Леонид Треер - Двенадцать неотправленных писем

• Название: Двенадцать неотправленных писем
• Автор: Леонид Треер
• Издательство: Западно-Сибирское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

---

Осмелюсь спросить Вас, Марина, как Вы представляете свою жизнь лет, скажем, через пятнадцать! Я потому задал этот вопрос, что человек, пока он молод, редко размышляет о своей дальнейшей судьбе. Старость ему кажется чем-то бесконечно далеким, а про смерть он и вовсе не думает. Как сказала в автобусе одна старушка, молодость прошла — не сказалась, старость пришла — не спросилась… Процесс вполне естественный, ничего страшного в нем нет. Однако женщины почему-то воспринимают «закат» чуть ли не как трагедию. Вот почему я завел разговор на эту деликатную тему. Для эстрадной певицы думать о своем будущем просто необходимо, поскольку она рано или поздно вынуждена расстаться со сценой. Певица, как и спортсмен, должна уходить вовремя. Мне вспоминается история одного известного футболиста, любимца болельщиков. Он позволил себе поиграть пару лишних лет и в результате дождался свиста трибун. Те, кто недавно восхищались им, теперь орали ему: «С поля!». Мне было бы обидно, если бы с вами произошло то же самое. В театре или на концерте, понятно, свистеть не будут, там публика повежливей. Но что может быть для людей Вашей профессии печальней такой вежливости!

Вам, наверное, эта тема неприятна, но Вы не должны обижаться на человека, который искренне желает Вам добра. При расставании со сценой многое, конечно, будет зависеть от Ваших близких, в частности, от мужа. Спокойная семейная гавань — лучшее пристанище после долгого плавания. Ходят слухи, что Вы недавно развелись… Скорей всего, это обычная сплетня, распространяемая обывателями. Впрочем, развод — дело житейское, особенно для людей искусства. Возможно, я ошибаюсь, но мне почему-то кажется, Марина, что Вы, как и я, человек одинокий. То есть, друзей у Вас, не сомневаюсь, хоть пруд пруди. Но в смысле душевной близости, по-моему, Вы одиноки. Хотелось бы, чтобы рядом с Вами был настоящий Друг, способный понять и поддержать Вас в трудную минуту. Мне в голову даже пришла бредовая мысль, что я вполне мог бы стать таким Другом, хотя я старше Вас лет на двадцать…

Письмо свое заканчиваю. Поймите меня правильно, я не пытался Вас поучать. Еще раз прошу не обижаться за советы. Помните, среди миллионов телезрителей есть один, который искренне стремится быть Вам полезным.

Желаю Вам успехов и личного счастья.

Снегирев Александр Георгиевич

P. S. Интересно, как она реагировала бы на мое послание?

Скорей всего, посмеялась бы…

Письмо второе. В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ

Уважаемые товарищи!

Начну с комплимента. Ваша газета уже давно играет в моей жизни роль умного собеседника и друга. Если я по какой-то причине не успеваю просмотреть свежий выпуск, то чувствую себя не в своей тарелке, словно не сделал что-то важное и необходимое.

Во вчерашнем номере вы обратились к читателям с просьбой — рассказать о самом интересном и незабываемом случае, который произошел с ними, читателями, в уходящем году. На подобные предложения я никогда не отзываюсь, хотя сам, признаться, люблю читать интересные письма, которые регулярно печатаются в вашей газете. Но на сей раз, ознакомившись с вашей просьбой, я невольно ударился в воспоминания, стал ворошить прожитый год, пытаясь обнаружить «самый интересный случай»… Потратив на это занятие почти всю ночь, я так и не нашел, что искал. Откровенно говоря, сие обстоятельство кольнуло меня довольно неприятно. Как же так, думал я, неужели за триста шестьдесят пять дней в моей жизни не произошло ни одного заслуживающего внимания события? Пусть даже горького, но такого, чтоб врезалось в память. Чтоб я без колебании мог ткнуть в него пальцем и сказать: «Вот эпизод, который я буду помнить долго!»

Вновь и вновь я просматривал уходящий год, боясь смириться с отсутствием «пика», и сегодня, наконец, наткнулся на событие, которое вполне можно считать интересным. Назвать его незабываемым не решаюсь, поскольку умудрился забыть о нем. Объясняется это, вероятно, тем, что дело происходило в самом начале года, а нынче уже декабрь.

Вам этот случай, скорей всего, показался бы лишь забавным пустяком. Вот еще одна причина, удерживающая меня от отправки письма в газету. Впрочем, я с удовольствием восстановлю для себя все подробности того январского дня.

Начать, наверное, следует с пятницы, когда начальник вызвал меня и стал нудно объяснять, что наш институт шефствует над детским садом «Колокольчик» и что долг каждого сотрудника внести лепту в дело обеспечения «счастливого детства»… После длинного вступления он сообщил, что завтра, то есть в субботу, я должен поучаствовать в благоустройстве «Колокольчика».

Первой моей реакцией было скрытое возмущение. С какой стати я, холостяк, обязан работать в садике? Пусть этим занимаются родители, чьи дети туда ходят! Так следовало ответить, наотрез отказавшись от задания. Но я заранее знал, что было бы потом. Шеф напомнил бы о совести, о решении местного комитета и о том, что никто еще, кроме меня, не отказывался помочь детворе. Он смотрел бы на меня осуждающе, точно я пытался сорвать важнейшее мероприятие. Словом, возникла бы тягостная ситуация, которую я переношу плохо. Вдобавок, он мог бросить упрек, что хоть я и холост, но у меня есть сын, которому выплачиваю алименты, и так далее и тому подобное… Короче говоря, мне было проще молча согласиться, что я сделал без всякого желания.

В субботу, к девяти утра, я пришел в «Колокольчик». Настроение, разумеется, было паршивое. День выдался ясный, не очень морозный — градусов пятнадцать. В такую субботу хорошо поваляться в постели часиков до одиннадцати, потом, не спеша, позавтракать, сходить в киоск за газетами, подышать свежим воздухом, вернуться домой и читать до самого обеда. Вместо этого мне предстояло шуровать лопатой…

Кроме меня явились еще двое из нашего института. С одним из них, невысоким, полноватым говоруном в очках, я при встречах здоровался. Фамилия его, если не ошибаюсь, была Шароцкий или Шарецкий, точно не знаю. Второго, парня лет двадцати пяти, я раньше не встречал. Позже узнал, зовут его Гена, недавно устроился к нам электриком.

Встретила нас энергичная тетка, похоже, заведующая садом или завхоз. Разговаривала она с нами в приказном тоне, словно старшина с новобранцами. Задание она подсунула такое: слепить на площадке для игр какую-нибудь фигуру из снега, чтобы дети могли на нее лазить. Выдав нам лопаты, рукавицы, шланг, женщина исчезла, пообещав вернуться через пару часов…

Надо сказать, что ничего, кроме снежной бабы, мне раньше лепить не доводилось. Да и бабу-то я лепил лишь в далеком детстве. Думаю, квалификация остальных членов бригады была не выше моей, но держались они весьма солидно. Прежде всего Шароцкий и Гена достали сигареты и закурили. В подобные минуты мне всегда кажется, что люди с сигаретой как бы заняты делом, а я, некурящий, выгляжу на их фоне бездельником — не курю и не работаю.

Главный вопрос — что строить? — сразу же вызвал споры. Шароцкий предложил лепить слона. Гена настаивал на корабле. Как выяснилось, он служил во флоте и был предан морской тематике. Я молчал, не участвуя в дебатах. Шароцкий доказывал, что корабль выпадает из общего ансамбля, поскольку на площадке стояли лишь животные: крокодил, черепаха, волк и загадочное существо с длинными ушами, вероятно, заяц. Гена, в свою очередь, возражал против слона, считая, что с него, как он выразился, можно запросто звездануться. Каждый из них был в чем-то прав. Устав спорить, они вспомнили обо мне и спросили, какое у меня мнение. Я предложил строить двугорбого верблюда. Во-первых, он вписывался в общую картину. Во-вторых, с него трудней «звездануться», чем со слона. У партнеров моя идея не вызвала энтузиазма, но это был компромиссный вариант, и они, не желая уступать друг другу, согласились со мной. Тем самым они как бы признали мою ведущую роль и в то же время возложили на меня ответственность за возможную неудачу…

Пока мы сгребали снег в огромный куб, все шло нормально, но затем, когда началось «ваяние», возникли трудности. Стоило нам пробить туннель в основании глыбы, как середина рухнула, и пришлось начать все сначала. Так повторялось несколько раз. Гена матерился и недобро косился на меня, словно во всем был виноват только я. Шароцкий угрюмо повторял, что надо было лепить слона. Наконец, меня осенило, что нужно поставить каркас из досок, а уж на него наваливать снег, причем снег должен быть мокрый. По-моему, нам всем стало стыдно, что такая элементарная мысль не пришла нам в головы раньше. И все же я был доволен, что первым вспомнил о каркасе.

Мы нашли какие-то старые ящики, разбили их, кое-как скрепили доски в форме буквы «п», затем налили в корыто воды и, замачивая снег, приступили к строительству верблюда. На сей раз конструкция не рухнула. Авторитет мой укрепился, и я впервые в жизни почувствовал себя лидером. Впрочем, лидер — звучит слишком громко. Все выглядело проще: партнеры молча признали мое право руководить работой. Причем никто их не принуждал, все произошло естественным образом. Даже когда я сделал Гене замечание, что нужно лепить поаккуратней, он воспринял это спокойно. Не скрою, роль «бригадира» пришлась мне по вкусу. Давно я не испытывал такого удовлетворения. То есть я понимал, что я, как говорится, калиф на час и что в любой момент «подчиненные» могут послать меня подальше. И все же незнакомое мне прежде ощущение власти было столь приятным, что я впрямь поверил в ее реальность. Кроме того, я почувствовал себя творцом. Смешно сказать, на какое-то время я даже забыл, что мы лепим всего лишь предмет для детских забав. Верблюд, которого мы «ваяли», уже казался мне произведением искусства.