеллу", только что пришедшую из Парижа после капитального ремонта, а улететь никак не улетим. Бегают бледные стюардессы, пересчитывая нас, как овец, по пальцам; ходят пилоты, внимательно оглядывая всех пассажиров. Хосе шепнул:

- Может, воздушные пираты задумали свое очередное бандитское преступление?

Через полчаса пришла полиция, и карабинеры вывели бородатого, всклокоченного, пьяного парня. Он не пират, он просто шутник. В этом самолете, в первом салоне, сидела только вчера поженившаяся парочка. А он был шафером на свадьбе и решил пролететь в Пуэрто-Монт незаметно, встретить парочку возле аэродрома и сказать: "Здравствуйте, как вы долетели? Давайте здесь продолжим наше пиршество!"

Пока мы сидели в самолете, принесли газеты. В "Меркурио" огромная шапка: "Вчера самолет перуанской компании "Ланса" разбился над сельвой непроходимыми джунглями Амазонки. Погибло 99 человек, никто не спасся".

Прочитав это сообщение, Хосе вздохнул:

- Когда читаешь такое в самолете, хочется воскликнуть: "Да здравствует цензура!"

Через полтора часа прилетели в Пуэрто-Монт - сказочной, неброской и диковинной красоты городок, вытянутый вдоль золотого пляжа, окруженный островами, поросшими синим лесом. Уже на аэродроме было заметно ощущение общей тревоги. Оказывается, только что получено сообщение - полчаса назад началось извержение вулкана Вильярика, погибло сорок человек. Из Сантьяго передано правительственное сообщение, что к месту катастрофы вылетает министр внутренних дел Тоа.

(Вильярика находится в шестидесяти километрах от Пуэрто-Монт. Когда мы подлетали, Хосе сказал:

- Странное небо: то было голубое, а сейчас вдруг стало черным.

А как раз в это время началось извержение вулкана. В солнечные дни Вильярика хорошо видна, когда подлетаешь к Пуэрто-Монт. Значит, черное небо и было началом извержения.)

Интересно слушать сообщения разных радиостанций. Правые передают о страшной трагедии так, словно в этом виновато правительство Альенде, нагнетают страсти, пугают людей. Это же неприлично - всякая озлобленность неприлична, а такая особенно.

После победы Народного единства многие буржуа покинули страну. Но все улететь не могли, ибо наивно считать, что все правые - богатые люди. Остались в стране и правые газетчики. Поначалу правые газеты осторожно критиковали правительство Народного единства, и никто их за это не преследовал. Тогда правые начали активизироваться, более резко пробуя силу правительства, ибо критика - пробный камень устойчивости режима. Если правительство начнет пугаться критики и запретит ее, значит, дело плохо. Но правительство Альенде не испугалось, оно утверждало, что все решит не схоластическая полемика, а ситуация в экономике и строгое соблюдение закона. Будущее, в конечном счете, определяют не правые силы и не ультралевые фразеры, а блок рабочих и крестьян; не буржуазные крикуны, а буржуазные специалисты, если они хотят служить своей родине и работать рука об руку с народом. (Через полтора года правительство закона будет свергнуто фашистами - слугами беззакония. Горький урок, который будет учтен в будущем: закон обязан безжалостно карать фашизм во всех его проявлениях.)

Встретили нас Маноло и Луис из местного филиала КОРА. Вместе с ними приехал на своем грохочущем "додже" Роберто - молодой парнишка, корреспондент радио, киномеханик, пропагандист, он носится с утра и до ночи по новым "агрогородам" - организует культуру в деревне.

Маноло, Луису и Роберто, если сложить воедино их возраст, - шестьдесят два года. Маноло недавно окончил университет, а сейчас он уже ответственный сотрудник КОРА - революция доверяет молодежи. В КОРА нет гипертрофированного подчеркивания роли молодежи (Троцкий, Мао, Маркузе). Подчеркивание роли молодежи в политике, как правило, маскирует истинное бесправие двадцатилетних. Мао избил руками хунвейбинов своих семидесятилетних противников, а потом загнал ребят в тартарары, а их лидеров поставил к стенке. Видимо, лишь наука показывает единственно верное отношение к возрасту: гений - он и есть гений в пятнадцать лет (Грибоедов, Эдисон), в двадцать лет (Эйнштейн, Курчатов, Королев). Но любой "негений" должен пройти все ступени роста - от аспиранта до академика, от бухгалтера до министра финансов. Путь долгий, но разумный. Мера ответственности формует человека. Понятно, нельзя медлить, но и спешна тоже чревата горькими последствиями....

...Ехали по необычайно аккуратному и очень шумному Пуэрто-Монт. Аккуратность и спокойствие архитектуры входит в явное противоречие с чудовищным шумом улиц - крики, песни, музыка, танцы, смех.. Я вопросительно посмотрел на Хосе. Он вздохнул и постучал указательным пальцем по календарю на часах. Господи! Тридцать первое декабря! Новый год!

Один раз я встречал Новый год в Якутии, на берегу стеклянной таинственной реки Чары; в другой раз - во Вьетнаме. Особенно мне запомнился вьетнамский Новый год.

Тот год начался для меня в час ночи - я поехал на позиции к ракетчикам. На обратном пути попали под бомбежку, американцы носились на высоте ста метров, а может быть, и ниже: они изменили тактику и пытались накрыть ракетные установки с минимальной высоты - иногда с пятидесяти метров, что обеспечивает вршзапность удара. Такие бои особенно напряженны для ракетчиков: каждая секунда - на вес золота.

Машина резко свернула с дороги в маленький мысочек джунглей. Я уселся под банановое дерево и сорвал незрелый плод. О том, что он незрелый, мне сказали вьетнамцы, но я уплетал его за обе щеки - у нас в магазинах такой банан не считается незрелым.

Бомбежка кончилась. Двинулись дальше - и... о великая сила выдержки! Почему мы вспоминаем о тебе, лишь когда температура подскакивает под сорок, а в глазах начинают метаться кровавые шарики?! А в посольстве сегодня празднуют Новый год. Я уже приготовился надеть синий костюм и почувствовать себя дома, в Советском Союзе, за столом в большом посольском зале! "Все, - подумал я, крышка! Тю-тю Новый год!.." Хоан что-то сказал шоферу, и мы свернули в сторону, куда - я и не заметил из-за беспрерывной кровавой тошноты, озноба и судорог.

Небольшой трехэтажный дом. Поднялись на второй этаж. Человек в белом халате взял мою кисть тонкой, холодной, очень сильной и в то же время ласковой рукой, близко заглянул в глаза и сказал:

- Пойдемте, пожалуйста, со мной...

Мы спустились на первый этаж, и там второй человек в белом халате уложил меня на клеенчатый диванчик, тоже взял мою кисть в свои руки и стал неторопливо расспрашивать меня о том, что случилось.

Я рассказал ему про банан.

- Понятно, - ответил он. - Это все ерунда. Причина приступа не в этом.

И он стал расспрашивать: ел ли я свинину вчера вечером, была ли она пережарена или недожарена? Если я угощался лягушкой, то была ли она в тесте или просто обжарена в масле? Если потчевали вьетнамским дорогим деликатесом собакой, то ел ли я колбаски или гуляш? Что и где я пил? Если пил ликер, то какой именно?

- Понятно, - повторил он и расстегнул мой китель. - Сейчас вам будет больно, - сказал он и надавил справа, там, где кончаются ребра.

В глазах у меня потемнело.

Человек в белом халате улыбнулся.

- Через пятнадцать минут все пройдет,

Он сказал что-то одному из собравшихся здесь людей - старику в черной шапочке. Тот вышел, а я почувствовал, как в обе ноги возле лодыжек одновременно укусили два комара. Я увидел, что у меня в лодыжки воткнуты две иголки. Вернулся старик в черной шапочке и протянул мне чашку с густым коричневым безвкусным напитком.

- Выпейте, - сказал он, - через десять минут все образуется.

Я выпил, подумав: "Знаю я эти медицинские разговорчики, меня к ним с детства приучили стоматологи".

Человек в белом халате, воткнувший мне в ноги иглы, по-прежнему сидел возле меня и держал мою кисть в своих руках. Он неторопливо рассказывал о том, когда, чем я болел и как протекали мои болезни. Потом он сказал, какой у меня состав крови, какая кислотность, что я люблю есть, а что нет. Я даже испугался: он говорил так, будто был моим лечащим врачом по крайней мере лет пять. И чем дальше он говорил (а иголки по-прежнему торчали в лодыжках), тем лучше я себя чувствовал: боль уходила, озноб кончился, и совсем исчезло страшное ощущение предсмертной, ватной слабости.

- Вы находитесь в Институте восточной медицины, - многозначительно, шепотом, произнес Хоан.

А первым, кто меня встретил, был директор института профессор Хыонг, а иглами уколол в самые нужные, одному ему известные, точки специалист по иглотерапии профессор Фан Ба Кы.

Я подумал, что в руки мне попалась журналистская удача: я мог побеседовать с врачами, чьи методы лечения и лекарства дискутируются во всем мире - одни считают это откровением, другие подвергают сомнению.

Врачи любезно согласились побеседовать со мной. Иглы вытащили; я поднялся с клеенчатого диванчика, почувствовав себя совершенно здоровым, и мы расположились в кабинете профессора Хыонга.