А. Ветлугин - Авантюристы гражданской войны

• Название: Авантюристы гражданской войны
• Автор: А. Ветлугин
• Издательство: Север
• Жанр: История
• Год: 1921

Образ авантюриста является одним из центральных в книге А.Ветлугина, рассказывающей о героях гражданской войны. Красный и белый террор в России.

В книгу вошли очерки-воспоминания, касающиеся времен гражданской войны и первого времени эмиграции автора, в т. ч. резкие краткие характеристики известных исторических персонажей времен Гражданской войны:  Деникин, Брусилов, Корнилов, Махно, Н. А. Григорьев, Петлюра, Троцкий, Дзержинский, Ворошилов, Буденный, Дыбенко…

При подготовке текстов в максимальной степени сохранены авторская орфография и пунктуация, а также особенности написания имен и географических названий; наиболее существенные различия с принятыми в настоящее время написаниями указываются в комментариях. Также сохраняется авторское использование заглавных и строчных букв в названиях политических объединений, армейских формирований, учреждений, компаний и т. д. Старая орфография переведена на современную.

---

Все двенадцать подготовили победу большевиков над остатками русских патриотов; все двенадцать в большей степени, чем Троцкий ответственны за угрозу, нависшей над всей цивилизацией. (№ 217.— 17 февраля. — С. 2).

Впервые эту тему А. Ветлугин затронул в очерке "Два пути", опубликованном в ростовской газете "Жизнь" в дни годовщины Добровольческой армии:

"Утром второго ноября 1917 года в сердце России — Москве — полковник Рябцев предал горсточку героев — юнкеров военных училищ и школ прапорщиков. И в то же самое ноябрьское утро на далеком юго-востоке, в городе Новочеркасске, генерал Алексеев опубликовал свой исторический призыв к русским офицерам, приглашая их вступать в Добровольческую армию.

В Москве, в мрачных стенах полуразрушенного Александровского училища актом позорного предательства закончился тот путь слабоволия и карьеризма в верхах и братанья в низах, последовательными этапами которого были разочаровавшийся Поливанов, растерявшийся Гучков, не нуждающийся в определении Керенский и мошенник Верховский.

В Новочеркасске, на скромной квартире ген. Алексеева начался тот путь возрождения, который год спустя мужественный Дроздовский характеризовал словами: "Не чувство мести, а ясное сознание государственной необходимости влечет нас по пути борьбы".

<…>Напрасно доносились выстрелы Каледина и Скалона, напрасно приезжающие с юга предсказывали конечный успех Ледяного похода в Москве и Петербурге, все начинали впадать в тяжкий бездейственный сон — прелюдию будущего действенного предательства.

В Ледяной поход не пошла и сотая часть русского офицерского корпуса. И были тяжкие дни.

Еще не успела изгладиться память о том, как "добрый, умный наш народ" (Грибоедов) растерзал Духонина, а уже пришла страшная весть о смерти Корнилова.

В путь Верховского уже не верили, но появлялась третья "возможность". Неведомая соблазнительная сирена убаюкивала совесть заманчивыми перспективами возможности "сохранения невинности и приобретения капитала".

Одним апрельским вечером, гуляя по Кремлевской набережной и смотря на комиссарские автомобили, проносившиеся по Каменному мосту, генерал Балтийский (бывший наперсник Сухомлинова, нынешний ближайший советник Троцкого) говорил: "Мы, военные, профессионалы шпаги, и мы должны сберечь свою организацию. Мы идем к большевикам для того, чтобы создать сильную армию. Мы становимся ее аппаратом и переворот, собственно говоря, уже сделан. Это ясно".

Я слушал его мудрые выкладки и вспоминал… Дедрю-Проллена, который в 1853 году, в самом начале второй империи уверял: "Революция уже сделана. Это ясно, как день" ("c'est clair, comme bonjour…"). Балтийский был не одинок — кто только ни пошел за ним? Парский, Клембовский, Гутор, Лебедев, Потапов, Косякин, Бонч-Бруевич, Кузнецов уже служили, уже являлись с ежедневным докладом к Троцкому, но увы! и через полтора года они не стали ее аппаратом и переворот не был сделан.

Где-то теперь эти "профессионалы шпаги"? Продолжают ли они верить в величие своего поступка?

Среди военных (и офицеров, и солдат), среди штатских, побывавших в чрезвычайках, уже никто не верит в "Принкипо по-балтийски" и "Принкипо по-вильсоновски".

Но… не все штатские сидели в чрезвычайке, многие спаслись в обозе Добрармии, и хотелось бы, чтобы сегодня, в день Великой годовщины, они вспомнили пройденный крестный путь, вспомнили тех, благодаря кому "правосознание кубанского народа" смогло укрыться от Петерса и сохранить способность протестовать.

День второго ноября глубоко поучительный день" (№ 157. — 2(15) ноября. — С. I; подпись: Д. Денисов).

Восемнадцатое ноября тысяча девятьсот семнадцатого оказалось решающим днем. За сутки предопределились пути вождей армии. — Приказ об отстранении Духонина и назначении Верховным главнокомандующим Крыленко был подписан — ночью с 8 на 9 ноября 1917 г.: "Мы предписываем вам под страхом ответственности по законам военного времени продолжать ведение дел, пока не прибудет в Ставку новый главнокомандующий или лицо, уполномоченное им на принятие от вас дел. Главнокомандующим назначается прапорщик Крыленко". 18 ноября власть в Могилеве, где располагалась Ставка, попытался взять Военно-революционный комитет во главе с левым эсером Усановым. В тот же день Духонин отдал приказ освободить из Быховской тюрьмы Корнилова, Деникина, Лукомского, Маркова, Романовского, Эрдели и др. заключенных высших офицеров. 19 ноября Духонин и верховный комиссар Временного правительства В. Б. Станкевич были объявлены содержащимися под домашим арестом.

2

Духонин Николай Николаевич (1876–1917) — генерал-лейтенант; в Первую мировую войну — начальник штаба ряда фронтов, в октябре 1917 г. был назначен начальником штаба Верховного Главнокомандующего, в ноябре 1917 г. — Верховным Главнокомандующим; в 1919 г. в день второй годовщины гибели Духонина А. Ветлугин опубликовал в ростовской газете "Жизнь" статью "Последний Верховный", отдельные фрагменты которой перекликаются с комментируемым очерком:

"Из шести их осталось в живых лишь два: один — Великий князь — в гордом одиночестве, где-то близ Генуи, другой ген. Брусилов — изувеченный русской шрапнелью, под ежедневной угрозой расстрела, доканчивает свои скорбные дни меж кремлевским казематом и полуразрушенной квартирой в старинном Мансуровском переулке.

Четверо — Государь, Алексеев, Корнилов, Духонин — уже ушли.

И день 20 ноября, день гибели Духонина, овеян особенной трагической скорбью, поистине не имеющей исхода ни во что.

Ратный подвиг Корнилова, гибнущего на поле битвы за Россию, мученический венец преданного, обманутого всеми Государя, великий патриот Алексеев, тихо отошедший после безмерно-тяжкой работы и наряду с ними Духонин с его трехмесячными колебаниями, с его роковым молчаливым бессилием; и такова была картина его смерти, что и через шесть месяцев, в мае 1918 г., при одном упоминании о ней (на процессе Дыбенко) содрогнулся сам кровавый "верховный прапор" Крыленко.

Быть может, когда-нибудь мы узнаем о генерале Духонине то, что нам осветит его образ загадочный и бледный, его последние дни, странные и мучительные.

А пока вот он в ноябрьские ночи, у аппарата прямого провода старается убедить Крыленко в гибельности сепаратного мира; вот он в штатском платье выходит к автомобилю, и… в последний момент, махнув рукой, возвращается во дворец.

И наконец, самые последние дни: приказ об освобождении Корнилова и последующие новые колебания. Попытка создать антисоветское правительство, надежды на верные части могилевского гарнизона, решительный отказ от бесцельного кровопролития — и приходит 20 ноября.

Утро оно встречает под арестом, под вечер на могилевском вокзале — толпа матросов на глазах Крыленко разрывает последнего Верховного.

Его изувеченный труп более суток остается под колесами товарных вагонов.

Эта смерть последняя черта.

После двадцатого ноября 1918 г. уже никто больше не верит в возможность переговоров и убеждений.

Погибнув накануне возрождения Русской армии, он берет на себя всю тяжесть искупления, становится тем тревожным призывом, который открывает глаза колеблющимся, указывает пути и способы, зовет к борьбе.

Склоним головы пред его скорбной памятью. (№ 172. — 20 ноября (3 декабря). — С. 1).

На рысях, с полком текинцев Корнилов, освобожденный приказом Духонина, двинулся к далекому Югу… — См. в воспоминаниях ген. А. Лукомского:

"Генерал Духонин решил оставаться в Могилеве. И только 18 ноября (1 декабря), получив сведения о движении на Могилев большевистского отряда, он решил выехать в Киев.

Были поданы автомобили и начали на них нагружать более важные и ценные документы и дела; но местный Совет рабочих и солдатских депутатов воспрепятствовал отъезду; дела были частью уничтожены, частью внесены обратно в штаб.

Духонин решил оставаться на своем посту до конца…

Около 12 часов дня 18 ноября (1 декабря), за подписью Духонина, генералу Корнилову была прислана телеграмма, в которой сообщалось, что большевики приближаются к Могилеву и что нам оставаться в Быхове нельзя; что к 6 часам вечера в Быхов будет подан поезд, на котором нам рекомендуется, взяв с собой текинцев, отправиться на Дон.

Когда генерал Корнилов нам сообщил содержание этой телеграммы, я сказал: "Ну, далеко на этом поезде мы не уедем!"

После обсуждения вопроса о том, как лучше поступить, все же было решено этим поездом воспользоваться, взяв с собой и текинцев; затем, переодевшись в поезде в штатское платье, на ближайших же станциях слезть и продолжать путь поодиночке, так как, в противном случае, большевики нас выловили бы из этого поезда.

К 6 часам вечера мы были готовы к отъезду и текинцы пошли к станции на посадку (лошадей, при коноводах, решено было оставить в Могилеве).