Римантас Будрис - Нежнорогий возвращается в лес

• Название: Нежнорогий возвращается в лес
• Автор: Римантас Будрис
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1977

Лирические познавательные рассказы из жизни природы. Современный литовский писатель, ученый-биолог, неутомимый путешественник воспитывает своими произведениями бережное отношение к прекрасному миру живой природы.

Для среднего возраста.

---

Это была хлопотная весенняя работа: переставить ловушку наоборот. Прибыли помощники, и мы несколько дней трудились вместе.

Осенью птицы улетают, весной возвращаются. Значит, зев моей сети должен встречать их с обратной стороны, с южной. Теперь приемная камера окажется в северном конце длинного сетчатого коридора.

Сильно разнятся осенние птицы от весенних.

Осенью птицы улетают во множестве. Они летят стаями, напирают лавиной. Осенью у птиц достаточно времени. Можно сделать привал, опуститься на жировку. Как-никак отмахать крылышками тысячи километров дело нешуточное. Сил-то сколько требуется! А главный источник энергии — накопленный птицей жир. Поэтому пернатые и останавливаются пополнить запасы сил. Если застигнет в пути ненастье, переждут… Время терпит.

Весной птиц пролетает гораздо меньше. Разметало их несметные полчища в чужих краях. Поредели птичьи стаи. Часть погибла в пути, не вынесла тягот странствия. На зимовьях птиц бьют, ловят сетями, промышляют на охоте. Для южанина северная птица — лакомый кусочек. Находятся люди, которым ничего не стоит подстрелить и изжарить жаворонка. Что им жаворонок, не для них его серебристая песенка! Насадят на вертел и рады: что за деликатес!

Бывает и так, что человек ополчится на жуков-вредителей, станет их изводить на полях всякими ядами. Прилетят гости с севера — наши птицы, — кинутся подбирать жуков, а те отравлены. И гибнут в неведении птицы. Отчего все меньше становится белых аистов? Да оттого, что на далеком юге, в саваннах Южной Африки, наедаются они отравленной саранчи и гибнут.

Не столь обилен птичий поток, струящийся по птичьей дороге весной, но все же возвращаются пернатые. Наши птицы. Готовые петь, по-весеннему нарядные. Весной им некогда подолгу отдыхать. Остановятся переждать непогоду, потом еще поспешнее мчатся к родным гнездовьям.

Вот уже потянулись в родные края дикие голуби витютни. На большой высоте движутся, как и осенью. Спешат, им пора уже ворковать, апрель — голубиный месяц.

Мало кто попадается в ловушку. Но кто угодит, продолжает свой путь уже с колечком.

Я получил известия о птицах, окольцованных осенью. Письма адресованы не мне лично: на кольцах проставлен адрес Центра кольцевания. А товарищи из Центра, получая письма, извещают меня. В домик почтальон привозит письма на мотоцикле.

Ястреб-перепелятник погиб во Франции. Улетел следом за всеми птицами и сложил свою буйную голову.

Три большие синицы, видимо на перелете, были пойманы в Калининградской области и выпущены на волю. Об одной дали знать из предместья Берлина. Зимой любопытная синичка влетела в открытую форточку и попала в комнату. Ее тоже выпустили.

Несколько зеленушек были убиты на охоте в Италии, одна — во Франции (крохотные птички, ростом с зяблика, а тоже — предмет охоты!).

О зябликах дали знать из земли Баварии в Германии, из Испании.

Три чижа были найдены в Северной Африке.

Немногочисленны вести об окольцованных пернатых: ведь далеко не все они попадаются в руки человека. Но даже и эти немногие сведения помогают больше узнать о птичьих кочевьях.

Про мохноногого сыча никто не сообщил. Не попался, значит, никому. Ночная птица. Хочется верить, что он благополучно вернулся в свое обжитое дупло и по ночам дудит в глиняную свистульку.

Где и когда обнаружены мои птицы, я записал в толстую тетрадь. И часто листаю ее, мыслями уношусь следом за птицами.

Недолгие дневные дела окончены.

Надеваю своим друзьям по кольцу на лапки. Дрозду — покрупнее. Зяблику — из самых маленьких. Как чижам. На память обо мне. А я стану ждать от них вестей. Ох, не хочется получить сообщение: добыт на охоте… найден… Я бы хотел узнать, что они «пойманы и отпущены…». Это был бы для меня праздник: знать, что мои приятели счастливо странствуют по белу свету. Ведь зима, проведенная под одной крышей, сближает.

Я взял обоих и вышел наружу. Недалеко пойду. Здесь же, на полянке, где недавно красовались яркие мухоморы, где ветер кружил восковые листочки берез, а потом белел снег и горсть алых ягод сушеной рябины сманила черную птицу в сетку-силок, здесь и отпущу их…

Черный дрозд едва умещается в горсти. Озирается, вертит головой. Зяблик посматривает своими бойкими, живыми глазками. Его несу в другой руке. Разжимаю пальцы — прощайте! Обе птицы замерли от неожиданности. Через миг встряхиваются и взлетают. Черный дрозд опустился неподалеку, на березу, потом снялся и опять сел, поближе к вершине. Озирается. Воображаю, каково ему: давно не видел привольного мира. Зяблик упорхнул подальше, в сосняк. Сидит, должно быть, на сосновой ветке, заливается…

Грустновато мне без этих двух пичужек. Оказывается, привык. И не тянет в домик, где никого не осталось. Но не держать же взаперти двух птиц себе в угоду. Сейчас, когда настало время песен, когда пора устраивать гнезда…

Иду вдоль взморья.

Плывет гусиный караван. Гуси-гуменники. Зимовали на побережье Франции, в Голландии или в Данни… Серые гусите уже прибыли к себе на север. Скоро и гуменники перестанут пролетать. Потом промчатся казарки, маленькие, изящные гуси. Они последними возвращаются в родные северные края.

Спешат, дружно работают крыльями гуси.

Я помахал им рукой. Счастливого полета! Доброй вам, безопасной дороги по птичьему пути! Летите, гуси, летите к родным гнездовьям.

Не пойду в свою хижинку ни сегодня вечером, ни на ночь. До утра пробуду под открытым небом, стану слушать весеннюю ночь.

Дни уже заметно удлинились. Не сразу темнеет.

Взошел месяц, очень тонкий, ясный.

Весенней порой бывает такой прозрачной чистоты месяц, даже ночь от него становится ясней. Наступают прозрачные, сквозные вечера. И никогда так крепко не благоухает земля, как весенними вечерами.

Слышны птичьи голоса. Высоко поднялся месяц. Мимо прозрачного его лика проносятся, стремясь на родину, птицы севера.

Безвозвратная сказка

— На север!

Все чаще так выкликает кто-нибудь из гусиной стаи. Вытянет шею, начнет озираться, будто что-то почуял, расслышал далекие, зовущие его голоса.

И остальные птицы поднимут головы, перестанут искать корм, растревожатся, ведь вскрик напомнил им то, чего они все ждут, к чему стремятся.

Но только одна птица выкрикнет: «На север!» Другие послушают, послушают да и примутся за свои дела. А кто-нибудь ответит:

— Пока не пора, пока не пора…

На далеком морском берегу, где зимы окутаны туманом и сыростью, где реки не замерзают, где так много удобных пойменных низин, где теплые отмели, — там зимуют серые северные гуси.

Стаи этих гусей, покидая родину, сначала следуют на юг, потом вдоль взморья сворачивают на запад, так достигают они стран, где испокон веков зимовали их предки.

И эта стая паслась в тех же местах. Ждала весны. Весна здесь начинается такими же влажными, туманными днями, какие стоят зимой. Но птицы распознают одним лишь им понятный зов и собираются в путь.

Поредела, сократилась стая за зиму. Не от голода, больше от выстрелов гибли серые гуси. Иные натыкались ночью на провода, натянутые между столбов, падали наземь. Со сломанными крыльями кое-как пытались двигаться по земле. Но их ловили, и никто больше бедняжек не видал.

Бывало и так: бродят мирные гуси по лугу и вдруг малый пригорок, мшистая кочка оборачивается ловушкой. Приблизишься — оглушит тебя несусветным грохотом. Снимались птицы, суматошно вопя, жалобно перекликались, пересчитывали свои ряды. Видели сверху, как одна-две птицы оставались на лужайке.

Стреляли их на воде и в воздухе. Подстерегали на корме, преследовали на лету…

Но больше всего запомнится гусям кровавая расправа: в них выстрелили из пушки. Это было в морозную зиму, самую жестокую на памяти старых гусей. Льдом затянуло полоску вдоль берега. Свободной воды оставалось вовсе немного, гуси плавали вплотную друг к дружке. И тогда появилась эта черная лодка. Сперва она не показалась им опасной — лодка как лодка, мало ли их плавает по рекам. Но лодка приблизилась и — будто раскололось небо. Огромная стая птиц, целая их туча, еще более плотная, чем на воде, метнулась в воздух и сбилась там в кучу. И тогда грянул еще один залп. Те, кому удалось спастись, видели, сколько их сородичей пало на воду: одни безжизненно покачивались на волнах, другие судорожно били крыльями, с криком погружались под воду, захлебывались, не в силах взлететь… Люди палили по птицам из пушки. Она была заряжена не одним большим снарядом, как обычно заряжают пушки, а дробью. Это была не какая-нибудь пушчонка, а специально изготовленная для этой охоты. Люди подбирали птиц из воды. Недобитых прикалывали острогами и кидали в лодку еще бьющихся.

— Не наших краев птица… — произнес кто-то в лодке. — Все равно улетели бы. А так хоть нам достанутся.