Шарль Нодье - Инес де Лас Сьеррас

• Название: Инес де Лас Сьеррас
• Автор: Шарль Нодье
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Готические новеллы
• Год: 1960

Шарль Нодье — фигура в истории французской литературы весьма своеобразная. Литературное творчество его неотделимо от истории французского романтизма — вместе с тем среди французских романтиков он всегда стоял особняком. Он был современником двух литературных «поколений» романтизма — и фактически не принадлежал ни к одному из них. Он был в романтизме своеобразным «первооткрывателем» — и всегда оказывался как бы в оппозиции к романтической литературе своего времени.

«…Не расскажешь ли нам и ты какой-нибудь истории с привидениями?»

---

— Прекрасно, — возразил я, — сеньор Баскара, вы рассуждаете как нельзя лучше, и я присоединяюсь к вашему мнению. Но уверены ли вы, что если это объяснение не годится, то у меня нет в запасе другого? Видимо, ваши чувства пришли в достаточное равновесие, чтобы вам можно было услышать его, и глубокое спокойствие, сменившее ваш недавний, так быстро исчезнувший ужас, послужит мне в случае нужды лишним доказательством. Вы актер, сеньор Баскара, и очень хороший актер, ручаюсь вам; нынче ночью вы доказали это лучше, чем когда-либо во все свое пребывание в Хероне. Эта дивная певица, эта несравненная танцовщица, которую вы, вероятно, придерживаете для открытия театра в Барселоне, уж не знакома ли она вам? Не соблазнительно ли было проверить ее в прекрасно разыгранной сцене на трех страстных любителях театра, чей восторг мог бы послужить вам залогом будущих успехов? И в то же время не тешилось ли ваше испанское тщеславие преждевременной надеждой вызвать проявление некоторой тревоги и страха у трех французских офицеров? Что скажете вы на это, сударь?

— Ага! — сказал Бутрэ, улыбаясь и допивая свой стакан, ибо он все еще искал предлога, чтобы оказаться снова философом. — Что скажете вы по этому поводу, коварный шутник?

Сержи, который до сих пор не выходил из своего оцепенения, поднял на нас уже не такой печальный и блуждающий взор. Мысль о том, что Инес можно будет обрести в нашем мире, несколько смягчала его скорбь, у него блеснула надежда, что ее можно будет позвать обратно и он увидит ее снова. Он прислушался.

Баскара пожал плечами.

— Позвольте, — продолжал я, взяв его за руку. — Эта шутка не так дурна, чтобы мы могли сердиться, и она доставила нам слишком большое удовольствие, чтобы мы стали вменять ее вам в преступление. Я бы даже сказал, не боясь возражений со стороны товарищей, что каждый из нас охотно уплатит за свое место при повторении спектакля; но теперь комедия сыграна, и вы должны рассказать ее секрет нам, как порядочным людям, которых не дурачат безнаказанно и дружбой которых должен бы дорожить такой человек, как вы. Расскажите все откровенно, мы разрушим эти нелепые баррикады, а вы позовете обратно Инес. Предупреждаю вас, что всякое запирательство, выходящее за пределы, которые ему ставит наша учтивость, превратится в смертельное оскорбление, и вы за него заплатите дорогой ценой. Почему вы не отвечаете?

— Потому что отвечать бесполезно, — сказал Баскара. — Если бы вы немного подумали, то избавили бы себя от труда чинить мне допрос. Посудите сами!

— В самом деле, сударь? Но что же дальше? Мне кажется, я выражался достаточно точно.

— Точно — пожалуй, — согласился Баскара. — Но где же правдоподобие? Послушайте-ка. Правда или нет, что вы встретили меня сегодня утром в повозке Эстебана? Правда или нет, что вы заняли места рядом со мною? Правда или нет, что я не мог ожидать этого? Правда или нет, что я с того времени ни на минуту не отлучался от вас?

— Это правда, — сказал Сержи.

— Это правда, — сказал Бутрэ.

— Продолжаем, — сказал Баскара. — Мог ли я предвидеть внезапную грозу, которая застигла нас при выезде из Хероны? Мог ли я предвидеть, что мы сегодня не прибудем в Барселону? Предвидел ли я, что харчевня в Маттаро будет переполнена? Предвидел ли я ваш дерзкий план заночевать в замке Гисмондо, от одного вида которого у проезжающих волосы становятся дыбом? Разве не я противился изо всех сил этому решению, и разве я не против воли пришел сюда?

— Это правда, — сказал Бутрэ.

— Это правда, — сказал Сержи.

— Подождите, — продолжал Баскара. — С какой целью я стал бы затевать эту чудовищную интригу? С целью проверить на трех офицерах херонского гарнизона впечатление от дебюта такой певицы и танцовщицы, какую вы только что видели? (Вам угодно называть ее так, и я не возражаю.) Право, сеньоры, вы слишком высокого мнения о щедрости бедного провинциального режиссера, если предполагаете, что такие представления он дает gratis![9] Если бы у меня была такая актриса, как Инеc, — да снизойдет на нее милосердие господне! — я бы, поверьте, поостерегся подвергать ее смертельной простуде под сырыми сводами этого проклятого замка или увечию в его развалинах. Я бы никогда не повез ее в Барселону, где со времени войны нет даже воды для питья, а ведь она в один сезон в миланской «Ла Скала» или в парижской Опере составила бы мне целое состояние. Да что я говорю — в один сезон! В один вечер, одной только арией, одним только па! Мадридская Педрина, о которой столько говорили, хоть она появилась один только раз, и которая на следующее утро проснулась, говорят, обладательницей королевских сокровищ, сама Педрина могла ли бы сравниться с ней? Певица — да вы ведь слышали ее сами! Танцовщица, которая ни разу не коснулась пола ногами!

— Это правда, — сказали разом Сержи и Бутрэ.

— Еще одно слово, — прибавил Баскара. — Мое внезапное спокойствие поразило вас, да и как бы могло быть иначе, если оно удивило и меня самого? Теперь я понимаю, в чем дело. Поспешность, с которой удалилась Инеc, была знаком того, что час привидений уже миновал; и эта мысль облегчила мое состояние. Что касается причины, по которой трое окаянных не явились нынче, как обычно, — это вопрос более трудный, и меня он занимает, лишь поскольку он касается моего христианского милосердия. По всей вероятности, он ближе затрагивает тех, кто их изображал.

— Тогда, — сказал Бутрэ, — да сжалится господь над нами!

— Странная тайна! — воскликнул я, ударив по столу кулаком, потому что эти доводы убедили меня. — Что же такое, я вас спрашиваю, мы только что видели?

— То, что люди очень редко видят в этой жизни, — сказал Баскара, перебирая четки, — и чего очень многие не увидят и в будущей — душу чистилища!

— Господа, — начал я довольно твердо. — Здесь есть тайна, в которую ни один человеческий разум не может проникнуть. Она, несомненно, скрывается в каком-нибудь явлении природы, объяснение которого вызвало бы у нас улыбку, но оно ускользает от нашего рассудка. Как бы то ни было, мы не должны своим авторитетным свидетельством поддерживать суеверия, недостойные как христианства, так и философии. В особенности же важно для нас не уронить честь трех французских офицеров и не рассказывать о сцене — согласен, весьма необыкновенной, — потому что тайна ее, рано или поздно раскрытая, грозит сделать из нас всеобщее посмешище. Я клянусь честью и ожидаю от вас такой же клятвы, никогда в жизни не рассказывать о событиях этой ночи, пока причины их не будут выяснены.

— Мы тоже клянемся в этом, — сказали Сержи и Бутрэ.

— Призываю в свидетели господа нашего Иисуса, — сказал Баскара, — клянусь своей верой в его святое рождество, которое сейчас славят на земле, что никогда не скажу об этом никому, кроме своего духовника в исповедальной; и да святится имя господне в веках!

— Аминь, — подхватил Бутрэ, обнимая его с искренним порывом. — Прошу вас, дорогой брат мой, не забывать меня в ваших молитвах, ибо я, к несчастью, уже разучился их читать.

Ночь проходила. Тревожный сон охватил нас одного за другим. Нет нужды рассказывать вам, какие сновидения его волновали. Наконец солнце встало; небо было чище, чем мы могли ожидать накануне, и, не обменявшись ни словом, мы добрались до Барселоны, куда прибыли ранним утром.

— А дальше? — спросил Анастаз.

— Дальше? Что ты подразумеваешь под этим, скажи, пожалуйста? Разве моя история не кончена?

— Не знаю почему, но мне кажется, что здесь еще чего-то недостает, — сказала Эдокси.

— Что же сказать вам еще? Два дня спустя мы вернулись в Херону, где нас ожидал приказ о выступлении полка. Неудачи великой армии вынудили императора стянуть на севере отборные войска. Я оказался там вместе с Бутрэ, который стал набожным с тех пор, как лично поговорил с душой чистилища, и с Сержи, который не изменял своей любви с тех пор, как влюбился в призрак.

В самом начале битвы при Люцене[10] Сержи находился рядом со мной. Вдруг он покачнулся в седле и склонил свою голову, пораженную смертельным свинцом, на шею моего коня.

— Инеc, — прошептал он, — иду к тебе, — и испустил последний вздох.

Несколько месяцев спустя армия возвратилась во Францию, где бесполезные чудеса храбрости отсрочили, но не предотвратили неизбежное крушение Империи. Наступил мир, и множество офицеров навсегда оставило военную службу. Бутрэ скрылся в монастырь, где, я думаю, он находится и теперь, я удалился в поместье моих отцов, покидать которое не имею желания. Вот и все.

— Не может быть, чтобы это была вся история Инеc, — с недовольным видом сказал Анастаз. — Вероятно, ты знаешь еще что-нибудь.

— В своем жанре эта история совершенно закончена, — ответил я. — Вы просили у меня историю с привидениями, и я рассказал вам историю с привидениями; иначе окажется, что их вовсе и не было. Всякая другая развязка была бы неправильной для моего рассказа, потому что она извратила бы самую природу.