Николай Окунев - Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2

• Название: Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2
• Автор: Николай Окунев
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-203-01823-5

В своих мемуарах автор воспроизводит картину московской жизни в дни двух революций 1917 года, гражданской войны, новой экономической политики советской власти. Он показывает, как разрушались устои Российского государства: экономика, культура, религия, мораль, быт. «Утомительным однообразием безобразий» считает Окунев то «новое», что входило в русскую жизнь…

Воспоминания автора иллюстрируются фотографиями прежней Москвы и ее обитателей.

---

Все это в сущности указывает лишь на то, что финансовый кризис бушует у нас вовсю. «Экономическая жизнь» откровенно сознается, что требования к печатному станку все возрастают, его практическая работа со дня на день принимает все большие размеры, и все-таки недостаток денежных знаков налицо. «Взгляд, что при расширяющейся роли рынка в народно-хозяйственном обороте внутри национализированной промышленности все же возможно и должно удержать натуральные формы обмена, разбит жизнью и практикой полностью» (говорит «Эк. жизнь»).

25-го февраля в газете «Кооперативное дело» напечатано, что в Петрограде скончался В. М. Дорошевич. Я на этот раз не проливаю о нем слез, не отмечаю этого сообщения печальным крестом, ибо однажды писал уже о его кончине, а главное потому, что он, может быть, и сейчас здравствует, как здравствовал, стало быть, от севастопольской до петроградской кончины. И дай Бог ему здравствовать!

Курс довоенного золотого рубля в советских денежных знаках на март месяц объявлен Наркомфином в 200.000 р. Значит, за март мне выдадут (за положенными вычетами) 16 млн. Но увы! — нужно бы «перелицевать» весь свой гардероб, а на это нужно не 16 млн., а дважды 16 млн. Помнится, я об дрожжах писал что-то ужасное, и то только потому, что они вскочили в цену скольких-то десятков тысяч рублей за фунт. Стоило волноваться из-за пустяков.

Сегодня (второй раз с 1920 года) проехался на трамвае от Страстного монастыря до Красных ворот. Вместо прежнего гривенника взяли только 30.000 р. бумажками.

В. Маяковский хоть и футурист, а ловко пробрал в «Известиях» «наш быт» («Прозаседавшимся»):

Чуть ночь превратится в рассвет,
вижу каждый день я:
кто в глав,
кто в ком,
кто в полит,
кто в просвет,
расходится народ в учрежденья.
Обдают дождем дела бумажные,
чуть войдешь в здание:
отобрав с полсотни —
самые важные! —
служащие расходятся на заседания.

И вот, дальше он в таких же стихах описывает поиски нужных ему людей, но все на заседаниях. Это его «взъярило», и он «лавиной» врывается сам на заседание, и видит:

сидят людей половины.
О дьявольщина!
Где же половина другая?

Оказывается, что:

Оне на двух заседаниях сразу.
В день
заседаний на двадцать
надо поспеть нам.
Поневоле приходится раздвояться.
До пояса здесь,
а остальное
там.

Поэт от волнения не спал всю ночь, мечтая:

О, хотя бы
еще
одно заседание
относительно искоренения всех заседаний!

Присоединяюсь к его пожеланию.

27 февр./12 марта. Стало суше, — утром морозы (сегодня даже 7 градусов), но солнечная работа на безоблачном небе не останавливает снеготаяния, «Весна идет».

В баню хоть не ходи: первый класс 125.000 р., второй 80.000 р. Попробовал там же побриться — слупили 100.000. Стоя в очереди перед кассой, наслушался обывательского ропота: «А я, дурак, первым ходил по Тверской с красным флагом, орал «долой царя!»… Да как не орать, ведь бани наши, мойся даром, и все наше, все задаром, а теперь — на кося!» — «Подожди, к Пасхе до мильона дойдет!» — «А что же мильон, и сейчас в баню сходить около того стоит. Ведь пару белья выстирать — надо отдать 300.000. То, другое, так оно и выйдет мильон!» — «Пусть дерут, злее будем!» — мрачно изрекает третий собеседник.

«Злее будем»! Два простых слова, а стоят целой газетной статьи.

В бане большинство обходится без мыла. Впрочем, некоторые и без своего мыла — мылятся: или выпросят его у соседа, или стащат его в тот момент, когда обладатель мыла промывает свои глаза или идет за водой.

Неожиданно получил на новой службе «прибавку», т. е. стал получать с 10-го февраля «золотом» 107 р. 50 к. Для марта это составляет 21.500.000 р. в месяц.

Не так давно смотрел в Художественном театре «Ревизор» в новой постановке 1921 года. Режиссер К. С. Станиславский. Декоратор и эскизы костюмов К. Ф. Юон. Эти свое дело сделали мастерски, но ничего особенного в угоду революционному времени в новую постановку не внесли, за исключением, впрочем, подлинных портрета Императора Николая I и иконы Божьей Матери (в гостиной городничего). Первое — очень хорошо, а второе — очень гнусно со стороны Станиславского. Такому седовласому старцу, сыну именитых московских купцов, можно бы и не лебезить перед критикой соратников Стеклова и Д. Бедного. Городничего играл И. М. Москвин, «почти» как играли городничего и Уралов, и Греков, и Макшеев. Для пущего реализма и «либерализма» он прибавил еще к традиционным трюкам ковыряние в носу. Но тогда следовало бы Осипу (Грибунину) вшей поискать, а Абдуллину (Михайлову) почесать свои «филейные части» (может, они тогда вышли бы «красочнее», а то бледноваты). Городничиха и дочка ее (Лилина и Коренева) очень суетились и визжали по-бабьи, теряя всякое достоинство «начальственных» дам, а Лилина кроме того подчеркнула распущенность стареющей женщины, делаясь местами откровенной и плотоядной самкой, и это в глазах мужа и дочери. Житейски неправильно и для режиссера и для актрисы. Чиновников играли Шахалов, Леонидов, Лужский и др. Ничего типичного не дали. Трафареты, и только. Добчинский и Бобчинский — В. Г. Серов и Л. Н. Булгаков. Тоже пересолили до невозможности (как Лилина), особенно в первом акте. Какие это помещики? Просто это были двое душевно больных неизвестного «звания и чина», сбежавших из сумасшедшего дома. Хлестакова играл М. А. Чехов, и был интереснее всех. Ради него (и благодаря ему) я только и попал на этот спектакль. Он оставил нам с сыном два билета в третьем ряду амфитеатра по казенной цене, что-то около 300.000 р. за место, — а иначе пришлось бы доставать через барышника и платить чуть ли не миллион за место. Ведь он родной племянник Антону Павловичу Чехову, и зять Зиллера, мужа моей племянницы, вроде как бы «свой человек». Покойный его дядюшка в письмах к его отцу все советовал «детей пороть», а однажды и сам выпорол «заочно» («детей заочно секу»). Вышло очень хорошо. Дети выросли умными, а Михайло вон каким талантливым и знаменитым! В его репертуаре много других ролей, и во всех он, как единодушно отзывается критика, сверкает недюжинным талантом. Его Хлестаков очень оригинален, но страшно труден для исполнения. Если бы кому вздумалось имитировать его, то, пожалуй, ничего бы не вышло. Тут каждый шаг, каждое движение, мимика, музыка голоса и различные штучки отделаны до того тонко, что все в общем составляет такую затейливую, а вместе с тем и стройную резьбу, что повторить ее — то же, что вновь создать. Но верно ли играл он Хлестакова? Не слишком ли был молод, легкомыслен, а в третьем действии и пьян. Я слышал от его родственников, что он главным образом хотел быть точным гоголевским ревизором. Ссылаются на слова самого Гоголя, что это «молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький, несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет.» Что и говорить, портрет получился правильный, но «чистосердечия и простоты» было столько, сколько дали этого талант и актерская изобретательность Чехова. По этим признакам более всего подходил к авторскому замыслу Михаил Провыч Садовский, но я бы тому тогда сказал, что он не был слишком молодым, легкомысленным и пьяным. И вот мое резюме: Чехов может быть идеальным Хлестаковым, если однажды сыграет золотую серединку «Чехова-Садовского». Так я ему и скажу лично, если придется потолковать с ним.

Антон Павлович писал еще Александру Павловичу (30 апреля 1893 г.): «Мишке мать сшила только одну сорочку, во-первых, не успела, а во-вторых, потому, что не знает его роста». Позднее, я полагаю, бабушка успела сшить ему и другую рубашку, и рост его узнала. Желаю милому «Мишке» успеть сшить изображение Хлестакова как раз по его росту!

Ужасные дела творятся в Москве! Хроника происшествий полна сообщениями о грабежах и убийствах. Из конторы Иваново-Вознесенского текстильного треста украдено мануфактуры на 180.000.000 р., в некоторых местах грабители сняли с проходящих одежду, часы, кольца, отняли деньги, — сопротивляющихся поубивали или ранили. Со склада «Обиход» в Лубянском пассаже увезли кипы полотна. Ограблено несколько квартир на десятки и сотни миллионов. В темных переходах, в задних дворах, на черных лестницах находят трупы людей, конечно, тоже ограбленных. В столовой на Самотеке ворвались вооруженные бандиты и, приказав поднять руки, похитили 160.000.000 р. А то и так: ворвутся в квартиру, убьют кого-нибудь, а ничего не утащат — что-то помешает. В детском доме № 33 похищено продуктов на 214.000.000 р. В Грохольском переулке — мануфактуры на 250.000.000, в Драматическом театре — бутафории на 2 млрд., в квартире Лилова на Сивцевом вражке разного имущества на 1,5 млрд. Жутко перечислять! И каждый день такие сообщения. Положение настолько серьезно, что Президиум Московского совдепа постановил образовать немедленно чрезвычайную сессию революционного трибунала, которая должна дела о бандитских нападениях рассматривать не позднее 48 часов по задержании обвиняемых, а приговоры, вплоть до расстрела, приводить в исполнение немедленно по вынесении.