Артур Мейчен - In convertendo. Рассказы

• Название: In convertendo. Рассказы
• Автор: Артур Мейчен
• Издательство: Энигма
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-94698-027-0

«Артур Мейчен никогда не писал для того, чтобы кого-то поразить, он писал потому, что жил в странном мире и прекрасно это чувствовал и осознавал», — отмечал Х. Л. Борхес. «Алхимия слова», которой он владел во всей полноте, позволяла ему оживлять на страницах своей прозы замутненные, полустертые временем образы давно забытых легенд и традиций, чересчур схематичные формулы «тайноведения», превращая их в «живое чудо».

В сборник Артура Мейчена «IN CONVERTENDO» вошли избранные рассказы и эссе разных лет.

---

Цирюльник взял книгу и то ли перестарался, то ли так было предначертано судьбой, но целый батальон переплетенных томов соскользнул с полок, и толстые фолианты, словно воины в кольчугах, устремились вниз.

— Ну вот, — проговорил цирюльник, почесывая макушку, — мне показалось, что на меня обрушилась, по меньшей мере, колокольня или каменная стена с колокольню.

— Вы правы, — сочувственно отозвался священник, собирая книги, которые погребли подсобой цирюльника. — Каменщики{45} поработали тут на славу, вот о Ступени Королевского Ковчега,{46} о Цветке Шушан, о Священном имени и других тайных сущностях Ремесла. Ну же, развеселитесь, вам не было суждено погибнуть тут, как вы можете прочитать, если желаете, в этой «Книге всех знаний», в которой рассказывается о воздействии планет, о Колесе фортуны Пифагора, о хиромантии и снах.{47} О, тут все прекрасные труды Якоба Бёме,{48} короля теософов.{49} Помните Дафниса{50} у Вергилия? Связь между живыми и мертвыми? Бёме знал об этом не меньше. А еще он откроет вам облака и звезды, Аврору{51} и смысл Священных заповедей. Его рассуждения о Душе проникнуты прекрасным и грозным светом. Ну же, читайте дальше.

— «Anima Astrologiae, или Путеводитель для астрологов» мистера Вильяма Лилли.{52} Напечатан в 1676 году.

— Эту книгу я хорошо знаю, — сказал лиценциат, — сюда включены сто сорок шесть Рассуждений Гвидо Бонати и Избранные Афоризмы в семи частях Джеронимо Кардана из Милана.{53} Но издание 1676 года я прежде не видел, оно очень редкое.

— Тут есть еще один труд Лилли — «Христианская астрология», всего лишь в трех томах; еще я вижу много толстых книг, они называются «Ephemeris».[35] Это слово мне не приходилось встречать прежде.

— В переводе с греческого всего-навсего «Альманах», — пояснил священник. — Их может быть так же много, как Эфемерид,{54} но вы же цирюльник, и вам не обязательно все это знать.

— Ради бога, сэр, здесь так много чудесных изданий о всяких искусствах, так неужели нет ни одной приятной и легкой книжки о том, как человеку прожить сто лет или около ста, не преодолевая столько трудностей, сколько выпадает на долю многим, живущим не больше пятидесяти или шестидесяти лет?

— Нам уже попадались такие работы, но я знаю кое-что получше, — ответил священник, — вот «Hermippus Redi vivus».{55} Веселее ничего не придумать. Однако боюсь, ваша жена не одобрит предложенный тут метод и потребует, чтобы вы как-то иначе воздействовали на ваши жизненные соки.

Как вы понимаете, на сей осмотр обоим джентльменам потребовалось довольно много времени, тем не менее цирюльник сказал:

— Полагаю, господин лиценциат, мы бы поступили неблагоразумно, если бы не посмотрели книги на верхних полках…

Однако домоправительница прервала его, заявив, что, если они немедленно не уйдут, им придется всю ночь просидеть в запертой комнате. После этого, весьма сожалея, что приходится покидать пыльное, но волшебное помещение, лиценциат и цирюльник пошли прочь, оставив книги в темноте.

The Pries and The Barber

Перевод Л. Володарской осуществлен по: Machen A. The Shining Pyramid. Chicago, 1923.

Сокрытое чудо

Покойный Амброз Мейрик, чьи труды большей частью остались неопубликованными, когда-то написал любопытную статью под названием «Сокрытое чудо», которая привлекла к себе внимание скорее по странному стечению обстоятельств, чем по объективным причинам. Эта статья появилась на страницах весьма почтенного журнала, имевшего репутацию классического и занимавшегося молодыми поэтами тридцатых-сороковых годов. По-видимому, редактора привлек стиль Мейрика, и, как выяснилось позднее, он не совсем понял, о чем шла речь в статье. Этот самый журнал, к несчастью, давно уже ориентировался на респектабельных людей и наотрез отказывался публиковать новомодные «моментальные снимки», отдельные «кадры» и фотографические зарисовки. Так как эссе Мейрика остается более или менее недоступным, то я подумал, что читателям «Академии» будет интересно познакомиться с кратким резюме одного из ее положений. Насколько я знаю, Мейрик поначалу назвал свою работу «Размышлениями о старой печати», поскольку изображения, которые он выбрал, были очень странными и почти слепыми, а речь шла о готическом искусстве, весьма популярном в семнадцатом и восемнадцатом столетиях. Он показал, что даже опытные рисовальщики этого времени, имея перед глазами, скажем, огромный и величественный Линкольнский собор,{56} чудо красоты, были не в состоянии изобразить его правильно, передать истинную идею реальной природы готических форм и узоров, не говоря уж о впечатлении, производимом массивным готическим зданием.

«Картинка, на которую я смотрю (пишет он), имеет некоторое сходство с собором. Здесь есть неф, есть хоры, есть башни. Скажу даже, что если кто-нибудь решит посчитать окна, то их количество будет в точности таким, как на соборе. Однако здесь нет истинного сходства. Отойдите немного, чтобы детали не заслоняли целое, и вы поймете, надеюсь, что изображение нельзя назвать иначе, как пародией. Если бы умный мальчик взял деревянные кубики и сложил из них макет, тогда изображение можно было бы назвать достоверным. Но, присмотревшись, видно, сколь чудовищно художник извратил великий труд. Внешний вид искажен, а уж о деталях и говорить нечего. Трудно поверить, что не китаец и не индус нарисовали собор по рассказу англичанина. Однако интересно отметить, что плешивые выступы, дешевые колонны, чугунные столбы и арки (если смотреть изнутри) ничем не отличаются от других подобных изображений, представляющих нам произведения готического возрождения. Например, в Дерби есть церковь, чугунные окна которой тоже производят впечатление, совершенно непохожее на то, что мы чувствуем, глядя на их изображения».

Эссе на этом не заканчивается, автор цитирует Смоллетта,{57} называвшего Йоркский кафедральный собор шедевром недомыслия в камне, а также Вашингтона Ирвинга,{58} застенчиво восхищавшегося «варваризмами» Вестминстерского аббатства. Он приводит еще много свидетельств в подтверждение того факта, что более двух веков люди живут в окружении великолепных зданий, которые они совершенно не в состоянии разглядеть как следует. Более того, Мейрик утверждает, что тот же принцип превалирует в литературе и живописи. Он цитирует высказывание доктора Джонсона о «поэзии» Поупа,{59} его критику «Лисидаса», указывая на поразительные проницательность, прозорливость и честность Джонсона; и все же лексикограф считает, что «Лисидас»{60} едва ли не мусор и на редкость умная поэзия Поупа является поэзией в своем абсолютном, совершенном, окончательном виде. А разве в живописи Джотто, Симабью и Боттичелли{61} не считались полуварварами? Продолжая свое эссе, автор пишет, что никогда не посмел бы сказать, будто искусство восемнадцатого века несовершенно.

«В том искусстве, которое выше и чище всех искусств и которое лишено ошибок и неясностей с точки зрения логики, век Смоллетта и Джонсона достиг несказанных высот. Литература, если это настоящая литература, обращается непосредственно к душе и по необходимости выражает себя средствами логики: она должна быть способна на логический анализ. Заклинание, которое непосредственно обращено к рпеита{62} (скорее, наверное, к psyche), не является литературой. Живопись же, если это великая живопись, выражает данное обращение в колдовском сочетании линий и цвета, и оно, несомненно, апеллирует к таинственному внутреннему „я“, правда, живопись должна быть изображением чего-то, какой-то формы или нескольких форм, поддающихся логическому описанию; и, согласно тому же закону, хотя Венера из Лувра{63} прекрасна не из-за своего анатомического совершенства, самое скульптуру можно оценивать и по законам анатомии. Лишь одна музыка живет в своем собственном мире чистой красоты; и пусть нам приходится использовать язык разума, чтобы рассказать о ней, пусть мы говорим о „музыкальной идее“, это недостаток нашей речи, потому что сфера музыки и сфера intellectus[36] существуют отдельно и независимо друг от друга. В этом самом чистом из искусств каждое последующее поколение превосходило предыдущее в восемнадцатом столетии. Вспомним, например, что ранний Георгианский период отмечен творчеством Перголези, Генделя и Иоганна Себастьяна Баха.{64} Ни о каких запретах в искусстве тогда не было речи; мир мог радоваться, созрев до понимания творчества этих людей и многих других, творивших музыку так же легко и прекрасно, как елизаветинцы — поэзию».

Мейрик продолжил разговор о великих художниках, которые своими произведениями украсили век Джонсона; и даже в архитектуре собор Сент Мари-ле-Стрэнд, в своем роде, близок к совершенству, тогда как о великолепии собора Святого Петра{65} судили по ничтожным, варварским, ужасным образцам в том жанре, что и сегодня весьма распространен. «Например, — пишет он, — по уродливому китайскому храму, известному как часовня Бромптона».