Александр Шаров - Севка, Савка и Ромка

• Название: Севка, Савка и Ромка
• Автор: Александр Шаров
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1955

Сборник рассказов Александра Шарова.

---

— Ну-с, причины заболевания установить пока не решаюсь, — говорит наконец доктор гулким басом. — Общий упадок сил и потеря интереса к жизни. Это распространённая болезнь рептилий в неволе. Даже не берусь подсказать способы лечения. Покой, легкое питание: фрукты, компоты…

Голос у Савицкого такой сильный, что вздрагивают стекла в окне, только красавица-черепаха лежит неподвижно, не обращая внимания на гром, перекатывающийся над ее узорчатым щитом.

— Да-с, именно потеря интереса к жизни… Животное — очень просто организованное, а так тяжело переносит неволю. В лондонском зоопарке ежегодно погибает почти половина рептилий, в Нью-Йорке — еще больше.

Вечером Костя берет Наяду с собой. На улице ледяной ветер. Костя бережно несёт Наяду, закутав ее в одеяло. Хотя в Костиной комнате есть холодные углы, но батарея парового отопления под окном пышет сухим жаром. На трубы батареи Костя кладет мокрое полотенце, чтобы воздух стал влажнее. Для черепахи он устраивает около батареи мягкую подстилку — лежи и грейся!

По правде сказать, Костя глубоко верит в целительное действие своей комнаты. В 1943 году, когда доктор Савицкий был на фронте, именно тут отлеживался годовалый Макарыч, страдавший острым воспалением легких. У него так хрипело внутри, что у Кости разрывалось сердце. Костя и Таня по очереди дежурили у больного львенка и в конце концов выходили его.

— Лежи и грейся! — говорит Костя, подвигая свою кровать поближе к батарее, чтобы сразу услышать, если ночью болезнь у Наяды обострится и она будет беспокойно себя вести.

Спит он вполглаза. Спит и прислушивается.

Костя просыпается от странного шума. Еще не раскрыв глаз, сонный, он понимает: это не метель и не звон первого трамвая, это и не шум скребков, счищающих лед с тротуаров. Костя садится на постели. Первое, что он видит, — пустой матрасик. Поворачивается — и в желтом свете ночных фонарей, проникающем с улицы, замечает черепаху. Высунув голову, она ползет по комнате с необычайной для черепахи, а тем более для больной черепахи, быстротой, вызывая этот шуршащий, царапающий шум.

Костя поднимается и подвигает черепахе корм. Наяда ест с жадностью. Если глаза черепахи могут выражать веселье, то сейчас они выражают именно веселье. Все это так удивительно, что Костя выскакивает в коридор, где висит телефон, и звонит Савицкому.

— Вы не спите, Ярослав Юльевич?

— Хм… Сплю. То-есть сейчас отчасти не сплю, — отвечает хриплый со сна бас.

— Вы меня простите, Ярослав Юльевич, я насчет Наяды. Только что Наяда…

— Подохла? — перебивает доктор. — Вы, Костя, не убивайтесь. Я вам не говорил вчера, но ход заболевания и состояние больной заставляли готовиться к самому худшему…

— Да что вы! Она не подохла, Ярослав Юльевич. Она выздоровела, мне кажется…

— Выздоровела?!

Доктор несколько секунд молчит.

— Подождите, я доложу супруге и, возможно, зайду сейчас. Говорите, выздоровела?

В трубку слышны удаляющиеся, потом приближающиеся шаги.

— Сейчас зайду!

Доктор живет в том же доме, этажом выше, и появляется он через несколько минут.

Довольно долго они сидят рядом на Костиной койке и наблюдают за Наядой. Признаки выздоровления черепахи несомненны.

…Утром следующего дня, придя на работу, Костя сказал старшему лаборанту Кротову:

— Знаете, Авдей Матвеевич, Наяде лучше.

Кротов сощурил насмешливые глаза, всем лицом выражая наивысшую степень сомнения.

— Что вы молчите? — нетерпеливо спросил Костя.

— Я не молчу, а только черепаха… Постороннему человеку кажется — она вприсядку пустится, а она через час ноги протянет — раз, и квок…

Во время работы Косте то и дело вспоминались эти неприятные слова: «раз, и квок». Он едва дождался времени, когда можно было пойти домой. Наяда выглядела хорошо и поужинала с отличным аппетитом. Через четыре дня, окончательно убедившись в выздоровлении черепахи, Костя отнес ее в террариум. На столе в конторе она поднялась на четыре лапы, вытянула шею и блестящими глазами оглядела присутствующих: доктора, Костю и Авдея Матвеевича.

День прошел спокойно, а вечером появился Кротов и с бесстрастным выражением лица сообщил:

— Наяда снова заболела.

— Неправда! — вырвалось у Кости.

— Извольте посмотреть…

Пока шли к террариуму, Кротов, шагая позади, тихо, как бы про себя, говорил:

— Конечно, животное выросло в этом климате… ну, словом, тропическом, а ее, как белого медведя, с тепла — на мороз, с мороза — в сырость, с сырости — на мороз…

Наяда лежала, съежившись под панцырем, и отказывалась даже от своих любимых блюд: хлеба в молоке и компота из сушеных фруктов.

Хотя Костя отлично слышал слова Кротова и понимал, что берет на себя большую ответственность, нарушая зоопарковские правила, он решил еще раз взять черепаху к себе.

Костя закутал черепаху в одеяло и куртку; бежал он домой сломя голову, чтобы черепаха не задохлась. Наяда безжизненно легла на свой матрац возле батареи. Вечером зашел доктор. Ярослав Юльевич старался казаться спокойным, но его покрасневшее лицо говорило о крайней степени волнения. Доктор долго осматривал черепаху; ни слова не говоря, положил ее на место и сел рядом с Костей, заметно похудевшим и осунувшимся за один этот день.

Говорили они о вещах, не имеющих отношения к Наяде и событиям последних дней, даже старались не смотреть в сторону черепахи, но часто, не сговариваясь, замолкали и подолгу прислушивались.

Поздно вечером позвонил директор зоопарка и попросил Костю немедленно явиться. Предчувствуя недоброе, доктор пошел вместе с Костей.

В зоопарке было темно и пустынно, по аллеям мела метель, из отдела тропиков доносились резкие и отрывистые крики попугаев. В кабинете, кроме директора, сидела еще в уголке Таня Беликова.

— Это, знаете, самоуправство! — сердито заговорил директор, как только Костя и доктор вошли в комнату. — Завтра у меня таким манером уведут слона, потом зубробизона, потом кто-нибудь решит, что бегемоту лучше у него в ванной, чем в зоопарковском бассейне. Есть установленные правила, товарищ Филиппов!

— Все это, разумеется, так, — вмешался доктор Савицкий, — но я думаю, что надо разрешить Константину Андреевичу закончить опыт. В первый раз перемена обстановки дала прямо чудодейственные результаты. В высшей степени важно выяснить, что именно помогло черепахе. Вы же знаете, как мы мучаемся с рептилиями.

— Ну хорошо, — согласился директор. — Только имейте в виду, что вы лично отвечаете за Наяду. Вы, товарищ Филиппов, и вы, Ярослав Юльевич.

— И я, — сказала из своего угла Таня. — Я тоже отвечаю за этот опыт.

Всю ночь Костя не спал, но никаких перемен ночь не принесла. Черепаха выглядела даже хуже, чем накануне, и доктор, осмотрев ее, только покачал головой. На работу Костя не пошел: Таня Беликова добилась для него разрешения пробыть четыре дня дома.

На рассвете следующего дня черепаха проснулась и, высунув на мгновение плоскую головку, сразу спрятала ее. Через час Наяда вновь высунула голову и, хотя с неохотой, съела все-таки кусочек яблока. После этого поправка пошла быстро.

Костя наблюдал за черепахой, не отрывая от нее глаз. У него появились некоторые догадки, и сердце замирало от волнения. Он шел по следам черепахи, мелом прочерчивая на полу ее путь. Остановка… Сон… Еда… Снова движение…

В середине дня Костя ввел новшество — привязал мелок на пружине к нижнему щитку; теперь черепаха сама прочерчивала свой след. На другой день он заменил белый мелок зеленым. На третий день черепаха чертила синим мелом. Паркетный пол походил на огромную грифельную доску. Казалось, черепаха, как первоклассник, обучающийся письму, неумело, но старательно выводит на доске ряды длинных, неровных черточек и сморщенных ноликов.

Костя внимательно вглядывался в пересечение белых, зеленых и синих линий, стараясь угадать, что скрывается за ними.

Вот черепаха забралась под пышущую жаром батарею и долго лежит там, как на солнцепеке, а потом вдруг поднимается, хотя ее никто не беспокоит, и быстро ползет от батареи в самый дальний угол комнаты. Что заставило ее сделать это? Может быть, под батареей появился какой-то враг, потревоживший черепаху? Костя становится на колени, обследует каждый уголок: все спокойно, никого нет. Тогда Костя идет за черепахой, наклоняется над ней, вглядываясь в желтые солнца на ее щите. Солнца неподвижны: черепаха дремлет, притаившись под панцырем.

— Однако тут прохладно, — бормочет Костя.

И вдруг такая удивительная мысль приходит в голову Косте, что он даже подскакивает от восторга:

— Ну да, прохладно! В том-то и дело, что прохладно! В этом и должна заключаться разгадка.

На свободе, в природе, черепахи, ящерицы, змеи и крокодилы то греются на солнце, то прячутся в норе или в воде. Они погибли бы без солнца, но погибли бы и без прохлады. В террариуме, куда поступает нагретый воздух, температура всегда во всех уголках одинакова, и рептилии гибнут от этого неизменного, ровного тепла. В Костиной комнате есть горячий радиатор, как бы искусственное солнце, но от него можно спрятаться у прохладной стенки, как укрывается от солнечного жара в своей норе черепаха на воле. Это и спасло Наяду — вот о чем говорила путаница линий, вычерченных черепахой за эти три дня на полу. Вот как решался вопрос, над которым тщетно бились во всех зоопарках.