Майкл Флинн - Эйфельхайм: город-призрак

• Название: Эйфельхайм: город-призрак
• Автор: Майкл Флинн
• Издательство: ACT : Астрель-СПб
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-065784-1, 978-5-9725-1739-8

Несколько веков назад в Германии вдруг бесследно исчез маленький городок Эйфельхайм. Историк Том Шверин и его подруга Шерон, которая занимается исследованиями в области физики, пытаются раскрыть тайну города-призрака и расшифровать изображения странных существ, встречающиеся на витражах и в средневековых манускриптах. Возможно ли, что в XIV веке Германию посетили представители внеземной цивилизации? Не их ли визит вызвал эпидемию чумы, которая захлестнула всю Европу?

«Этот насыщенный, провокационный роман, полный ярких исторических деталей, юмора и размышлений о прошлом и будущем человечества доставит читателям истинное наслаждение».

Entertainment Weekly

«Для тех, кто ценит умную научную фантастику высшей пробы».

Kirkus Reviews

---

Шерон мало понимала в домашнем хозяйстве. Том однажды охарактеризовал ее как лишь полуодомашненную особь. Она не была искусным гастрономом, но и Том в еде не привередничал, так что все обычно срабатывало.

Однако она слишком привыкла к тому, что Том вечно путается под ногами, поэтому его с недавнего времени участившиеся отлучки еще не зафиксировались в ее сознании. Ей и в голову не пришло предупредить его. В итоге ничего не подозревавший Том опоздал к обеду.

Деликатность не входила в перечень достоинств Тома, но дело было не в деликатности. Еда остыла, и, что еще хуже, ее пришлось подогревать в микроволновой печи. А потому, несмотря на работающее отопление, в комнате ощутимо похолодало.

— Как мило, что ты пришел, — сказала Шерон, многозначительно громыхнув тарелками. Она часто произносила эту фразу в более душевные мгновения, но Том знал, что сейчас — не тот случай. Жалобно звякнувшие столовые приборы были тому подтверждением.

Том извинился. Он вечно за все извинялся. Шерон подозревала, что раскаяние было стратегией, к которой он прибегал осознанно, и это лишь разжигало ее раздражение. В той легкости, с которой он вечно просил прощения, она усматривала что-то покровительственное.

— Несколько старых манориальных записей, предоставленных на время из Гарварда, — сказал он. — Подлинники. Мы должны были закончить с ними сегодня, чтобы отослать назад. Ты же знаешь, как легко забываешь о времени, когда целиком и полностью поглощен чем-то.

Шерон достала из холодильника две салатницы и выставила на стол, уже без подчеркнутого грохота, тут она его понимала.

— «Мы», — только и сказала она.

— Мы с библиографом. Я рассказывал тебе, что она помогает исследованию.

Шерон ничего не ответила.

— Кроме того, — добавил он, — это ведь ты подсказала мне прошерстить подлинные рукописи.

— Знаю. Я не думала, что ты будешь заниматься этим ежедневно.

— Вообще-то через день. — Он пустил в ход оправдания и факты, но напрасно. Дело было не в частоте его уходов. — Напомни, я рассказывал тебе об Эйфельхайме? То есть про то, почему не мог ничего отыскать о нем?

— Это будет в тысячу первый раз.

— Ох. Я догадываюсь, что повторяюсь. Теперь-то это ясно. Ну ладно. Luchshe pozdno, chem nikogda.

— Почему ты не можешь просто сказать это по-английски?

Он выглядел озадаченным, и Шерон решила не обращать на это внимания. Она помешкала мгновение, после чего оба уселись за стол. Она задумывала праздничный обед и была полна решимости сделать так, чтобы таковым он и оказался.

— Я раскусила геометрию Джанатпурова пространства, — сказала она. Она воображала, что воскликнет это от всей души, победным гласом с городских крыш. А получилось угрюмо, в паузе неловкого молчания.

Своей реакцией на новость Том, верно, спас себе жизнь. Он поднял бокал с вином и отсалютовал ей, воскликнув:

— Sauwobl![120]

И радость Тома была настолько искренней, что Шерон вспомнила: а ведь она уже много лет любит его. Они чокнулись и выпили.

— Расскажи мне об этом, — попросил Том. Он чувствовал себя обязанным за этот нежданный обед. Он ненавидел угадывать ответы на незаданные вопросы. И все же был явно рад ее успеху, и его просьба не была вызвана лишь желанием перевести разговор с его опоздания на что-нибудь другое.

— Ну, все сошлось совсем внезапно. — Шерон начала медленно, почти неохотно, но по ходу рассказа все больше воодушевлялась. — Поливерсум и Вселенная внутри воздушного шара. Скорость света. Вот почему я так благодарна тебе, даже если твоя помощь была нечаянной.

Том отставал от ее рассуждений на две-три фразы.

— А-а… «Внутри воздушного шара»?

Она не слышала его.

— Ты знаешь, как это происходит, когда два не связанных между собой фрагмента информации вдруг сходятся? Когда внезапно обретает смысл масса совершенно разных вещей? Это… Это…

— Божественно?

— Да. Божественно. Та штука о том, что скорость света замедляется? Я проверила, и ты оказался прав.

Том опустил бокал на стол и уставился на нее:

— Я шутил. Я всего лишь спускал пар.

— Знаю, но иногда пар проделывает полезную работу. Гери де Брей подметил эту тенденцию в 1931 году, а Стен фон Фризен упомянул о ней в «Заседаниях Королевского общества» в 1937 году. Несколькими годами позже статистик по фамилии Шьюхарт показал, что результаты экспериментов с 1874 по 1932 год статистически не соотносились с константой. Халлидей и Ресник обнаружили, что это все еще верно в 1974 году.

— Я предполагал, что все дело в уточнении измерений.

— Как и я, поначалу. Взгляни на разброс данных Михельсона — Морли.[121] Но уточнения бессистемны. Heт постоянно действующей тенденции. Однако использование различных методов…

Том яростно закивал:

— «Измерение определяется операциями, осуществленными в его процессе». Поэтому различные методы дают разные цифры. Это скверно даже в клиологии…

— Верно, — оборвала Шерон Тома, прежде чем он успел лишить ее удовольствия от триумфа. — Отчасти разнобой в данных объясняется тем, что физики находили более точные методы. Галилей использовал закрывающиеся заслонками фонари на двух башнях, удаленных друг от друга на милю, и пришел к выводу, что скорость света бесконечна. Но часы тогда не были достаточно точными, и его исходная точка была слишком близка по расстоянию. Используя звездную аберрацию, установили, что средняя скорость составляет 299 882 км/с. Но, используя вращающиеся зеркала, среднее значение…

— Михельсон — Морли!

— Среди прочих. Эй, а ты знал, что Михельсон никогда не доверял собственным результатам и позднее, вместе с Галем, утверждал, что обнаружил эфир? При использовании вращающихся зеркал величину скорости света определили в 299 874 км/с; при использовании электронно-оптических дальномеров — 299 793 км/с; при использовании лазеров — 299 792 км/с, предел. Но изменения метода измерения происходили последовательно; в какой мере изменение результатов было обязано методу, а в какой — измеряемому объекту?

На это Том среагировал единственным доступным для него способом:

— Ммм…

— С 1923 по 1928 год в пяти обнародованных измерениях, рассчитанных методами звездной аберрации и многогранных зеркал, средняя скорость света колебалась от 299 840 до 299 800 соответственно.

К этому моменту Том был глубоко погружен в состояние «у меня глаза — на лоб!». Обычно его завораживали вопросы статистики, но слово «завораживали» сегодня не подходило. Его «ммм» перешло в «угу?».

— Но есть небольшая подсказка, — сообщила Шерон. — Ван Фландерн заметил отклонения между орбитальным периодом Луны и атомными часами и выдвинул утверждение, что атомарный феномен замедляется. Но его назвали чудаком,[122] и никто не воспринял его заявления всерьез. Возможно, что Луна разгоняется. Даже допуская все это, они казались монотонно убывающим рядом, чья асимптота равнялась постоянной Эйнштейна. — Она триумфально сияла, хотя пока она раскрыла только курьез, а не объяснение.

Том перестал уподобляться рыбам:

— Ммм. Поправь, если ошибаюсь, но разве не было достаточных оснований для того, чтобы скорость света считалась постоянной? Тот парень, Эйнштейн? Я хочу сказать, я не очень много знаю об этом, но вырос, веруя в маму, яблочный пирог и постоянную «c».

— Вопрос шкалы, — объяснила Шерон, размахивая перед его носом наколотым на вилку огурцом. — Дюгем писал, что закон, удовлетворительный для одного поколения физиков, может оказаться неудовлетворительным для следующего, по мере возрастания точности измерений. Угол наклона сопряжен с массой измерительных погрешностей, так что «c» постоянна «во всех практических нуждах». Черт, для большинства практических нужд мы по-прежнему можем пользоваться физикой Ньютона… Но если мы вернемся к Большому взрыву и вооружимся ею при рассмотрении линейности или проблемы горизонта… Знаешь, — резко вдруг перескочила она, — Дирак пришел почти к тому же, но с другой стороны.

— Не была ли она другой диракцией!

Шерон и вправду была мрачным созданием, и Том спонтанно прибегнул к дешевому юмору, который мог наэлектризовать ее, подобно тому, как кошачья шкурка наэлектризовывается янтарем.

— Не дури, — сказала она. — Дирак обнаружил, что отношение силы электрического взаимодействия к гравитационной энергии пары электрон — протон примерно равно отношению возраста Вселенной ко времени, которое потребуется свету, чтобы пересечь атом.

Том засмеялся:

— Ловлю на слове. — Он снова наполнил вином бокалы. — Хорошо, но возраст Вселенной не постоянен. Он увеличивается…

— Со скоростью одна секунда в секунду. Кто сказал, что путешествие во времени невозможно? Проблема лишь в том, чтобы определить скорость и направление. — У Шерон было чувство юмора. Оно было еще более бесстрастным, нежели чувство юмора Тома. Братья Маркс были более бесстрастны, чем Том. Вино уже порядочно ее разогрело. Не отличаясь особенной деликатностью и чуткостью, Том все же был отзывчивым и доброжелательным; на таких людей бессмысленно сердиться долго, — Возьми еще рыбы, — сказала она, — она полезна для мозгов.