Юрий Сенчуров - Исторические видения Даниила Мордовцева

• Название: Исторические видения Даниила Мордовцева
• Автор: Юрий Сенчуров
• Жанр: Публицистика

---

В начале творческого пути Д. Мордовцев - прежде всего публицист. Хотя сказать, что потом он "весь ушел в историю" - значит сказать о ком-то другом: но не об этом человеке, живом, легком на подъем - и в другие пространства (Украина, Италия, Испания, калмыцкие степи, вершины пирамиды Хеопса в Египте и библейской горы в Армении (как ученый понимал, что не может там, на Арарате, быть никакого "Ноева ковчега", но как художник не мог при восхождении не верить в прекраснейшую из человеческих легенд), и во все времена (от царя Ирода до эры электричества и телеграфа). Его волновали разные, подчас полярно разные проблемы: свобода печати в провинции, терпимость к "неправославным" вероисповеданиям, привлечение народа к земскому самоуправлению, нужды крестьян-переселенцев... С гневом "природного сына Украины" и духовным благородством русского интеллигента-демократа обличает он противников самостоятельного развития украинской культуры, борется за преподавание в местных школах родного языка. В то же время "прекрасным" назвал Иван Франко его, написанное и напечатанное на украинском языке, выступление против попыток полонизации самой истории Украины, раскрашивания ее "польского периода" радужными красками, а также, в этой связи, против принижения именно исторических произведений Т. Г. Шевченко. Мордовцев - пожизненный и бесспорно крупнейший в России защитник поэзии великого сына Украины - как от попыток свести ее значение к "чистой лирике", так и против стремления царских властей видеть эту поэзию в русле "единого державного языка". В семье Мордовцевых оказалось наибольшее собрание записей поэм и стихотворений Шевченко, что затем помогло в издании более полных сборников его сочинений*.

_______________

* Основой этого рукописного собрания стало услышанное супругами

Мордовцевыми непосредственно от самого Шевченко: они встречались с

Тарасом Григорьевичем в 1859 г. в Петербурге.

В Саратов, после окончания университета, вернулся человек, просвещенный не только знаниями, но также идеями и надеждами нового времени.

"Я собрал богатейшие материалы, особенно по злоупотреблениям помещичьей властью", - сообщает он редактору одного из столичных журналов.

Это исследование, "все построенное на подлинных бумагах", мог написать не просто человек передовых взглядов, но - чиновник ведомства внутренних дел, который... "черпал из архивов, не доступных частному человеку". И который, конечно же, понимал, какую "корысть извлекает он из этого труда" о российском рабстве, о том, "сколько погибло русского народа от того, что отношение раба и господина не имело разграничивающей черты". И правда: стоило начать печатание этого труда в журнале ("Дело", 1872), как тотчас его автор был "отставлен от должности". Публикация в журнале была приостановлена, а когда впоследствии, "доработанное и дополненное", это исследование вышло отдельным изданием ("Накануне волн. Архивные силуэты", 1889), от уничтожения его тиража удалось сохранить лишь несколько экземпляров. В том числе и усилиями самих цензоров: "сожженные" книги Д. Мордовцева хранились потом не только в их архивах, но и в библиотеках "высокопоставленных" лиц". Кстати (и это относится не только к Мордовцеву), царские цензоры не старались объяснять запреты литературных произведений их "недостаточной художественностью". Так, например, о другой книге Мордовцева (сборнике пьес "Славянские драмы", 1877), весь тираж которой также был определен к сожжению, цензор писал: "В пьесах, написанных страстным, поэтическим языком, выведены под весьма прозрачным замаскированием русские политические эмигранты Герцен и Бакунин"*.

_______________

* Д о б р о в о л ь с к и й Л. М. Запрещенная книга в России,

1825 - 1904 гг. - М., 1962. - С. 124.

Когда после революции разбирали личную библиотеку российских императоров, нашли в ней и этот сборник. О том, что экземпляр первой из упомянутых здесь "сожженных книг" Мордовцева также находился в этой библиотеке, сообщил недавно в печати его нынешний владелец-книголюб.

...Когда Ф. Энгельс после смерти своего великого друга и соратника разбирал его библиотеку, он думал прежде всего не о мемориальном, а о практическом ее значении. Среди книг, которыми пользовался в своей работе К. Маркс и которые Ф. Энгельс охотно потом посылал для чтения русским политэмигрантам и знавшим русский язык общественным деятелям Европы, были и книги Д. Мордовцева "Самозванцы и понизовая вольница" (1867) и "Политические движения русского народа" (т. 1 - 2, 1871)*.

_______________

* См.: Русские книги в библиотеке К. Маркса и Ф. Энгельса. - М.,

1979. - С. 95, 116.

В Европе сведения об исторических исследованиях Мордовцева можно было узнать из газеты А. И. Герцена и Н. П. Огарева "Колокол", - например, в 1868 году, когда газета издавалась в Женеве также и на французском языке: среди "авторов замечательных монографий, касающихся наиболее интересных сторон и моментов нашей национальной жизни", назван здесь, рядом с выдающимся историком Н. И. Костомаровым, Д. Л. Мордовцев...

Одной из характерных особенностей, определивших невиданный после "Истории государства Российского" Н. М. Карамзина успех сугубо исторических исследований Мордовцева, был уже сам стиль их повествования, далекий от академического, живой и образный. Вот, например, как Мордовцев в своей монографии "Гайдамачина" (1870) рассказывает о той части крестьян, которая противилась путам оседлого крепостнического состояния в "польский период" истории Украины: "...на землях помещиков, которые желали привлечь к себе чужих крестьян, выставлялись большие деревянные кресты, а на этих крестах обозначалось "скважинами проверченными", на сколько лет новопоселившимся обещается льгота от всех "чиншов", т. е. от оброка и барщины. Крестьяне, со своей стороны, бродили от одного места к другому, выискивая, нет ли где креста и сколько на нем просверлено скважин. И вот мужик проведает о новой кличке на слободку и нового креста ищет и таким образом весь свой век не заводит никакого хозяйства, а таскается от одного креста к другому, перевозя свою семью и переменяя свое селение... Пока окончательно не успокаивается под могильным крестом".

Из таких вот кочующих по Украине крестьянских масс и вырывались "самые страстные натуры", отвергающие этот социальный крест на своей судьбе - гайдамаки.

"...внутренний хаос, в котором зарождалась гайдамачина, - пишет Мордовцев, - подобно тому, как среди внутренней неурядицы России зарождалась и созревала около того же времени пугачевщина - два родных детища деспотизма".

Уже из этих слов писателя понятно его "общественное настроение" демократическое по своей сути, неизменно сочувственное "к голытьбе, забытой историей". Но... не забытой самим народом, память которого "освещает известные исторические события и лица вернее, ближе к истице, чем официальные документы, не всегда искренние, а часто - с умыслом лживые"*.

_______________

* Из предисловия автора к первому (1870 г.) изданию

"Гайдамачины".

С явным сарказмом передает Мордовцев желание "власть имущих" иметь такую историю, в которой народ безмолвствует только потому, что одобряет... Из которой бы явствовало, как он, народ, "вносил подать, отбывал рекрутчину, благоденствовал (вспомним здесь непередаваемый на русском языке "юмор" шевченковских строк: "на всiх языках все мовчить, бо благоденствуе!.." - Ю. С.), как он коснел или развивался, как подчас бунтовал и разбойничал целыми массами, "воровал" и "бегал" - тоже массами в то время, когда для счастья его работали генералы, полководцы и законодатели".

В таком повествовании - весь Мордовцев: что это у него, как не усмешка самого народа над истинно "барской" историей!

Истина не конечна: павшим за нее воздвигаются монументы, но для живых это уже скорее символы недвижимости завоеванных привилегий. Дворянство, родившееся при Иване Грозном, было благодарно Петру I прежде всего за то государственное значение, до которого он его поднял, разрушив старую боярскую Русь. Прославляемые с петровских времен "долг и честь российского дворянина" - это его д о л г перед с в о и м дворянским государством, его честь - во взаимоотношениях с себе подобными. Об этом теперь, через три четверти века после нашей революции, мы начинаем забывать. И вот уже такие понятия, как и с т и н а и г у м а н и з м, кажутся нам понятиями абсолютными, "очищаемыми временем от вульгарно-социологического содержания" - однако не в отрыве ли этих понятий от российской истории?

Петр I в произведениях Мордовцева - герой и в буквальном и в литературном смыслах: романы "Идеалисты и реалисты" (1876), "Царь и гетман" (1880), "Царь Петр и правительница Софья" (1885). В романе "Державный плотник" он "гений", "титан", "исполин", "вождь"...

Исторически прогрессивной для своего времени считает деятельность Петра I и современная наука. В самом деле. Пирамиду власти, венчаемую "великими", создавала сама необходимость, собравшая, наконец, русских вместе после ордынского грома. И, конечно же, читая роман Мордовцева, мы понимаем поистине пушкинскую гордость автора за "державного плотника", как никто в истории выразившего государственную идею русского народа.