Лора Андронова - Русская фэнтези 2011

• Название: Русская фэнтези 2011
• Автор: Лора Андронова
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-071307-3, 978-5-271-33337-8

Один из самых любимых фантастических жанров в нашей стране.

Жанр, равно любимый и авторами, и читателями.

В этом сборнике отечественная фэнтези представлена во всем ее многообразии!

Озорной юмор — и вполне серьезные проблемы.

Увлекательные приключения — и оригинальные философские концепции.

Романтика «меча и магии», мистические городские легенды — или просто маленькие чудеса, ожидающие за каждым поворотом…

Многообразие сюжетов, персонажей и ситуаций.

Повести и рассказы, относящиеся к самым разным направлениям жанра, — в сборнике «Русская фэнтези 2011»!

---

Тут главный в компании распрочухался. Куда, ревет, намылилась, сучка?! Выцарапывает из-под одежки пистолет и айда шмалять в белый свет, как в копеечку. Баба визжит, что твоя порося, да не будь дура — юрк в предбанник. А Димка не успел, зацепило. Колдыри орут, бегают, пушку у вожака отнимают. Он самого шустрого и хлопнул. Эта публика залпом протрезвела, бледные, губы трясутся. За аптечкой полезли — бинты, йод, перекись. Жгуты смастрячили: кровь останавливать.

— А я — к Фролу. Бегом, — завершил рассказ плотник.

— Ты что, гнида? — Илья свирепо раздул ноздри. — Мертвого? Сбрендил?!

— Племяша… — Николай запинался и клацал зубами. — Лечить то есть. Ему плечо разворотило. А гаврик… жив еще был. Я Димку! по правилам! Стол от харчей ломился… Ели они! Сына нет… Он мне как родной! — выкрикнул с надрывом. — Рубец… через полчаса неприметный рубец…

— При чужих? — Илья толкнул Чумака пятерней в лицо. — Удавлю, мразь!

Николай сжался, поскуливая.

— Видели они? — подытожил Илья.

Чумак мелко закивал.

— У-у, чалдон! Погодить бы тебе, уехали бы… Дальше что?

— Шустрик посинел, кровью харкает, — промямлил, деревенея языком, плотник. — Того смотри преставится. Ну… старшой Фролу ворох налички сунул, из бумажника вытряхнул и по карманам распихал. Елизарыч — на дыбы, отказывается. Так ему вдвое сверху набавили, а затем в шею вытурили: не ерепенься, дятел, по понятиям разрулили.

— Отобрали? Обормота отобрали?! Но как…

— Да ведь ели они! И кота Фрол принес!

Илья сжимал и разжимал кулаки, с трудом усмиряя позыв садануть горе-лекарю в челюсть.

— Я упреждал — нельзя. Подряд — нельзя! Расплачиваться — нельзя! Разве слушают? — Николай горестно всплеснул руками.

— Вразрез закона спроворили? И как, вылечили?

— Шут знает. Встал гаврик, нормальный вроде, только кожа землистая и в мурашках, будто в полынье купался. Холодно, говорит, пацаны. Мерзну. Ахнул стакан — порозовел чуток. Гоп-компания манатки сгребла — и ходу: попрыгали в легковушки, сорвались в момент. Торопились, психовали, Димку забыли и эту курву, Людку. Девка-то в бане тихарилась, а Димку я придержал. Выбег он — пылища на дороге, вонь, обочина колесами изрыта. Не догнать. И плечо щупает, не верит. Я ему: проспись, балда, права от лева не отличаешь.

В кухне с просительной миной на физиономии нарисовался Обормот, унюхал разлитое между людьми напряжение и завернул оглобли.

— Что Фрол? — Николай прятал глаза, с напускным вниманием изучая рисунок на обоях.

— Спит.

— Плох?

— Хуже ребенка.

— Если ходит… — Чумак осекся. — А он… соображает?

— Нет. В уме повредился.

— Паршиво…

— Или в больницу его? — неуверенно предложил Илья. — В город?

— Забудь, бесполезно. Надо… м-м… в общем, надо тебе…

— Почему бесполезно?

— Митяй-пасечник гутарил, — Чумак понизил голос, — в овраге, аккурат за топью, две машины вчера с моста навернулись. Взорвались, как по телику кажут, и сгорели. По грибы Митяй настропалился, увидел этакое дело — сей же час в штаны наклал. Вот тебе и суд.

Илья отрешенно барабанил пальцами по колену. В тишине, звенящей комарами, с перебоями тарахтел холодильник.

— Грибы? — Пальцы растопырились крючьями. — Откуда в урмане…

— Да не те грибы! — Чумак аж подскочил с табурета. — Вот и тебе — туда дорога.

— К лесным, значит? — Илья облизнул сухие губы.

— На поклон, — зачастил Николай. — Просить. Небось не звери.

— Так и не люди. Пропаду… — Илья осуждающе глядел на плотника.

— Не… — выпершил Чумак. — Ни в боже мой. Виноват, признаю. А пойти — не обессудь. — Он встал и, меряя шагами тесную кухню, бубнил, путаясь и спотыкаясь. — Самолично. Доброй волей. На страх и риск.

Илья вяло наблюдал за его метаниями. В комнате грохнула дверь, послышалось косноязычное «а-уу».

— Фрол? — обмирая, спросил Чумак.

— Он, — подтвердил Илья.

— Ты поспеши. Не учудил бы чего.

— Сгину ведь ни за грош.

Чумак с хрустом сплел пальцы; левое веко дергалось, на лбу обозначились складки.

— Это… — прохрипел Николай и умолк, судорожно сглатывая. В душе его будто происходила некая борьба. Илья ждал.

— Навеселе иди, — хмуро сказал Чумак. — Меньше забоишься. А помрешь — не поймешь.

— Где ума набрался? Советовать. — Илья сурово зыркнул на плотника из-под кустистых бровей.

— Лукич сказывал. Дед Лукич, а не Захар. Он… — Николай запнулся, коря себя за несдержанность. — Знает он. Я… научу. Что говорить, как отвечать. Но ты сам. Сам, понял?! Я… н-не… Выпить есть у тебя, ну… у Фрола? Нет? Ты обожди, я мигом.

Николай обернулся действительно мигом. Посидел, собираясь с мыслями, и оттарабанил как на духу кучу заковыристых премудростей, из которых Илья запомнил, дай бог, штук десять.

— Ты время-то не канитель, — предупредил напоследок Чумак. — До ночи чтоб. Ночью гаплык.

— А сейчас?

— Сейчас всяко получше, авось свезет, — огорошил плотник.

— Дык, может… завтра?

— Как хошь. Фрол-то не мне кум. — Чумак топтался в сенях, грюкая щеколдой. — Ежели принесешь, разговорить старайся, не то проку шиш. И это, утром выпускай — привяжешь. До того не трожь, по темноте-то. Никуда не денется.

Перед уходом Илья разогрел остатки макарон и, кое-как впихнув ужин в апатичного, пускающего слюни Фрола, запер того в комнате. Эхма, тяпнуть не закусывая — и с божьей помощью… Сердце ныло горьким предчувствием. Не буди лихо… Илья откупорил бутыль с первачом, достал из буфета посуду. Ну, с почином.

Рюмку — для храбрости, рюмку — на удачу, третью — чтоб держаться твердо, пятую и шестую — еще за что-то, седьмую — для верности. На посошок опять же.

И остатнюю — ради беспамятства. Ну ее, память, к лешему. Не спи потом, мучайся.

Короб на плечо и вперед. Не чаяли, вражьи дети? Здрасьте!

Вы куражиться? Так у меня кураж в крови играет. Потягаемся?

Есть

Дождь зарядил поздним вечером, проливной, яростный. Крупные капли щелкали по фуфайке, пропитывая влагой, знобкими ручейками стекали за шиворот; под ногами отчаянно хлюпало. Илья с чавканьем выдирал сапоги из хляби и шаг за шагом брел краем леса. Наугад. К дороге.

Хмель еще гулял в голове, чугунной, неповоротливой, и Илья слабо понимал, где он и что он. Вроде живой, вроде возвращается. Урман позади, кошмар тоже. Ливень стегал кнутом, подгоняя: быстрее, быстрее. Кожа зудела, словно болотный гнус забрался-таки под одежду и кусал не переставая. Бросало в жар. Илья обморочно всхлипывал, переставляя неподъемные, налитые страшной тяжестью ноги, с которых срывались и падали огромные комья грязи. Усталость довлела такая, будто он мельничный жернов на горбу волочил.

В вышине ухал филин, провожая желтыми глазами смельчака, идущего прочь из гибельного урмана. Небо, обложенное тучами, не давало ни лучика света. За глухой облачной пеленой прятался бледный серпик месяца и хрупкие льдинки звезд, но внизу царила густая темень. Подобранная на болоте гнилушка давно перестала светить, и теперь Илья шел, чутко вслушиваясь в ночные шорохи, ловя в них звуки далекой деревни. В воскресенье спать поздно ложатся, особенно молодежь.

Наконец черными копешками на пути встали низкие холмы, слева размытыми пятнами белели силуэты редких березок. Отсюда уж рукой подать.

Дождь не утихал; остановившись, Илья подставил разгоряченное лицо невидимым струям, жадно хватая воду ртом. Переведя дыхание, снова зачавкал по бездорожью. За спиной, оттягивая плечи, висел короб. Лямки больно врезались в грудь, и приятное осознание сделанного теплом наполняло душу. Илья с натугой завел руку назад, поправил укрывающий короб половичок и, шумно сопя, полез вверх по склону.

Он не ошибся с направлением: было слышно, как за околицей воют собаки.

Живете

— Наше вам, — бросил от порога Илья. Подойдя едва ли не вплотную, расстелил половичок. Сел, вилы зубьями к потолку направил. Было не по себе, очень хотелось чихнуть.

— Грозишься, короед? — с ленцой ругнулись из угла. — Завтра неделя. Гуляй, пока добрый. Или грехи отмаливай. Цыганочку танцевать могёшь? Готовься.

Илья молчал, в углу тоже помалкивали. За семь дней разговоров пообвыклись, до обидных слов не лаялись, и чудно поверить — насмешничали друг над другом. Привыкнув к сумраку, Илья различил знакомую малорослую фигуру, привязанную к столбу. Лесной не двигался, только глаза мерцали на темном, выразительном лице. Сверкали зелеными плошками, тускнея и вновь разгораясь, иногда — до пронзительно-голубого. На человека он глядел со слабым интересом, с опаской косился на вилы, но в целом был на удивление спокоен.

— Умолять станешь? — наконец спросил он. — В ноги падать?

— Выкуси. — Илья скрутил кукиш и ткнул в постную харю.