Вилейанур Рамачандран - Мозг рассказывает. Что делает нас людьми

• Название: Мозг рассказывает. Что делает нас людьми
• Автор: Вилейанур Рамачандран
• Издательство: Издательство «Карьера Пресс»
• Жанр: Биология
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-904946-35-7

Непостижимые загадки (как человек может хотеть ампутировать себе руку? почему рисунки аутичного ребенка превосходят по своему мастерству рисунки Леонардо? что такое чувство прекрасного? откуда берется в нас сострадание? как может человечество передавать культуру от поколения к поколению? что породило речь? где живет самосознание?) находят свое объяснение на уровне нейронов мозга — благодаря простым и гениальным экспериментам B. C. Рамачандрана. Он великий ученый современности, но у него еще и искрометное чувство юмора — и вот вам, пожалуйста, блестящее повествование о странном человеческом поведении и работе мозга.

Самые последние достижения науки о мозге. Где в мозге кроется то, что делает человека человеком? B. C. Рамачандран назван одним из ста самых выдающихся людей XX века.

---

Не так давно умерший биолог Питер Медавар приводит убедительную аналогию, чтобы проиллюстрировать заблуждение. Унаследованное расстройство, называемое фенилкетонурия (ФКУ), происходит по причине редкого анормального гена, который не позволяет усваивать аминокислоту фенилаланин в теле человека. Когда аминовая кислота начинает накапливаться в мозге ребёнка, у него наблюдается сильная умственная отсталость. Лечение просто. Если диагностировать заболевание на ранней стадии, все, что нужно делать, исключить продукты, содержащие фенилаланин, из питания, и ребёнок будет расти с нормальным IQ.

Теперь представьте себе две крайние ситуации. Предположим, существует планета, где этот ген не встречается, а фенилаланин повсюду, как кислород или вода, и необходим для жизни. На этой планете замедленное развитие из-за ФКУ и, следовательно, изменение IQy населения будет полностью относиться к гену ФКУ. Здесь вы можете с полным правом сказать, что отсталость в развитии генетическое расстройство или что IQ был унаследован. Теперь представьте себе другую планету, на которой все наоборот. У всех ФКУ, но фенилаланин почти не встречается. Здесь вы скажете, что ФКУ вызвано окружающей средой ядом, который называется фенилаланин, и что изменение IQ вызвано окружающей средой. Этот пример показывает, что, когда взаимодействие между двумя переменными запутано, бессмысленно выискивать процентное соотношение одного и другого. И если это верно для одного гена, взаимодействующего с переменной окружающей среды, этот довод должен быть ещё более сильным для такого сложного и многофакторного механизма, как человеческий разум, поскольку гены взаимодействуют не только с окружающей средой, но и друг с другом.

По иронии судьбы проповедники IQ (такие как Артур Йенсен, Уильям Шокли, Ричард Херрнштайн и Чарльз Меррэй) используют наследуемость IQ (иногда его называют фактором общего интеллекта, или маленьким g) как довод в пользу того, что ум имеет одно измерение. Все равно что общее здоровье это одно измеряемое свойство лишь потому, что продолжительность жизни имеет сильную наследственную составляющую, которая может быть выражена одним числом возраст! Ни один студент-медик, который верит в «общее здоровье» как монолитную единицу, не сможет далеко уйти в медицинском училище или получить разрешение стать врачом и это правильно, но тем не менее люди строят целые карьеры в психологии и политике на столь же абсурдной вере в общий интеллект как единственное измерение. И такое понимание даёт нам не больше, чем понятие шока.

Но вернёмся к языку. Теперь должно быть очевидно, на чьей я стороне: ни на чьей. Я с гордостью занимаю нейтральную полосу. И эта глава не столько о том, как язык развился хотя я использую это выражение для краткости, сколько о том, как развилась языковая компетенция, или способность быстро овладевать языком. Эта компетенция управляется генами, которые были отобраны в процессе эволюции. В этой части главы мы зададимся такими вопросами: почему эти гены были отобраны и как развилась эта чрезвычайно сложная способность? Является ли она составной? Откуда все это началось? А также как мы сделали этот эволюционный переход от мычания и завывания наших обезьяноподобных предков к необыкновенному лиризму Шекспира?

Вспомните простой эксперимент «буба-кики». Может ли он дать ключ к пониманию того, как первые слова возникли в группе человекообразных в африканской саванне в период от 100 до 200 тысяч лет назад? Поскольку слова для обозначения одного и того же предмета часто очень сильно различаются в разных языках, сама собой в голову приходит мысль, что слова выбираются для каждого конкретного предмета по воле случая. Среди лингвистов этот взгляд распространён. Представьте, как однажды ночью первое стадо человекообразных предков сидит вокруг племенного костра:

«Ладно, давайте назовём эту вещь птицей. Теперь давайте повторим все вместе. Птиииищща. Ладно, давайте ещё раз скажем, птиииищца».

История, конечно, идиотская. Но если словарный запас формировался не так, то как? Ответ можно найти в нашем эксперименте «буба-кики», который явно показывает, что существует встроенное, неслучайное соответствие между видимой формой предмета и звуком (или, по крайней мере, типом звука), который может быть его «партнёром». Эта установка может быть изначально встроенной. Эта установка могла быть очень небольшой, но и этого могло быть достаточно, чтобы запустить процесс. Идея напоминает дискредитированную «ономатопоэтическую теорию» истоков языка, но это сходство мнимое. «Ономатопоэя» касается слов, которые основаны на подражании звуку. Например, «шум» и «кудахтанье» связаны с определёнными звуками, ребёнок называет кошку «мяумяу». Ономатопоэтическая теория утверждала, что звуки, связанные с предметом, становятся условным обозначением самих предметов. Я поддерживаю другую теорию синестетическую закруглённая внешняя форма бубы не произносит закруглённого звука, да и вообще не производит никаких звуков. Но внешний силуэт бубы похож на абстрактном уровне на силуэт колебаний звука. Ономатопоэтическая теория считала, что связь между словом и звуком была случайна и образовалась через повторение ассоциации. Синестетическая теория говорит, что связь не случайна и основана на их истинном сходстве в более абстрактном ментальном пространстве.

Что свидетельствует об этом? Антрополог Брент Берлин указал, что в языке племени хуамбиса в Северном Перу есть более 30 разных названий для тридцати видов птиц в их джунглях и такое же количество названий рыб для различных амазонских рыб. Если перемешать эти 60 названий и дать их человеку совершенно другого социокультурного происхождения например, китайскому крестьянину, и попросить его классифицировать эти названия на две группы одну для птиц, другую для рыб, вы обнаружите с удивлением, что он успешно справится, несмотря на то что его язык не имеет ни малейшей тени сходства с южноамериканским. Я считаю, что это демонстрирует эффект «буба-кики», то есть преобразование формы в звук.

Но это только малая часть всей истории. В главе 4 я предложил несколько мыслей о вкладе зеркальных нейронов в эволюцию языка. Здесь, в следующей части этой главы, мы можем взглянуть на них более пристально. Чтобы понять дальнейшие рассуждения, давайте вернёмся к области Брока в лобной коре. Эта область содержит карты, или моторные программы, которые посылают сигналы к разным мышцам языка, губ, неба и гортани, чтобы организовать речь. Не случайно в этой области особенно много зеркальных нейронов, которые обеспечивают связь между действиями органов ротовой полости, слухом и (наименее важно) наблюдением за движениями губ.

Так же как существует неслучайное соответствие и перекрёстная активация между мозговыми картами для видимых объектов и звуков (эффект «буба-кики»), возможно, существует такое же соответствие встроенный перевод между визуальными и слуховыми картами, с одной стороны, и моторными картами в области Брока с другой. Если это звучит загадочно, подумайте о словах «чуть-чуть», «ип реи», «teeny-weeny», «миниатюрный»: чтобы их произнести, рот, и губы, и гортань должны действительно стать маленькими, как если бы они как эхо отражали или имитировали визуально маленький размер, в то время как слова вроде «огромный» и «большой» вызывают действительное физическое расширение и увеличение мускулов ротовой полости. Менее очевидный пример: fudge (чушь), trudge (тащиться), sludge (слякоть), smudge (клякса) и так далее, в котором язык удлиняется и давит на небо, а затем внезапно отпускает его. Это похоже на имитацию башмака, застрявшего в грязи, а затем вдруг освободившегося. Здесь, снова, появляется встроенное устройство связывания, которое переводит визуальные и слуховые очертания в вокальные очертания, заданные движениями языка.

Другой, менее очевидный кусочек головоломки это связь между жестами и движениями губ и языка. Как указывалось в главе 4, Дарвин заметил, что, когда вы режете что-нибудь ножницами, вы можете бессознательно отражать эти движения, сжимая и разжимая челюсти. Поскольку области коры, связанные со ртом и рукой, находятся рядом друг с другом, возможно, действительно существует переход сигналов от рук ко рту. Как в синестезии, здесь, похоже, встроена кроссактивации между областями мозга, только здесь между двумя моторными, а не сенсорными картами. Нам необходимо для этого новое название, поэтому давайте назовём его «синкинезия» (syn соединение, kinesia движение).

Синкинезия могла иметь центральное значение в трансформации более раннего языка жестов (или протоязыка) в язык речи. Мы знаем, что эмоциональные возгласы и крики у приматов происходят в основном в правом полушарии, особенно в части лимбической системы (эмоциональная кора мозга), которая называется передний пояс. Если жесты рук отражались движениями лица и рта, в то время как существо произносило эмоциональные звуки, то и возникли наши с вами слова. Вкратце, древние человекообразные имели встроенный, заданный механизм для спонтанного перевода жестов в слова. Теперь становится проще увидеть, как примитивный язык жестов мог развиться в речь гипотеза, с которой многие традиционные психолингвисты не согласны.