Марта Кетро - Жизнь в мелкий цветочек

• Название: Жизнь в мелкий цветочек
• Автор: Марта Кетро
• Издательство: ACT: Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-068099-3

Эта книжка полна вредных советов и не научит вас быть хорошими мальчиками и девочками — потому что вы уже давно выросли. Она предназначена для взрослых людей, которые ничего не боятся, всё понимают, но по-прежнему не утратили вкус к жизни: к общению и одиночеству, к острому слову и молчанию, к страстям и их отсутствию. Они способны без ужаса смотреть на мир, когда не влюблены, потому что уже знают наверняка — любовь никогда не кончается. Для каждого из нас достаточно счастья, просто оно скрывается в разных местах, — в весеннем воздухе, в трудах и развлечениях, в путешествиях и простых домашних радостях, — а не только в чужих постелях. Не нужно досуха выжимать друг друга, чтобы добыть немного эмоций, бывает интересно и без того. Мелкие луговые цветы не поставить в вазу, их вообще незачем рвать, зато ими можно любоваться, лёжа в траве, а можно бездумно смотреть на небо или читать очередную книжку про то, какая всё-таки смешная и прекрасная эта жизнь.

---

А дома хранится изысканного вида топор с округлым лезвием и багром, выкрашенный бронзовой краской. История его появления в семье такова.

Один Димин друг скрал эту нужную вещь с какого-то древнего пожарного щита, ну и решил моему мужу похвастать. Дима покрутил топор в руках и сказал тоном, не допускающим возражений:

— Дай поиграть.

Через месяцок мне надоело спотыкаться в прихожей, и я спросила, не пора ли вернуть штуку хозяину.

— Та не. — В трудных случаях мой муж переходит на суржик.

— А что так?

— Та ему ни к чему этот топор. А мне надо.

— А зачем, скажи мне, он тебе нужен?

Я ожидала услышать что-нибудь про городские джунгли, полные опасностей, и картонные двери, но правильный ответ был другой:

— Ты не понимаешь! С двумя такими топорами я могу забраться на деревянную стену! Хоть на четыре метра!

— Дима. У тебя нет второго топора. У тебя даже нет деревянной стены. Верни топор!

— Та не. Мне надо.

И вот уже который год он лежит там, за калошницей. Но всякий раз, когда я его нечаянно нахожу, перед моим внутренним взором встаёт величественная картина: мой муж с двумя бронзовыми топорами стремительно возносит свой центнер на четырёхметровую деревянную стену. И это, чёрт побери, прекрасно.

Примерно в пять утра я вплыла на кухню голышом, придерживая сиськи под углом семьдесят градусов к линии горизонта. Муж смирно плёл бубен и смотрел киношку.

— Скажи мне, это срочно: вот если бы ты хотел на мне жениться, а я бы отказывалась, ты бы скакал вокруг меня с конями? — В постели я читала «Зорро», там отвергнутые женихи совершали подвиги и преступления, дрались на дуэлях и, да, гарцевали около возлюбленных на лошадях. И я увидела эти тонкие конские ноги, мелко переступающие в пыли, и поняла, чего мне в жизни остро не хватает.

— Здрасти! А то я не скакал?!

— Да когда это?!

— Ты три года меня изводила!

— Но я же с тобой иногда спала, так что не считается.

— Вот, сначала спала, а потом изводила, потом опять спала, а потом опять изводила. Я чуть не спятил, уж и так и эдак к тебе…

— Но с конями-то не скакал! Жизнь прошла зря. — И я ушла, заламывая сиськи. А он ещё некоторое время бормотал на кухне:

— С конями. Да убил бы давно, если б не любил. С конями…

Но минут через пятнадцать пришёл спать, и мы, коротко говоря, помирились.

Уже засыпая, я вдруг приподняла голову от подушки и спросила:

— Слышь, а где у меня тут хвост должен быть?

— Где копчик. — Мой муж обладает бесценным качеством: сначала отвечает на вопрос, а уж потом интересуется: «А зачем тебе?» — Под крестцом.

— Копчик, он вона где, а крестец вона где. Меж ягодиц, штоль, должен торчать? Меж ягодиц торчать, штоль, должен? — перефразировала я покрасивей.

— Нет, там конец копчика, который, собственно, остаток хвоста, а начинается он от крестца.

— Ага. Ну ладно. Ну хорошо. А почему, вот почему он отвалился?!

— Не нужен стал.

— Нет, ну почему именно он? Сколько атавизмов в человеческом теле, а? Зубы мудрости, волосы, брови — вот они почему остались, а полезный хвост отпал? Вот зачем тебе брови, а?!

— Да он всё равно был бы короткий, ну чего ты, спи.

— Короткий, да мой. Прикинь, были бы критерии красоты, мускулистые хвосты, жирные хвосты… нет, жировых тканей там нету, но мышцы можно накачать, да? Да? Эй, не спи. Да?

— Уснёшь теперь. Я теперь до пяти утра буду твой хвост представлять.

Почему-то меня это успокоило. Хорошо, когда кто-то думает про твой хвост.

— Да ладно. Он всё равно не пушистый был бы, а как у мартышки, лысый и неинтересный. Спи уже, извращенец.

Логика и справедливость. Логика и справедливость. Вот что мы потеряли вместе с хвостами.

Беседуем с Глорией о рекламе, между делом предлагаю апельсинчик, она отказывается, но иногда посматривает на них и через некоторое время всё-таки берёт:

— Вот она, сила визуальной рекламы.

— Да, — я воодушевляюсь, — это всегда работает, а ведь они всего лишь просто лежали! А представь, если бы ещё стали танцевать, петь и пускать сок, как это обычно бывает по телику?!

— Боюсь, если бы они стали танцевать, петь и пускать сок, я бы остереглась их есть. Хотя, нет, возможно, я бы успела загрызть парочку, прежде чем… — Глория очень смелая и всегда готова к тому, чтобы дорого продать свою жизнь.

Далее обсуждаем книгу Исабель Альенде «Зорро». Я говорю, какая она потрясающая, гениальная и всё такое.

Глория:

— Ну, ты, надеюсь, понимаешь, что не Исабель его придумала? Это чистый постмодернизм, основа — мексиканские легенды.

Я ошеломлена:

— Как? Он всегда был? Он не из комиксов? Я думала, он как Бэтмен. — Пауза, с зарождающейся надеждой: — Эй, а Бэтмен, Бэтмен, он тоже всегда был?!

А что, нормальный национальный герой для Северной Америки, с них станется.

Однажды, когда сначала потеплело, потом похолодало, а потом выпал снег, я вышла погулять. Прошла по двору мимо песочницы и ступила на дорожку перед соседним домом. Неподалёку стоял киргизский дворник, который только что добыл из-под снега первый квадратный метр гладкого, как зеркало, льда, и теперь любовался на дело лопаты свой. Едва встав на то, что он только что сотворил, я, конечно, поскользнулась, оказалась на четвереньках, оценила гамму чувств на его физиономии и немедленно разулыбалась как большая собака.

Некоторые утверждают, что, когда случается неприятность такого рода, естественной реакцией является не хихиканье, а какое-нибудь «твою мать» или хотя бы «чёрт побери», а моя мгновенная готовность взглянуть на ситуацию со стороны и развеселиться говорит то ли об отсроченных реакциях, то ли ещё о чём — не помню. У них спросите. Я-то всегда сначала вижу любой фэйл несколько сверху, потом называю, а уж потом чувствую.

И вот я увидела себя большой улыбающейся собакой и преисполнилась такой гордости, что сразу позвонила Глории:

— Глория, Глория, дворник добыл из-под снега лёд, я упала на четвереньки в этих своих мехах и улыбалась ему как большая собака! Я — большая собака! Я очень большая собака! Как ты думаешь, какая?

— Даже не знаю…

— Не кавказская овчарка — точно, у меня ушки не купированы. А какие ещё есть из больших?

— Послушай, — осторожно ответила Глория, — может, ты кошечка?

— Нет, нет, ты не понимаешь, я всегда была маленькая, и всё у меня маленькое, а вот собака я большая!

— Но ты будешь очень большой кошкой. И очень грозной.

— Настолько больших не бывает. Почему не собакой?

— Ну, маленьким тигром?

— Я. Не хочу. Быть. Маленьким. Хочу. Быть. Большой.

Она продержалась от железной дороги почти до самого метро, но в конце концов сдалась:

— Извини. Но я вынуждена это сказать: у кавказцев минимум шестьдесят два сантиметра в холке — у сук. У восточно-европейских вообще до семидесяти двух. Они намного больше, чем ты. Ты не очень большая собака. Извини.

— А у меня сколько?

— Меньше. Гораздо меньше.

Это было так ужасно, что сразу заболели отбитые коленки. Но тут на меня легла гранитная сень «Щуки», связь прервалась, а потом я нырнула под землю.

День оказался длинным, но вечером, вернувшись домой, я бросилась искать сантиметр, который был потерян с тех пор, как перестала следить за фигурой. (А чего за ней следить? Сначала я резко поправилась, и всё было понятно на глазок, теперь резко похудела, и с этим тоже всё ясно.) Но сейчас я нашла его, второй раз за сутки резко пала на четвереньки (хотя если со вчера считать, то третий) и измерила высоту себя в холке. После чего, ликуя, отправила эсэмэс Глории: «58».

Она, оказывается, тоже весь день беспокоилась, искала в сети хоть какую-нибудь подходящую большую собаку — большую, но маленькую. Теперь страшно обрадовалась:

— Вау, я тебя недооценила! Да ты больше хаски! Бладхаунд! Ретривер! Ганноверская гончая, наконец.

Я была счастлива.

Теперь, всякий раз, когда Глория хочет оказать мне моральную поддержку, она говорит: «Ты талантливая, красивая и крупная! Как я могла усомниться?!»

Муж развешивал в ванной выстиранное бельё, и вдруг я услышала его зловещее молчание. За десять лет я, слава богу, научилась различать до полудюжины типов молчания, и мне даже не надо смотреть ему в лицо, чтобы понять, почему он перестал пыхтеть и шлёпать сырыми тряпками. Наступившая тишина была самого опасного свойства, и я с некоторой тревогой стала вспоминать, не забыла ли чего компрометирующего в районе унитаза. Или ему попался использованный презерватив в постельных принадлежностях? Трудновато будет объяснить — если честно, я и сама не знаю, как он мог там оказаться. Особенно такого цвета. (Поймите меня правильно, в предчувствии беды я мыслю как человек из рекламы: сначала придумываю какую-нибудь нелепую проблему, проникаюсь ею, а потом нервно начинаю искать пути решения. В этот раз я придумала розовый кондом.)