Николай Окунев - Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2

• Название: Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2
• Автор: Николай Окунев
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-203-01823-5

В своих мемуарах автор воспроизводит картину московской жизни в дни двух революций 1917 года, гражданской войны, новой экономической политики советской власти. Он показывает, как разрушались устои Российского государства: экономика, культура, религия, мораль, быт. «Утомительным однообразием безобразий» считает Окунев то «новое», что входило в русскую жизнь…

Воспоминания автора иллюстрируются фотографиями прежней Москвы и ее обитателей.

---

С 15-го февраля часовая стрелка переведена на один час вперед.

Сегодня проходил по Солянке и видел, как раз у здания Социального Обеспечения Московского Совдепа, толпу бедняков, просящих милостыню. Как не сказать тут, что «старый-то способ лучше!..»

Получил из Симбирска от племянника письмо. «Поражает» нас «страшной дороговизной», царящей в их городе, а именно: хлеб 25 р. ф. (а у нас в Москве уже 260 р. ф.), картошка 400 р. мешок (а у нас 95 р. ф.), мясо 150 р. ф. (а у нас хорошая конина 300 р.), мука ржаная 700 р. п. (а у нас 10.000 р.), пшеничная 2.200 р. (а у нас от 15 до 20 тысяч), соль 18.000 р. пуд (а у нас 30.000 р.). О, святая провинциальная простота!

14/27 февраля. Умер Народный Комиссар почт и телеграфов В. Н. Подбельский. Похоронят, конечно, на Красной площади, ради чего сегодня работает там по очистке ее от снега и мусора тысячная толпа граждан, призванных к очередной трудовой повинности.

Опять сделаны мирные предложения Америке, Японии и Румынии.

Антанта разослала меморандум, из которого видно, что она не советует государствам, образовавшимся на окраинах Советской России, воевать с большевиками и что союзники тогда только вступят в дипломатические сношения с Советским правительством, когда увидят, «что большевистские ужасы пришли к концу и что московское правительство готово сообразовать свои методы и дипломатическую линию поведения соответственно методам и линии поведения всех цивилизованных государств».

1-го марта начинается «неделя санитарной очистки», ибо, как объявляется в газетах, — «в Москве скопилось около полумиллиона возов мусора и нечистот».

20 февр./4 марта. Погода чаще теплая, чем морозная. Снеготаяние пошло «вовсю», были на днях солнечные дни с теплым ветерком, были и небольшие дожди. Санный путь портится с каждым днем.

Сегодня 2 гр. тепла и пронзительный ветер.

† Скончался в Новороссийске от сыпняка кн. Евгений Николаевич Трубецкой.

В «Известиях» под заголовком «Дело налаживается» сообщено, что в Саратове (или в губернии?) отремонтировано 13 винокуренных заводов, на них к 1-му февраля доставлено 200.000 пудов картофеля и выкурено уж 2 млн. градусов спирта. (Зри запись 11/24 февраля о цене московской картошки…)

15/28 февраля проводил своего брата, его жену, дочь Веру и сына Игоря в Харьков. Там предполагают пожить недели три, а затем переехать куда-нибудь южнее, например, в Екатеринослав, в Киев и т. п. Ищут дешевых харчей. Дай Бог благополучия, но грустно, что братец мой «не выдержал» и пятился в такие поиски, имея на плечах почти 60 лет и оставив в Москве дом, имущество и много, много другого, более ценного, чем имущество (я говорю о родстве, дружбе, привязанностях, привычках). Но что делать! Теперь многие «не выдерживают», а о таких упрямых героях, как я, например, говорят, что он дурак или спекулянт. Значит, пока что, я «дурак», ибо как раз сегодня утром услышал от собственной семьи упреки, что я не мог сделаться «спекулянтом», и при этом мне называли разных жуликов, ставя их в пример такому нерачительному семьянину, как я.

Что это? Островский вернулся, что ли, с его «темным царством»? Я было и забыл его, а мне зудят: не будь Жадовым, а учись у Белогубова.

Только что закончены выборы в Московский совет. Из 1.528 депутатов насчитывается 1.288 коммунистов, 49 сочувствующих им и только 46 меньшевиков, да и беспартийных 136.

Красные войска заняли Азов, Тихорецкую, Онегу, Красноводск, Ставрополь, Хиву.

23 февр./7 марта. Вчера вечером мне принесли заказное письмо из Новых-Сенжар, Полтавской губ. Пишет лично мне неизвестная Мария Александровна Гамалей. Пишет об Леле. После Полтавы он был под Киевом и там заболел сыпным тифом, а потому остался в лазарете «добровольцев», которые отнеслись к нему «бесцеремонно, как к красному», и он через полтора месяца бежал в Полтаву, именно к Гамалей. Затем его увезли поправляться куда-то в деревню, где он пробыл около двух месяцев, после чего уехал в Одессу, а что дальше с ним — Мария Александровна не знает, сообщает лишь, что «до ноября Леля был жив и здоров». При письме приложена и его собственноручная записка, вероятно написанная перед отъездом в Одессу… Это уж что-то вроде завещания. Просит «ничего не предпринимать по розыскам его трупа», Галю просит «не выходить замуж за буржуя», у Ант. Лавр, просит «прощения за причиненные ей без умысла неприятности», и еще просит послать М. А. Гамалей его карточку, ибо она «очень дорогой для него человек».

Так вот, после семимесячного ожидания я получил вести об сыне, но не знаю, как их принять: радостно или горестно? Что-то должно быть с ноября месяца, а что именно — пока только одному Богу известно. И буду только надеяться на милость Его!

25 февр./9 марта. Так редко, так плохо пишу из-за «чернильного голода». Нет чернил, наконец сегодня достал, заплатив за пузырек 125 р., но не знаю, чернила ли это?

Погода мокрая, теплая. Грязь непролазная, зловоние на улицах ужасное. Пекин, а не Москва, или Москва 100 лет тому назад. Из недели очистки пока что ничего не вышло, и ее продолжили до 15 марта, но, как видится, не две недели, а несколько месяцев потребуется для генеральной очистки нашей Москвы.

Интересное явление на Чистых прудах: там есть четырехэтажный каменный дом, занимавшийся женской гимназией Винкера, и кто-то из разных добытчиков топлива ухитрился подпиливать на дрова стропила, ну и понятно, что случилось: рухнула крыша, слуховые окна исковерканы, карниз свалился на улицу, окна во всех этажах побились, и очень прочное каменное здание теперь испорчено для обитания в нем.

Проходил еще по Кузнецкому мосту и увидел на парикмахерской Т-ва, считавшейся в буржуазное время самой шикарной в Москве, вывеску, гласящую, что эта парикмахерская только для сотрудников ВЧК и МЧК и что сюда «посторонним вход запрещается». А было время, когда в заведения поставщиков самого Двора и мы, недостойные, были вхожи.

† Занят красными войсками Иркутск, и оказалось, что пред их вступлением временный революционный комитет расстрелял Колчака. Бедный Колчак! Так и не удалось ему быть русским Наполеоном, да и видно теперь, что Наполеоны могли быть только в наполеоновские времена. Вечная ему память!

Председателем Московского Совета опять избран Каменев.

† Узнал случайно, что умерли бывшие московские иерархи: Митрополит Макарий и Архиепископ Иосаф, управлявший последнее время Московской Епархией с саном Архиепископа Крутицкого. Говорят, он сидел в Бутырках и был на принудительных работах. Я видал его за службами и слышал его речи, он был популярный и симпатичный старичок. Царство им Небесное!

Был в лечебнице Бакунина, чтобы навестить тяжко больного зятя и друга моего милейшего Владимира Алексеевича Каширина. Бедняге делали в кишечнике какую-то мудреную операцию, взяв за нее 10.000 р., а на днях к нему пригласили знаменитого хирурга Минца, который взял за осмотр больного 3.000 р. И это — на третьем году коммунистической жизни! Знаменитости помогают, как и встарь, только тем, кто может заплатить им громадный гонорар. Впрочем, и Шаляпина слушают теперь только такие счастливцы, которые могут заплатить за театральное место 500−1.000 р. в один вечер.

Поляки говорят, что они будут мириться с Советской Россией, если им дадут от России территорию, бывшую до 1772 г. под короной Польши. И идут вперед: сегодня в сводках сказано, что Мозырь и Овруч оставлены нами.

Поговорить бы мне теперь со своим приятелем П. А. Олениным насчет «пересмотра» Маркса. Идеально ли его учение для достижения счастья народного? Следуя его заветам, вышло так, что труд стал как бы упраздняться, например, не стало дворников, кухарок, ассенизаторов, дровоколов, плотников, каменотесов и вообще профессионалов тяжелого труда, а в это время техника, изобретательность куда-то на грех спрятались, ибо и им «без рук» нет расцвета. Не лучше ли было труд только облегчить, а не упразднить? Не лучше ли было ждать усовершенствования жизни от Эдисона, а не от Маркса? Опять скажу: перекладывание тяжелого труда на малосильных, легкого на сильных — привело к «расстройству транспорта и всех видов производственных изобретений последнего времени». Ведь все это теперь испорчено: и канализации, и водопроводы, и клозеты, и пылесосы, и снеготаялки, и лесопилки, и тракторы, и подъемные краны. Испорчено до такой степени, что все дни теперь, как видите, превращены в разные повинности: и снеговые, и санитарные, и транспортные, а такие природные приспособления, облегчавшие труд человеческий, как лошади, например, почти все съедены нашими конеедами.

В конце концов не только мы с Олениным, но, может быть, и сами коммунисты сознают, что не худо поискать спасения в технике. Ведь нельзя же сказать, что старый строй глушил завоевательное шествие машин; нельзя говорить, что машины самое крупное дело делали у Круппа, по заказам Вильгельма; старый строй был хозяин строгий, но дельный; «приспешники» его, т. е. короли, министры, банкиры, правда, получали громадное жалование, но ведь и стоило его платить. Новый строй оказался еще строже, «приспешники» его получают (по «требовательным ведомостям») только чуть больше рядовых работников, но толку от этого пока что никакого не вышло. Раньше было так, что «и волки сыты, и овцы целы», а теперь те и другие голодны.