Марианна Баконина - Девять граммов пластита

• Название: Девять граммов пластита
• Автор: Марианна Баконина
• Жанр: Детектив

Несколько слов об авторе: Марианна Баконина – родилась 1-го марта. Популярная телеведущая. Программы «Обратный отсчет», «ТСБ – телевизионная служба безопасности», «Между строк», «Информ TV». Главная героиня её произведений – тоже популярная телеведущая, которую сама профессия сталкивает с различными преступлениями. Первая книга автора «Школа двойников» имела большой успех у читателей.

Несколько слов о книге: В петербургской пекарне обнаружен отравленный хлеб... В Лондоне расстреляны два чеченских авторитета... Взрывают машину ведущей телевидения... Убит журналист информационного агенства... Покушаются на жизнь оперативного работника РУБОП... Есть ли связь между столь разными преступлениями? Журналистам питерского телевидения удается такую связь установить, но дело принимает совсем неожиданный поворот... Занимаясь этими столь разными происшествиями, тележурналистка Елизавета Зорина выясняет, что главный мотив, соединяющий несколько очень разных преступлений в единую цепь, – старая как мир ревность...

---

Далее, в соответствии с классической пьесой, последовала немая сцена. Только не в финале, а в самом начале.

Лизавета рассказала всю историю от начала до конца. Поведала и об инциденте в лондонском пабе, и об исчезновении приятеля в «Астории». На все хватило десяти минут.

Трое мужчин переварили мучившие Лизавету тайны довольно быстро, правда, по-разному. Вопросы и комментарии прозвучали почти одновременно.

– Я же говорю, есть такие везучие! Зашла перекусить – и убийство. Это в благопристойном-то Лондоне! – Саша Маневич уже не первый год твердил про Лизаветино счастье, благодаря которому громкие дела с убийствами и прочим добром приплывают к ней на блюдечке.

– А почему ты полгода молчала? – подозрительно поинтересовался Савва. Он не любил, когда от него что-нибудь скрывали.

Третий вопрос, уже по существу, задал Сунков:

– Как, говорите, зовут этого лондонского русского? Давыдов? Год рождения не знаете? Надо его прокачать на предмет нахождения в розыске, а заодно проверить, что там приключилось в «Астории». Паспорт у него русский?

Лизавета отвечала на вопросы в порядке поступления:

– Насчет везения я в последнее время сомневаюсь. Не нравится мне такое везение. О перестрелке я рассказывала, ты просто забыл. В декабре прошлого года Сергею исполнилось тридцать четыре. По гороскопу – Стрелец.

– Гороскоп не обязательно… В ориентировках знаки Зодиака не учитываются. – Сунков сразу заблестел голубыми глазами и достал маленький блокнотик.

– Ты не говорила, что это брат нашего Дагаева! – упрямо повторил Савва.

– Я сама не знала, мне только сегодня Сашка сказал, когда со съемок звонил.

– Это правда, – подтвердил ее слова Маневич и протянул Лизавете чашку. – Можно еще кофе? И бутербродов?

Лизавета снова полезла в холодильник. Все-таки Сашка на удивление прожорливый. Пока она возилась с хлебом, сыром и ветчиной, мужчины задавали вопросы – ей и друг другу.

– Значит, Дагаев. Что же вы молчали, ребята-демократы? И насчет медиков нам сказки рассказывали?

– Мы и сами так думали до последнего времени. Кстати, Савва к Коровину не просто так ходил. Только потом выяснилось, что «жучок» сторонний и нас никто не слушал…

– Это как же так выяснилось? – Оперативник прищурил левый глаз. – Какой-такой сторонний «жучок»?

– Мне позвонил начальник департамента по здравоохранению и сказал, что они ни при чем. – Лизавета наконец справилась с кулинарным заданием.

– Как это – позвонил? – Митя прищурил и второй глаз.

– По телефону! – вмешался в опасный разговор Савва.

– Понятно. Значит, позвонил. Говорит, «жучка» не мы вам вставили и бомбу не мы всадили.

– Точно. – Лизавета судорожно придумывала более или менее удобоваримую версию. Рассказывать о признании репортера Маневича отчаянно не хотелось. Все трое в этой истории выглядели придурковато. Один играет в шпионов, всаживает у себя же микрофон и, наигравшись, про него забывает. Двое других игрушку находят и бегут ябедничать.

– Хотите коньяку? – Лизавета вдруг вспомнила про недопитую бутылку испанского бренди «Дон Карлос» и сняла ее с полки.

– Это можно! – почти хором согласились мужчины, включая приехавшего на машине Сункова. Маневич метнулся к другой полке, за рюмками. Савва принялся рассуждать о недостатках иностранных коньяков – разумеется, в сравнении с отечественными.

Но сбить Алешу Поповича с курса, заданного Лизаветиными признаниями, оказалось не просто.

– За что пить будем? За чудесное спасение или за дивное откровение? – спросил он, когда рюмки были наполнены. Савва вздохнул и поднял глаза горе – ох уж эти вопросы с подковырками!

– Можно и за то, и за другое! – жизнерадостно хохотнул Маневич и одним глотком опустошил стопочку. Он опять был веселым, прожорливым и беспечным. С него, как шелуха с лука, слетели все неприятные воспоминания – и о том, как он подставил ребят с «жучком», и о том, как их чуть не переехал взбесившийся идиот.

Впрочем, Савва и Лизавета тоже не выглядели слишком растерянными и беззащитными жертвами. И коньяку выпили с удовольствием. Митя даже удивился:

– Что-то вы больно бойкие! Не похожи на запуганных неизвестно кем зайчиков.

– Вероятно, иммунитет. – Лизавета поставила рюмку на стол. – Что такое этот наезд? Стресс. А у нас на работе постоянный стресс. Привыкаешь.

«Привыкаешь» – эту формулу Митя понимал хорошо. Когда Дмитрий Сунков первый раз приехал на убийство, он тоже не выглядел молодцом. Дело было зимой, труп попался лежалый, полусгнивший, дотронешься – брызнет. И запах. Вот тогда ему поплохело, чуть не до рвоты. Напарник, старик предпенсионного милицейского возраста, лет сорока, принес водички, велел выйти на воздух. Потом бросил: «Привыкнешь». Митя ему не поверил, а через полгода они с ребятами пили водку, обнаруженную в сапоге утонувшего рыбака. И ничего…

– Этот стресс сегодня не первый. Так… дембельский аккорд, – продолжала Лизавета. – Меня и от эфира отстранили.

– За что? Ты… вы же сегодня работали!

– А теперь отстранили. Говорят, не вернут в кадр, пока я не перестану быть новостью.

– И ведь складно так излагает, козел! Мол, необъективность, пристальное внимание, надо разобраться с угрозами, со взрывами. Получается – до окончания следствия, а это значит навсегда. – В сердцах бросил Маневич и наполнил рюмки во второй раз.

Теперь тост произнес Савва. Свой любимый:

– Все за нас, даже приметы. Даже число тринадцать!

Эта присказка появилась у него, когда Ярослав пытался снять с эфира репортаж о школе двойников. Как раз тринадцатого числа. А репортаж все равно вышел в эфир, пусть и на месяц позже.

– Так что я теперь по вашей милости безработная, навсегда уволенная из кадра, – улыбнулась Лизавета Сункову.

– Не навсегда. Мы их найдем…

– Это я знаю, на каждом брифинге только об этом и речь, причем время обязательно будущее.

– Почему, иногда и задерживаем. Вон…

– Кресты переполнены, – перебил милиционера Маневич. – Это мы слышали. Ты вот этого, который нас сбивал, видел? Видел. На «хвосте» у него сидел? Сидел. И не задержал.

Митя хотел возразить, но не успел. Языкастый репортер не унимался:

– Знаем, знаем, и про техническую базу, и про плохие автомобили, и про то, что техника и оружие у них лучше, чем у вас, – тараторил репортер. – Все, все знаем. У тебя машинка действительно не важнец, но и на «мерсах» вы их не делаете.

– «Мерседесов» в нашем ведомстве нет.

– Это я преувеличил для художественности. Но ведь не догоняете?

– Не догоняем.

– Даже вот это дело со взрывом. Бабахнула машинка, поговорили вы с Лизаветой один разок – и дело в архив. Не так, что ли?

– Не так! Я же приехал!

– Ты и твой начальник, который меня утром встретил, удивительно приятные исключения. Я даже поражаюсь вашей добросовестности, – миролюбиво улыбнулась Лизавета.

– Это потому что у них парня порезали и вообще труп есть. Тяжкое преступление. А возиться с незначительным взрывчиком при отсутствии жертв – морока! Мне так мои опера и сказали, что особо искать не будут, раз все благополучно обошлось, – продолжал гнуть свою линию Маневич.

– В общем, мне надо куда-нибудь секретаршей пристраиваться. Слово нашего Ярослава тверже гороха. Пойду на биржу труда, раз тех, кто подложил пластит под мою бедную «Герду», не могут поймать!

Митя, кажется, обиделся.

– Но и вы хороши. Дружите с кем попало. Ничего о человеке не знаете, и сразу такая дружба…

Лизавета совсем развеселилась:

– Я вам больше скажу. У меня всегда так – приезжаем, ничего о человеке не знаем, и – бах! – сюжет. Или вот вы. Я вас второй раз в жизни вижу и ничего, домой пригласила, коньяком угощаю. Только не надо говорить, что это другое дело, что у вас в кармане книжечка с гербовой печатью. Это ничего не доказывает. Кстати, вы тоже к малознакомым людям пришли и выпиваете! А вдруг коньяк с клофелинчиком?

– Тогда вместе вырубимся. А брать у меня нечего, кроме блокнота и записной книжки.

– Не знаю, как у тебя, а моя книжка на вес золота. Там все, да и у любого журналиста так. – Маневич опять разлил коньяк.

– Хороший напиток, – вставил фразу Савва. Он молчал даже больше, чем обычно, наверное, потому, что был единственным, кто пострадал всерьез. Отдавленные пальцы ныли, боль отдавалась во всей руке.

– Значит, так, ребятки, время позднее, гадать на кофейной гуще – бессмысленно, – заявил Митя, когда они выпили по четвертой, съели третью порцию бутербродов и выстроили два десятка версий по поводу странных покушений. – Завтра я прокачаю в «Астории» насчет Давыдова. И придумаем, что делать. Безработная Елизавета Алексеевна посидит для надежности дома. Да и вы особо не гуляйте!

– А чего это ты раскомандовался? – возмутился Савва. – Меня вообще в милицию вызывают. На допрос. Не все же, как ты, с доставкой на дом работают.

– А я хотела Барановича навестить, – с грустью сказала Лизавета. – И вообще, это называется домашний арест, что во многих странах считается мерой пресечения и даже мерой наказания, почти равнозначной…