Войцех Жукровский - На троне в Блабоне

• Название: На троне в Блабоне
• Автор: Войцех Жукровский
• Издательство: Радуга
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1989
• ISBN: 5-05-002369-6

В сборник сказочно-фантастических произведений известного польского писателя Войцеха Жукровского (род. в 1916 г.) вошла философская сказка «На троне в Блабоне»; в ней мудро и остроумно поставлены многосложные проблемы нашего бытия: борьба добра и зла, власть и справедливость, ответственность художника за свое творчество, старшего поколения — за юную смену и т. п.

Дополняют сборник рассказы фантастического характера.

---

— Сюда! Сюда! — Тень ночной птицы бесшумно пересекла полосу лунного света.

— Нас не проведешь, не выманишь во двор, ты, крылатый птицекот! — Почтенная седая мышь тревожно вздрогнула. Постояла немного, прислушиваясь, — ровное дыхание внучат обещало спокойную ночь. Всем досталось с этим переездом на зимнюю квартиру.

Наверное, вас интересует, откуда я все знаю, ведь меня не было тем вечером в подполе. Так вот: историю своего деда рассказал мне юный Мышик; он только прикинулся спящим, а сам тихонько пинался с братцем, хохоча в подушку. Когда все утихло, мышата выскользнули из кроватей и отправились прогуляться по дому. Тогда-то я и накрыл их. Мышик хвалился старинным родом, от которого будто бы вел родословную. Все это, разумеется, он рассказал много позже, когда отправился со мной в путешествие; я был единственный, с кем мышонок мог поговорить откровенно, вспомнить домашний уют, маму, бабушку, братьев и сестер, по которым очень скучал, хоть и не признавался в том.

А тогда ночью они с братом вылезли через приоткрытую отдушину на увитую диким виноградом стену дома и, попискивая, дабы придать себе храбрости, стали взбираться ко мне на второй этаж. Дерзости этим юнцам не занимать стать, а вот сколь опасна была затаившаяся сова, они, пожалуй, просто не понимали… Самоуверенные мышата с подоконника в моей спальне спрыгнули на пол, осмотрелись. Я уже совсем проснулся и прислушивался к их голоскам.

— Мне страшно…

— Не бойся! Кота здесь не держат, а этот нас любит, — шепнул храбрый Мышик, вскарабкиваясь по моим брюкам, брошенным на стуле. Луна светила ярко, и я видел, как он отчаянно вертел хвостиком, чтобы удержать равновесие. Потом ловко вспрыгнул на стол, заваленный бумагами, и пробежал по клавишам машинки. — Тут ничего вкусного нету, — зашептал он разочарованно. — И чем только он здесь занимается?

Я промолчал — побоялся спугнуть сорванцов. Признаться, я и вправду полюбил мышей. Частенько, подолгу просиживая над листом бумаги, слышу их голоса, писки, быстрое топотанье — ночами они вовсю шуруют под полом… А в темноте видны мелькающие фонарики, когда они крадутся в кухню или в кладовую. Да и праздники мы справляли вместе, порой, засыпая, я слышал, как они хором тоненькими голосами пели в норках коленды[4] или справляли пир и поднимали тосты. А может, это доносилось до меня далекое эхо праздника у соседей, я и сам уже не знаю, где правдивейшая правда, а где у меня фантазия разыгралась, выдумка одолела или приснился сон.

Этой ночью меня отвлекали разные звуки. Из-под опущенных век я наблюдал двух мышат — они прижались друг к дружке и, встав на задние лапки, принюхивались к чему-то за окном, а их выпуклые глазенки светились в сумраке капельками чернил. Похоже, они что-то услышали и забеспокоились.

Удивительные случаются вещи: четырехугольник моего окна пересекла отчетливая черная полоса. Что-то терлось о крышу, глухо позвякивала водосточная груба, и сыпались вялые листья, багряные, они казались черными в лунном свете. Зеленоватый луч просвечивал сквозь мышиные ушки и серебрил усики. Мышата ожидали, кто же появится за окном. Смельчак подбадривал братца — ведь это он вытащил робкого братишку в ночное путешествие:

— Не бойся. Бабушка говорит, он часто про нас писал, и с большой симпатией. Бабушка даже считает его мышечеловеком, возможно, он наш дальний родственник, потому что все время шуршит бумагой по ночам, пишет и рвет, пишет и рвет…

Ну и мыши, даже это умудрились за мной подсмотреть. И в самом деле я частенько откладывал ручку в сторону, уныло комкал вынутую из машинки страницу и со злости рвал ее в мелкие клочья. Запечатленные клавишами машинки, мысли оказывались весьма далекими от того, что в воображении представлялось таким ярким, — слова, вроде бы единственные, меткие, самые выразительные, походили теперь на бабочек с помятыми, сломанными крылышками, которых отняли у ребенка, стиснувшего их изо всех сил в кулачке.

Я так досконально знал своих героев, а они не слушались меня, то и дело выкидывали разные коленца, самовольничали и отказывались проявлять лучшие свои качества. Порой откалывали такое, что руки опускались! Люди мужественные, благородные на поверку оказывались расчетливыми, алчными, коварными, хотя часто все это искусно скрывали. Вечно поступали они наперекор моим желаниям, а я воображал их примером рассудительности и мудрой, деятельной любви к Отечеству. И все едино, как оно называется: Тютюрлистан, Блаблация или моя родная Польша. Попытки поучать ни к чему не приводили: герои лишь многозначительно, с намеком, мол, сам понимаешь, подмигивали мне и упорствовали. И однажды я уразумел: пусть я сотворил их, вызвал из небытия, но живут они собственной жизнью, а меня устранили с пути и обогнали, и я могу лишь покорно, порой с непомерным удивлением, описывать их приключения.

Вот я и прислушивался к тому, о чем шепчутся мышата.

— Сейчас он уснул, стало быть, как бы пропал, вроде и нету его. Бабушка говорила, когда пишет, можно бегать у него по столу, все равно не увидит, потому как витает бог весть где…

— А если стучит на машинке, значит, он здесь, в комнате?

— Бабушка полагает, потому и пишет, что бродит где-то далеко. Ты хоть что-нибудь в этом понимаешь?

— Ничегошеньки.

— И я тоже, — признался младший.

Снова загромыхало над карнизом, в виноградных гирляндах, пригоршнями посыпались листья. Мыши замерли, прижав передние лапки к груди, словно старались унять беспокойный стук сердца. Я потихоньку высвободился из постели, босиком бесшумно подкрался к окну и указательным пальцем прижал им хвостики. Мышата рванулись, пытаясь бежать, но коготки скользили по гладкой поверхности большого стола.

— Отпусти! Отпусти сейчас же, не то укушу! — грозились они, но писк уже походил на плач. — Пусти, больно ведь…

— А ты не рвись, не упирайся лапками изо всех сил, и больно не будет, — шепотом посоветовал я, — а придержу я вас всего на минутку. Хочу познакомиться… Мне очень приятно, что вы всем семейством вернулись на зимовку к нашим пенатам. Передайте поклон бабушке.

Я убрал палец, и мышат словно ветром через окно сдунуло.

ПОХИЩЕНИЕ В НЕБЕСА

Я притаился за шторой. Пусть воры только влезут, захлопну окно и схвачусь с ними…

Сверху развернулась веревочная лестница с бамбуковыми перекладинами. Кто-то спускался с кошачьей ловкостью. Длинный пушистый хвост, усатая морда — и в комнату спрыгнул рослый котище. За ним, рискованно раскачиваясь вместе с лестницей, показались сначала ноги в рейтарских сапогах с отворотами, а после и вся фигура толстого мужчины в кожаной кирасе и большой шляпе со страусовыми перьями. Он не спрыгнул с подоконника, а, охнув, перевалился в комнату, так ударившись ногами об пол, что зазвенели шпоры. Кот зашипел на него: «Тиш-ш-ше!» — и лапой указал на мой топчан.

Какие же это грабители! Клянусь, я их знаю. Они крадучись обошли стол и наклонились над сбитой постелью. Мужчина, будто не доверяя собственным глазам, начал ощупывать скомканное одеяло. При свете луны удалось рассмотреть, что из-за пояса торчит вовсе не дуло пистоли, а складная подзорная труба, встарь называемая перспективой.

Сердце мое забилось радостью; коли все это не сон, значит, ко мне ввалился артиллерийский сержант Бухло — ведь это он после выигранного сражения получил за большие заслуги подзорную трубу от графа Пармезана, — ну а если это Бухло, то второй не кто иной, как Мышебрат Мяучар. Что же стряслось в Блаблации, коли старые друзья разыскали меня?

— Никого! Как же теперь? — буркнул Мышебрат. — Сколько раз мы подавали ему во сне сигналы, звали, просили вернуться в Тютюрлистан, а он от нас прячется…

В эту странную минуту вдруг неистово закуковала кукушка; сержант сорвал с головы шляпу и одним махом загнал навязчивую птицу обратно в часы. От обиды кукушка даже захлопнула дверцу. Я не выдержал, раздвинул шторы и появился в лунном свете, как привидение.

— А вот и я! Здравствуйте, дорогие друзья моей молодости!

Луна плеснула на меня светом, посеребрила голову. На мгновение пришельцы онемели, но тут же узнали и припали ко мне с обеих сторон. На плечах я почувствовал задубевшие от росы кожаные перчатки, а о ладонь потерлась пушистая мордочка, ласково лизнул шершавый кошачий язык, пушистый хвост дружески коснулся ноги.

— Вот и ты! Наконец-то мы застали тебя, — загудел басом сержант Бухло.

— Тсс, — осадил я старого артиллериста: в соседней комнате беспокойно забормотала что-то во сне дочь, а жена тяжело вздохнула, словно несла громадную корзину с банками римского варенья. — Если вы за мной, давайте втихомолку, чтоб никто не знал, только мы втроем…

На щеке я ощутил теплое дыхание. Усы у сержанта насквозь пропитались запахом крепкого табака и, сдается мне, вишневой наливки. От кота пахло мельницей, мучной пылью и, пожалуй, хоть это и маловероятно, мокрой мышью.