Карла Манглано - Тайный дневник Исабель

• Название: Тайный дневник Исабель
• Автор: Карла Манглано
• Издательство: Клуб Семейного Досуга
• Жанр: Любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9910-1470-0

Юная испанка Исабель приезжает погостить к своей австрийской родне. Оба кузена, светский лев Ларс и загадочный Карл, ищут ее благосклонности. Но в замке Брунштрих ее ждут не только любовные интриги… Девушка становится свидетельницей жестоких ритуалов тайной секты. И в тот самый миг, когда Исабель готова закричать от ужаса, выдав свое присутствие, Карл спасает ее. Или похищает? Слишком многие в романе оказываются не теми, за кого себя выдают… Финал абсолютно непредсказуем!

---

— А те странные языческие талисманы, которые она всегда носит на шее, — продолжал я, делая вид, что не расслышал довод Ричарда. — Такие, как она, девушки обычно носят на шее жемчужные ожерелья или же медальончики с изображением чудотворной Богоматери… Кроме того… — продолжал я, намереваясь представить самый весомый из имеющихся у меня доводов (вообще-то в глубине души меня уже начинало беспокоить то, что я говорил в таком тоне, как кумушки в одной из пьес Мольера, однако я счел своим долгом договорить до конца, потому что я считал Ричарда своим близким другом, и — чего уж тут скрывать? — потому что мне было необходимо поделиться с кем-то своими подозрениями, — …кроме того, я недавно видел, что она читала «Бхагавадгиту»[25], причем в переводе не кого-нибудь, а Анни Безант. Это, кстати говоря, вызвало большой интерес у моего дяди.

— Анни Безант? — недоверчиво переспросил Ричард. Мои слова наконец-то заинтересовали моего друга, пусть даже и всего лишь на несколько мгновений. — Наверное, этому должно быть какое-то объяснение… По правде говоря, Карл, я считаю, что ты принимаешь все это уж слишком близко к сердцу. Тебе нужно отдохнуть, позабыть обо всем, а иначе ты попросту сойдешь с ума.

Я едва не спросил его, действительно ли он так считает. Меня ведь и самого беспокоила моя склонность напряженно раздумывать над любым произошедшим событием, каким бы заурядным или даже нелепым оно мне ни казалось. Однако я предпочел промолчать: мне не хотелось показаться утомленным или слабым. Момент для этого был уж очень неподходящий.

— Почему бы тебе, вместо того чтобы судачить о ней за глаза, не расспросить ее обо всем об этом напрямик? Я уверен, что в ее действиях гораздо больше здравого смысла, чем кажется со стороны.

— Знаешь, а это неплохая мысль, — задумчиво произнес я. — Может, я именно так и поступлю… Что касается твоего к ней интереса… — добавил я, снова уставившись на нее, шепчущуюся с дядей Алоисом (если я вообще отводил от них взгляд), — …то если ты хочешь добиться чего-то от этой моей странной кузины, тебе придется приложить немало усилий. Она, похоже, отдает предпочтение мужчинам постарше…

25 декабря

Я помню, любовь моя, тот день, когда наступило Рождество, — а вместе с ним появился и ты.

Брунштрих был полон жизни: кладовые ломились от съестных припасов; винный погреб был забит до отказа; прислуга — должным образом проинструктированная — лезла из кожи вон, обслуживая всех и каждого из гостей; комнаты были готовы к приему вновь прибывших; дом был вычищен до блеска и облачен в зимние цвета: зеленый — цвет омелы, красный — цвет яблок, оранжевый — цвет огня, белый — цвет снега. Я, конечно же, не могла пройти с равнодушным видом — не поднимая глаз к ее верхушке — мимо этой ели, самой высокой из всех, какие я когда-либо видела за пределами леса. Она возвышалась величественной громадиной в своем разноцветном одеянии посреди вестибюля, касаясь ветками перил лестницы, наполняя своим запахом — запахом Рождества — воздух Брунштриха… Ты мне говорил, что в Брунштрихе всегда так пахнет на Рождество. Думаю, здесь пахнет так всегда благодаря лесу, который его окружает.

В тот день, в связи с приближением большого праздника, являвшимся своего рода официальным открытием целой череды запланированных увеселительных мероприятий, я решила потратить побольше времени на свой toilette[26], в полной мере ублажая свою женскую душу, которая желала, чтобы ни одна женщина на празднике не была красивее меня. После обеда я намеревалась подняться в свою комнату, поспать там немного (что обеспечило бы мне свежесть лица), принять расслабляющую ванну и затем приступить с величайшей тщательностью к процессу, который для вас, мужчин, является непостижимой тайной.

Однако я поняла, что эти мои планы будут нарушены, и произошло это в тот момент, когда я увидела, что ко мне приближается Ричард Виндфилд, держа под мышкой шашечную доску и явно намереваясь пригласить меня сыграть с ним партейку. Я опасалась, что за ней наверняка последует еще одна партия, и еще, и еще — возле камина в какой-нибудь пустынной и тихой гостиной. Мысленно проклиная иногда свойственную мне нерешительность и дар убеждения, которым обладает лорд Виндфилд. я приняла его приглашение, хотя и осознавала, что могу не достичь почти божественного совершенства, как намеревалась.

В конце концов произошло то, чему было суждено произойти. Хотя я и прибегла к помощи одной из служанок, когда до начала праздника оставалось уже совсем немного времени, в моей комнате царила спешка и паника. Словно за кулисами театра во время премьеры, все делалось бестолково и с раздражением. Наконец преодолев целый ряд трудностей, касаемых устойчивости прически, естественности макияжа и непослушности застежек, я вышла из своей комнаты — вышла буквально за пару минут по начала праздника. Если ты этого не помнишь — или если ты на это тогда не обратил внимания, — то я напоминаю тебе, что я была одета в платье из красного шелка, прошитого серебряными нитями, причем изготовил это платье не кто иной, как Поль Пуаре — самый модный на тот момент дамский портной. Над вырезом моего платья — довольно глубоким — покоилось роскошное ожерелье из великолепных брильянтов и рубинов.

Я остановилась на несколько секунд перед одним из висевших в коридоре зеркал и — не без тщеславия и в то же время кокетливо — взглянула на себя, словно бы в последний раз проверяя, все ли в порядке. С первого этажа уже доносился нарастающий гул голосов, подсказывающий мне, что я направляюсь туда как раз вовремя. Глядя на себя в зеркало, я подумала, что мне, пожалуй, следовало бы нанести чуть-чуть побольше румян на щеки.

— Думаю, невозможно быть красивее, чем вы сейчас.

Я вздрогнула от того, что услышала этот незнакомый голос, произнесший льстивые слова на французском языке, и — еще в большей степени — от того, что почувствовала, как к моим плечам прикоснулись чьи-то ледяные руку. Слегка встревожившись, я обернулась, чтобы посмотреть, кто же застал меня врасплох в один из тех интимных для женщины моментов, когда она кокетничает перед зеркалом, да еще и осмелился прикоснуться ко мне, не спрашивая на то разрешения.

— Вы меня испугали.

— Необыкновенная, изысканная, очаровательная!.. — не унимался незнакомец со славянской внешностью и славянским акцентом. Взгляд его пронзительно-голубого цвета глаз, казалось, пытался пронзить ткань моего платья.

— Извините, — прервала я его резким голосом, — но мы, как мне кажется, не знакомы.

Этот благородный господин — я сочла его таковым, поскольку встретилась с ним не где-нибудь, а в доме твоей матушки — взял мою руку и слегка прикоснулся к ней губами.

— Граф Николай Иванович Загоронов. У ваших ног, мадемуазель.

— Приятно с вами познакомиться, граф, — сказала я одновременно и любезным и циничным тоном. — А теперь позвольте вас оставить: мне необходимо вернуться в свою комнату, потому что я, похоже, забыла там платок.

— Вы так и не сказали мне, как вас зовут.

— Маркиза Энграсия Мария Анна Исабель Альсасуа де Хильена де Виламар, — я назвала саркастическим тоном свое полное имя, а затем исчезла за дверью своей комнаты.

Оказавшись внутри, я подождала там несколько секунд, с большим негодованием вспоминая наглое поведение графа, имени которого я не запомнила и даже и не пыталась запомнить. Когда, по моему предположению, он уже должен был уйти, я осторожно открыла дверь и вышла в коридор…

— Ah!Ein neues Gesicht!.. Und sehr schön. Ja, sehr schön…[27]

Я резко выпрямилась, словно согнутая и затем отпущенная ветка, услышав, что за моей спиной опять кто-то что-то говорит. Это становилось уж слишком частым — и весьма неприятным — явлением.

— Извините, но я не поняла ни одного слова из того, что вы… сказали.

Я раньше никогда не считала себя чрезмерно впечатлительной. Да, впечатлительной я себя не считала. А может, я просто никогда раньше не сталкивалась ни с чем таким, что вызвало бы у меня подобную реакцию: мне показалось, что я окаменела от одного только взгляда на неожиданно представшую моему взору красоту, преувеличенную до неприличия. Даже оскорбительную в своем совершенстве.

Я с трудом различила — как сквозь туман — принца с глазами, лишь взглянув на которые, можно было умереть от зависти; с шевелюрой, способной свести с ума кого угодно; с широкой грудью, увешанной медалями, похожими в совокупности на своего рода кирасу и свидетельствующими о заслуженном уважении и почете; с озорной улыбкой и не менее озорным взглядом; с изысканными манерами и, конечно же, с доброй душой и благородным сердцем… В общем, я увидела одного из тех принцев, которые встречаются только в волшебных сказках. А я ведь еще, поверь мне, не выпила и капли спиртного.

В детстве я прочла очень много сказок, а в юности проявляла интерес к литературе романтического жанра: романы, которые подпитывали мое девичье воображение и которые я вскоре, поневоле очень быстро повзрослев, отвергла за их чрезмерную вычурность, нелепость и несхожесть с реальной жизнью. «Но разве я сейчас не стала участницей идиллической сцены из романа?» — мысленно сказала я себе, стыдясь своей слабости.