Алексей Евсеев - Кукук

• Название: Кукук
• Автор: Алексей Евсеев
• Жанр: Современная проза

Этот текст является чисто биографическим и в нём отсутствуют какие-либо вымыслы. Возможны ошибки, неверное восприятие реальности, слежавшиеся воспоминания, невероятные совпадения, но ни в коем случае — фантазия.

Прожив эмигрантом в Германии 11 лет, в 2007 году я решил было вернуться в родной город. В Петербург. Вернувшись, начал писать письма русскоязычным друзьям в Германии, стал рассказывать обо всём том, что им могло быть интересным. Я писал сперва один текст на всех, затем сохранял его под именем адресата, прочитывал, держа друга-подругу в голове, и мысленно обращаясь к нему, вносил корректуры в зависимости от затронутых в нем тем. Очень быстро мне это дело наскучило, и я стал лениво отсылать всем одно и тоже по электронной почте на несколько адресов единовременно. Оттого — что теперь я писал, не имея перед собой конкретного лица, — письма мои сами собой обратились в повествовательную форму. Набралась у меня, таким образом, чёртова дюжина этих полурассказиков.

Этими текстами я продолжительное время разговаривал с самим собой. Забалтывал себя ими от депрессии. И они мне, признаюсь, помогали.

---

Тюрьма загажена до такой степени, что сложно найти там что-либо не подверженное разложению. На полу лужи от стекающей воды из сгнившей канализации… ну и т. д. по полной программе. По перекрытиям бегают десятки плешивых котов и кошек. Дерутся между собой. Рядом со мной на перилах сидел котяра и смотрел на меня огромными глазами. Я на него. Из соседней камеры услышал вопрос: «Ну, что нравится у нас тут?! Клёво?!.» Я не нашёлся, что ответить… лишь неопределённо покачал головой.

В коридоре десятки непонятных устройств, выпавших из камер — по всей видимости, местная почта и средства её доставки.

Пока снимали, наблюдал развоз еды. Хлеб кладут прямо на ржавые входные ручки.

Обслуживающий персонал — из самих заключённых. Все они — словно под копирку. Стёртые личности. Строгих порядков не заметил. С прогулки зэки приходят не держа руки за спиной, хотя на стене висит плакат, требующий от них этого.

Освещение почти отсутствует. Везде полумрак. Соответственно, когда мы это всё дело осветили десятками ламп — взору предстала разруха невероятная.

Разруха не только в камерах и коридорах, но и в офицерских помещениях. В туалет заходить было до омерзения противно. Туалетной бумаги нет. Вода только холодная. Пока писал, смотрел на огромного дохлого паука в огромной паутине, покрытой пылью…

На входе приходится сдавать всё «лишнее»: мобильники, плеера. Но всё легко можно провезти в машине.

Т.к. мы часто работаем на улице, то и обедаем там же — в полевых условиях, не моя руки — ни перед едой, ни после. Один раз проходящая мимо женщина спросила: «Ой, а это здесь бомжей кормят?!». Неужели съёмочная группа так похожа на бомжей? — задался я вопросом…

Съемочная группа постоянно квасит. Причём группами. Осветители с осветителями. Художники с художниками и т. д. То один, то другой, гляжу, ходит с налитыми глазами. Понятное дело — часто снимаем на холодрыге и сутками, что требует расслабухи и сугреву. Выпиваем и всем коллективом — есть тут такая традиция: пить за сотый, двухсотый и трёхсотый кадры. Плюс дни рождения…

После окончания первого проекта пошёл со студии домой пешком. Был абсолютно пьян. Захотелось отлить. Спустился к Неве. Стоял очень долго писающим мальчиком, пытаясь сфокусировать взгляд на легендарном крейсере «Аврора». Впервые пришла мысль: вот я и дома!.. «Иностранец в родном городе».

Коллектив киношный — весьма неоднородный. Многие никогда не здороваются и не общаются друг с другом. Очень неприятно, но что тут поделаешь. Общения, впрочем, и так хватает.

Моя команда — осветительная. «Светики»: Гарик, Денис, Ваня. Плюс дольщик Дима. Я всю жизнь попадаю в душевные компании, что в мультяшных студиях, включая берлинскую, что в «Карге», что теперь на студии.

Сегодня был выходной, а я его весь проспал. Так у нас официально и называются выходные — «отсыпные».

Такой режим прекрасен как средство от депрессии, но, тем не менее, меня всё чаще спрашивают ребята по работе, что, мол, со мной сегодня такое. А что мне ответить?! Скучаю по семье… Такие дела.

В Питере начался сезон дождей. Ужасно холодно и повсюду лужи… Я сходил сегодня на работу за зарплатой и пошёл прогуляться. Добрался до Дворцовой площади и поглядел на Зимний Сарай, который с одной стороны затянут в строительные леса, а с другой, где уже всё покрасили, краска пропиталась сыростью и набухла пузырями. Лепнина опадает. Видимо, реставрация дворца так и ходит кругами, не достигая желаемого результата… Дождь сжирает всю штукатурку и покраску. Хорошо выглядят в Питере лишь каменные строения. Всё прочее смахивает на потрёпанные декорации.

Часто приходится просто охранять светотехнику на улице, освещая помещения снаружи. Тогда сидишь на коробке от приборов и болтаешь с прохожими, которые десятками подходят и спрашивают «Чё тут такое снимаете?» Начинают в шутку или даже всерьёз напрашиваться в массовку, рассказывают всякие ужасы из жизни своего района, просят дать два рубля, недостающих на бутылку…

Однажды ко мне подошёл один из актёров, приехавший на съёмку. «Что снимают?» Я решил ему подыграть: «Ах, чушь всякую. Сериал телевизионный…» Он: «А можно сняться в главной роли? В актёры возьмёте?» Я: «Возьмём. У нас всё равно ни одного профессионального нет. Народный театр сплошной…» Он обиделся и отошёл.

Проходила мимо одна старушка с внучком. Внук спросил её — зачем, мол, на осветительном приборе шторки. Бабушка: «А это, внучек, чтобы ограничить пучёк света…"

Снимали тут недавно в пивном баре. Мне пришлось работать с дыммашиной и постоянно прятаться от камеры под барной стойкой. Чего я там только не увидел. Разве что тараканов не было. А так — грязь неимоверная, подтёки, пятна, плесень… полный набор антисанитарии. А запах!!!

Очередной съёмочный день прошел недалеко от моего дома на улице Блохина. Примечательна она тем, что на ней была та самая КАМЧАТКА, что связана своей котельной историей с Цоем и Башлачевым. Теперь это клуб-музей или музей-клуб тех времён.

Снимали сцены в офисе, в котором вот уже скоро двенадцать лет как была продана квартира Таниных родителей. Нынче там жильём не торгуют, теперь там охранная фирма.

Напротив — Князь-Владимирский собор. В нем шла служба по случаю какого-то церковного праздника. Пошёл первый снег…

Всё думаю о том, чтобы сходить покреститься. Но отваги не хватает… Боюсь в очередной раз обломаться со своими надеждами.

Каждый раз, когда я попадаю в часть города, которая так или иначе связана с Танькой, что-то со мной происходит не то. Как-то я всё это излишне тяжело воспринимаю. И хоть бы чуточку отпустило! Так ведь нет… Сколько уже времени прошло. Ни время, ни расстояние ничегошеньки со мной поделать не могут. Опять регулярные слёзы… Распускаю нюни.

На этой неделе снимали в больнице, в которой в своё время лежал Танин папа, только этажом ниже…

А вчера проезжали мимо Таниного дома… Рядом с трамвайной остановкой выстроен небоскрёб. Я чуть не разрыдался от нахлынувших воспоминаний. Зимой на месте этого дома была узенькая тропинка в снегу, на которой я часто встречался с Танькой. Помню как обнимал её там в нелепом бирюзовом пальто.

Сидел в темноте машины и вытирал слёзы… Ёлки-палки, как всё это невыносимо…

Проезжали мимо Кораблестроительного института, в котором я учился. Убогим зрелищем стал мой alma mater. Здание превратилось в опущенного монстра на фоне огромного жилого комплекса. Строение ЛКИ должно было в своё время напоминать собой кораблик, но теперь это всего лишь гора грязного бетона.

Кругом лезут в небо новостройки, всё выше и выше. Я уже и не берусь считать количество этажей.

Каждый второй день снимаем на улице. Я мёрзну как суслик. Не спасает никакая одежда. Каждый раз я строю планы на следующий день — чтобы ещё нацепить на себя. Были опять-таки на берегу залива. Ветрило такое жуткое, что приходилось руками удерживать штативы для осветительных приборов. В клочья рвало плёночные фильтры. От такой жути не спасает ни водка, ни коньяк. Опьянение проходит тут же.

Обедали в подъезде дома. Маленькая площадка перед почтовыми ящиками. Человек сорок за раз (сорок зараз) — толпа. Все с тарелками в руках. Из соседней двери вышла обалдевшая женщина. Стала нас ругать: «Кто вам это позволил тут делать!? Вы нам тут весь кафель на полу сломаете».

Наконец-то научился спать на съёмочной площадке. Вырубаешься на пятнадцать минут — затем легче себя чувствуешь. Я, собственно, от работы не устаю, но иногда от монотонности раскисаю.

Тут пришло известие, что в одном из кадров, отснятых пару недель назад, у одного актёра был виден отклеенный ус. Теперь будет пересъёмка. Вся бригада поедет на ту квартиру, чтобы отснять пару секунд заново… Сколько это будет стоить?! Погрешность гримёра и ассистента оператора, обязанного следить за кадром. Эту сцену мы уже раз переснимали, т. к. игра актёра показалась нашей шефине неубедительной.

Съездили на этот объект. Сняли сцену заново. Объявили о конце съёмок. Актёр тут же сам отлепил свой волосяной покров с лица. Гримёрша вслух задалась вопросом: а почему не сняли тот злополучный крупный план. Забыли. Оператор засуетился. Сказал подключать все приборы, которые мы уже начали было собирать, заново. Но от съёмки пришлось отказаться, т. к. накладывание усов и бороды по-новому потребовало бы ещё час ожидания, а мы и так «передержали» квартиру… Собрались и уехали. Абсолютно бессмысленная пересъёмка.

На этой неделе мы три дня работали по 21 часу. Рекорд. 43 часа переработки за семь рабочих дней. Это, повторюсь, при 12-ти часовой смене.

Снимали один день в элитном доме отдыха в Сестрорецке. На берегу залива стоит отель с открытым бассейном (с подогревом) и двумя джакузи. Рядом сауна и банька по-чёрному. Очень «солидная» публика. Никаких упрёков в связи с нашими съёмками. Все богачи очень вежливые и приветливые. Придерживают двери, когда носим свои приборы. Шутят. Но все до ужаса стереотипные.