Юлиан Семенов - Пересечения

• Название: Пересечения
• Автор: Юлиан Семенов
• Жанр: История

---

Писарев сидел, глупо улыбаясь, не в силах понять, что случилось. За него заступались студенты; профессор смотрел на своих питомцев влюбленно; когда страсти накалились, бросил с места:

- Значица сказа, мне нравится все это! Молодец Писарев, и Грущин тоже молодец! Сшибка мнений рождает, так сказать, атмосферу творчества! Но в споре не надо пользовать бланки обвинительного заключения. Истинную принципиальность отличает широта взгляда, терпимость и доброжелательство. К барьеру, Писарев! Я хочу посмотреть, сколь вы сильны и доказательны в диспуте. Я намерен послушать, как вы умеете защищать свое искусство!

Писарев тогда поднялся, долго молчал, хотел было говорить о том, что он понимает под термином "формализм", думал рассказать о Шостаковиче, Таирове, Кончаловском и Прокофьеве, которых корили этим самым формализмом, но потом неожиданно для себя повернулся к Грущину и сказал:

- А ты, знаешь ли, большая подлюга.

- Значица сказа, - рассмеялся профессор, точно с ы г р а в свое понимание слов Писарева как актерскую, хорошо поставленную шутку, - не довод! Не довод!

- Есть и довод, - ответил Писарев. - Я только сейчас понял, что такое зависть. Это когда один человек не может осуществить свой замысел, а другой может. Такое не прощают. И человека сжигает изнутри, он кончен, и ничто его не спасет, он пропал для людей...

...Дослушав разговор кадровика с капитаном Друзовым, консультант управления Василий Грущин легко пробросил:

- Вы б порасспросили, что случилось... Саня Писарев мой институтский знакомец, он горяч и крут; когда его исключили из комсомола и института за неправильное поведение как комсорга, он такое натворил... Мы его с трудом спасли от ба-алыпой беды... Сейчас его думали двигать на главрежа... Надо вовремя во всем разобраться... И, с другой стороны, талант не убережем отвечать придется не перед кем-нибудь, перед собственной совестью...

А вернувшись к себе, он снял трубку телефона, набрал номер и сказал:

- Игорек, ты позвони завтра нашему кадровику, попроси его навести справки о том периоде, когда Саньку Писарева подставил его директор, Киреев, помнишь, этот деляга сгорел на левых концертах? Я готовлю для Саньки сюрприз, его двигают вверх, так что надо парня прикрыть, если кто-нибудь решит трясти его белье... Да как не помнишь?! Это было в пятьдесят девятом, когда Киреев возил их группу на Абакан - Тайшет, его потом посадили за махинации на два года, а Санька год отмывался за чужие грехи... Пусть наш дед перепроверит, не висит ли еще что на нем: вовремя отбить товарища - святое дело... Да... Именно... Только на меня не ссылайся, все ж знают, что мы однокурсники, рука руку моет и все такое прочее... Да... Когда поужинаем? Нет, завтра закрыт... Давай в пятницу, святой день, в субботу похмелиться можно! 4

Писарев проснулся ровно в шесть, будто кто потряс его за плечо. Он проснулся счастливым, потому что ему показали хороший сон; это было у него четыре раза, когда он видел именно этот сон, и он считал это счастливым знамением, особенно еще потому, что сегодня было тринадцатое, а цифра эта была для него добрым знаком.

Ему виделось, как по васильковому лугу (оттого, что в него было вкраплено несколько белых ромашек, синее было явственным, близким, слышимым, особенно когда налетал ветер; он был теплым, пахло полынью) бежали Васька и Димка. Они были маленькими еще; в руках у Василька был змей; Писарев не умел делать змея, только помнил, как отец мастерил ему эти штуки, и еще он помнил ощущение прерванного дыхания, когда змей взмахнул из папиных рук и затрепетал в белом знойном небе, и вокруг него метались черные тире ласточек, которые приняли этого воздушного змея за большую беззлобную птицу, умеющую радоваться солнцу так же, как и они сами.

И каждый раз, когда Писареву показывали этот сон, он просыпался с ощущением счастья оттого, что научился мастерить змея, что отныне - что бы с ним ни случилось - он сможет дарить детям радость: на прозрачную бумагу, клей и палочки много денег не надо, даже если лишат телеэкрана и кино, зарплаты в театре хватит, ставку актерам повысили, сто семьдесят в месяц, чуть ли не персоналка...

И действительно, каждый раз после того, как Писарев видел этот сон, его ждала удача.

Он потянулся за сигаретой, продолжая улыбаться, но потом вспомнил вчерашний вечер, когда вернулся в театр, и там уже никого не было, и он заказал разговор с Прикопьевыми в Гагре (у них всегда останавливалась Лида с мальчиками), и услыхал глухой Лидии голос, и сразу же представил себе ее заплаканное лицо, он до сих пор очень любил ее лицо, потому что все в ней изменилось, кроме лица, и поначалу долго не мог понять ее, потому что она повторяла одно и то же:

- Господи боже мой, господи, ну за что же, боже ты мой, за что?!

Он подавил в себе желание объяснить ей, отчего все это случилось, но понял, что этого сейчас нельзя говорить, и не оттого, что не всякая правда нужна человеку, пожалуй, что все ж таки всякая, только нужно точно знать время, угодное для того, чтобы ее открывать.

- Лида, не надо, - сказал он мягко. - Возьми себя в руки и объясни, что случилось. Меня вызывали в милицию, что-то рассказали, но я до сих пор не могу толком понять...

- Что ты не можешь понять?! Ну, что ты не можешь понять?! Я не хотела зависеть от тебя, ясно?! А мальчики очень тебя любят! И они хотят, чтобы ты с ними какое-то время жил в Москве в квартире. А куда мне деваться? Я мечтала купить себе половину какой-нибудь дачи, чтоб уезжать туда и быть там, непонятно разве?! Они сказали, что уйдут из дома, если я решу устроить свою жизнь! Отцам можно все, только матерям ничего нельзя!

- Лида...

- Что "Лида"?! Ну, что?! Дед подарил мне это колье, разве непонятно?! И это была моя надежда, единственная надежда! Мне сорок семь, жизнь прожита, у тебя дело, а у меня было одно дело - растить мальчиков, а теперь они выросли и им нужен ты, а что ж мне теперь делать? Что?!

- Лида...

- Что "Лида"?! Что?!

- Эту штуку найдут, только ты не плачь, не рви сердце мальчикам...

- А мне можно?!

- Лида, не надо так... Я готов тебе помочь, чем только могу... Я завтра поговорю с Митей Степановым, у него много друзей в уголовном розыске, он позвонит, я обещаю тебе... Лида, пусть это будет самым большим горем в твоей жизни. Мальчики здоровы, это ведь главное... Представь себе только, если бы что-нибудь случилось с Васькой или Димкой, ты только представь себе на минутку...

Лида перестала плакать, долго сморкалась, потом спросила:

- Кому будет звонить Митька?

- Генералу Усову, -солгал Писарев, -это самый большой человек в розыске. Он завтра едет к нему с утра...

- Ты объясни Митьке, что я отдала эту проклятую штуку моей подруге, оттого что в магазине не брали на комиссию, только оценили...

- Неужели ты не могла откладывать каждый месяц из тех денег, что я тебе давал, на эту самую дачу?

- Ты на рынок ходишь? Так сходи посмотри, сколько стоит зелень! И позвони по объявлениям в газете, спроси, сколько стоит дача. Откладывая, я б ее смогла купить в девяносто лет!

Писарев засмеялся и услышал, что Лида тоже смеется сквозь слезы; на сердце у него полегчало; он увидел ее очень явственно, и сердце его сдавила жалость.

- Как у тебя с деньгами? - спросил он. - Что-нибудь осталось? -- Я одолжила у Любы.

- Сколько?

- Двести.

- Я достану... Я вышлю тебе телеграфом сегодня же... Дай мне, пожалуйста, мальчиков.

Они, видимо, стояли рядом с матерью, потому что он сразу же услыхал Васькин голос:

- Пася, ну как ты?

- Прекрасно, Вась! Мне дали театр!

- Да ну?!

- Честное слово!

- Значит, ты теперь худрук и главный режиссер?

- Выходит, так...

- И будешь ставить, что придумали?

- Да.

- Поздравляю, пася... А у мамы видишь что вышло...

- Как это произошло?

- Дине "куклу" сунули... Сверху деньги, а внутри бумага... Ты поможешь маме?

"Он считает, что я все могу, - подумал Писарев. - Но я ведь тоже считал папу всемогущим. Потому у отцов и рвутся сердца, что они не могут выполнить все желания детей".

- Конечно, помогу, Вась... Только ты объясни маме, что это быстро не делается. Милиция должна работать постепенно, чтобы не спугнуть вора... Это вопрос месяцев, а не дней. Постарайся успокоить маму...

- Хорошо, пася... Как ты себя чувствуешь?

- Прекрасно. Димка далеко не плавает?

- Я не позволяю...

- Он рядом?

Димка очень любил мать, к отцу относился особо, с каким-то недетским интересом; ревновал ко всем актрисам; больше всего любил животных, кормил всех собак и кошек во дворе; подбирал на улицах больных голубей, приносил их домой, лечил, потом отпускал; ворона, у которой было перебито крыло, прилетала потом на балкон месяца два кряду. '

- Але, - услыхал Писарев писклявый Димкин голос и представил его себе толстого, конопатого, голубоглазого, маленького еще, а потому принадлежного ему телесно; потного, пахнет детством, если прижаться лицом к его шее; мальчик не любил этого, стыдился, можно было целовать его, только когда спал. Вася утешал отца: "Это пройдет, пася, я был таким же, правда, у него возраст такой, он только за маму боится, ты для него мужчина, он считает, что ты сильный, поэтому он и не беспокоится о тебе..."