Влад Савин - Страна Гонгури. Полная, с добавлениями

• Название: Страна Гонгури. Полная, с добавлениями
• Автор: Влад Савин
• Жанр: Альтернативная история

Страна Гонгури.

Мир — прекрасный и яростный? Где Любимый и Родной — так называют Вождя, сказавшего — пусть лучше умрут десять невиновных, чем уйдет от расправы один враг революции.

Мир, где про историю НАШЕЙ революции один из персонажей говорит: «И еще — тот мир более приземленный, мягкий, сглаженный, что ли… А мы для них — мечта романтиков, мир прекрасный и яростный, без полутонов, не верь что в Зурбагане высохли причалы! — там нет Зурбагана, это у них как вымышленный город мечты»

Верной дорогой идете.

Продолжение Страны Гонгури. Та же страна, тот же Вождь.

Особенности революционной охоты.

Еще двадцать лет после «Верной дорогой идете..» Революция должна уметь защищаться! И нападать? Даже АБСОЛЮТНОЕ прогрессорство, модернизация — еще не гарантия победы. Нужно — что-то еще. Что?

---

Картинка снова сменилась — будто Итин смотрел через стекло ящика, в котором менялось изображение, с цветом и звуком — как через иллюминатор воздушного корабля. Цеха и трубы заводов, плотины гидроэлектростанций, нефтяные вышки, сияние огней, блеск электросварки — где вчера были лишь лес и степи. Новые города, белые, светлые и чистые — среди тайги и пустыни. Рельсы стальной магистрали, от Байкала до Амура. Трактора и комбайны на бескрайних полях освоенной целины. Дома, машины — нового, незнакомого Итину вида.

Мы везде, где трудно —
Дорог каждый час!
Трудовые будни —
Праздники для нас!

— Трудфронт! — подумал Итин — значит, не осталось уже эксплуататоров, на всей земле! Но мы не успокоимся, после нашей полной победы — а пойдем вперед еще быстрей! И нас — никому не остановить!

Будет людям счастье —
Счастье на века!
У советской власти —
Твердая рука!

— При чем тут Советы? — подумал вдруг Итин, пытаясь поймать что-то ускользающее, но очень важное — И КТО ТАКОЙ ЛЕНИН??

Гелий проснулся под утро. Выйдя из сарая, где спал вместе с половиной отряда, он запоздало вспомнил, что забыл совет товарища Итина — написать отцу. Хотя бы пару слов — жив, здоров, ждите. Застегивая ремень, он торопливо вернулся в сарай. Было темно, снаружи едва различались ограды и избы деревни. У входа внутри тускло горела керосиновая лампа, реквизированная в каком-то из домов. Гелий подгреб ворох соломы и хотел устроиться с блокнотом и карандашом. Подошел часовой, до того топтавшийся у двери.

— С огнем осторожнее — сказал он — нарочно здесь сено гребли, чтоб от огня подальше.

— Я смотрю — ответил Гелий — после уберу, как закончу. Утром обоз собрать — не до писем будет.

— Ну смотри — сказал часовой — мое дело, предупредить.

Он не уходил, переминаясь с ноги на ногу рядом. Ему было скучно ходить вокруг сарая, вглядываясь во тьму — потому что так было положено, хотя врага рядом не было и не ожидалось. Когда завтра повезут хлеб, тогда придется быть настороже — особенно если банды из леса узнают про груз. А пока — можно было поболтать с товарищем, опершись на винтовку как на посох.

— Слушай, а как тебя зовут? — спросил часовой — по настоящему. Меня — Павел.

— Гелий — упрямо ответил Гелий — я и в бумагах так выправил. Чтобы по-новому. Как в отряд вступил.

— И в билете тоже? — усмехнулся часовой — или ты не «сокол»? Как же тогда тебя взяли?

— В апреле вступил — поспешно ответил Гелий — вот.

Он достал заветную красную книжечку. Часовой привычно открыл ее — как всегда проверяют документы — прочел, и снова усмехнулся.

— Что ж ты партию в заблуждение вводишь? — сказал он — я слышал, говорил ты товарищу комиссару, что профессор твой отец, а записано — «из пролетариата».

Вступая, Гелий указал в анкете об отце — «служащий народу». Так всегда говорил отец об интеллигенции — однако всего за день до того сам Вождь в одной речи сказал «служащий всему народу класс пролетариат». Писарь в ячейке счел строку анкеты за красивую фразу, и вписал как привычно. Гелий заметил это, лишь когда получил билет — но поправлять не стал, считая даже более почетным.

— Пролетарии без испытательного срока вступают, интеллигентам же полгода положено — сказал часовой — нехорошо получилось, будто ты примазался. Может, и наш ты — а все нехорошо.

— Как из похода вернемся, как раз срок пройдет — твердо сказал Гелий — все выйдет правильно.

— Ну, смотри — заметил часовой — получается, мы с тобой в один почти день «соколами» стали. Я чуть не срезался — на вопросе, почему Союз Коммунистической молодежи, а не Коммунистический союз молодежи, как раз тогда дискуссия об этом была. Я по простоте и ответил, что звучит красиво и гордо — «сокомол», соколы, а не какая-то комса. А оказалось, как председатель наш объяснил — коммунистический союз для всех, кому коммунизм цель конечная; а если нет и не может быть у нас целей других — что же тогда, всех по возрасту годных писать? А вот если «соколы», то это уже наши — кто за партию и революцию уже сейчас хоть на смерть. А товарищу комиссару ты все же про ошибку в билете скажи — а то выйдет, что ты от партии тайну имеешь.

Он затянулся последний раз, и огляделся — ища, куда бросить окурок. В сарае все же не стал, повернулся, и вышел наружу. Гелий достал тетрадь, но пока не писал ничего, задумавшись над словами Павла. К тому же, трудно было решиться вырвать из тетради даже чистый один лист.

— Я — «сокол» — произнес он про себя — а комиссару скажу. Он поймет.

Павел не возвращался. Гелий опустил глаза и перелистнул тетрадь. Нацелился было на лист, следующий за исписанным — и стал писать прямо на нем, решив вырвать после.

— Отец, я жив и здоров. Мы идем, добывая хлеб для голодающих. Вчера был бой, один наш товарищ геройски погиб — но мы победили. Если бы ты знал, какие люди сидят сейчас рядом со мной у походного костра — как герои из романа Гонгури. Мы с радостью пойдем на фронт — добивать последнего врага. Я вернусь — после победы, теперь уже близкой, потому что с такими товарищами нельзя не победить. Жаль только времени, потраченного на войну со всякой сволочью — времени, отнятого от постройки светлого будущего, как в том романе. Но это ничего — тем быстрее мы пойдем вперед, когда враг будет разбит окончательно. Уже скоро я вернусь — перед тем, как ехать на какую-нибудь великую стройку, куда пошлет нас партия.

Он хотел вспомнить, что еще говорил Итин — потому что эти слова стали теперь и его мыслью, его верой. Еле слышный шорох заставил его отвлечься — это наружу открылась дверь. Решив, что это возвращается Павел, Гелий поднял глаза.

В дверях стоял чужой. Весь в каком-то зелено-пятнистом, лохматом. Даже лицо было замотано чем-то, чтобы не белело в темноте — виднелись только глаза в щели под низко надвинутым стальным шлемом с маскировочной сеткой. Нацелив автомат — с длинным изогнутым магазином внизу, и штыком на конце ствола — штык был не привычный четырехгранный, а клинком. Гелий глядел в остолбенении, а чужак быстро запустил руку в висящую на боку сумку такого же зелено-пятнистого цвета, достал какой-то тускло блеснувший предмет, похожий на обычную бутылку, пальцами ловко что-то с ним сделал — и бросил в глубину сарая, где в сене спали товарищи.

Ослепительно полыхнуло, хлестнув светом по глазам. Ударило обжигающим жаром. Гелий зажмурился — всего на миг. Когда же он открыл глаза — чужака нигде не было, зато совсем рядом стеной бушевало пламя.

Гелий завозился с мешком — потеряв пару мгновений, чтобы сунуть тетрадь. Схватив мешок, хотел взять винтовку — но пламя уже отрезало путь. Гелий сделал шаг назад — и вывалился наружу, спиной распахнув дверь. Пламя вырвалось вслед за ним, сарай пылал уже со всех сторон — и кто-то страшно кричал внутри, но слов нельзя было разобрать. Гелий повернулся — и оказался лицом к лицу с чужаком, тем самым, или уже другим. Гелий хотел было броситься в сторону — но чужак взмахнул прикладом, и Гелий полетел с ног; в следующий миг он уже лежал лицом в землю — чувствуя, как ему крутят за спину и вяжут руки, быстро и умело. Затем его схватили — и потащили в темноту.

Враги напали перед самым рассветом. Часовые погибли на постах, не успев поднять тревогу. Разбуженный стрельбой, товарищ Итин выбежал из дома с маузером в руке. Ночь разрывалась выстрелами, беспорядочно, со всех сторон — сухо щелкали винтовки, в ответ раздавались короткие автоматные очереди, по уставу на два-три патрона, идущие точно в цель. И это было очень плохо, потому что прошедшие фронт бойцы, даже застигнутые врасплох, должны были собираться вместе, организуя рубежи и очаги обороны — значит, враг уже ворвался в деревню. Сарай с сеном ярко пылал, и кто-то кричал внутри — однако из-под уже занявшейся огнем крыши вдоль улицы бил отрядный пулемет, длинными очередями, не жалея патронов. Врага нигде не было видно — и это давало надежду отбиться. Банды, каких много было на ничейной территории, не отличались упорством в бою — обычно же целью их было скорее уйти с захваченной добычей.

— За мной! — крикнул комиссар двоим полуодетым бойцам, выскочившим следом — помирать, так с музыкой! Айда, ребята — вперед!

Он хотел собрать людей и идти на помощь тем, кто отстреливался в горящем сарае. Затем — занять оборону у амбара с продуктами, не дав его захватить. Кто бы ни были, бандиты уйдут с рассветом; казалось несложным продержаться лишь остаток ночи до уже близкого утра.

— Ко мне, товарищи! — кричал Итин, наугад стреляя из маузера в мечущиеся по сторонам тени — врешь, гады, не возьмете!

В ответ из темноты летели пули. Один из бойцов вдруг упал, раскинув руки. Впереди рванула граната — и пулемет замолчал. Затем рухнула крыша, подняв к небу сноп искр. Стрельба в деревне тоже почти прекратилась — бой затихал. Второй боец куда-то исчез. Итин остался среди улицы один. Увидев у амбара людей, он бросился туда — но это оказались не его бойцы, а крестьяне; они пытались сломать замок и открыть дверь.