Карина Тихонова - Дневник его любовницы, или Дети лета

• Название: Дневник его любовницы, или Дети лета
• Автор: Карина Тихонова
• Издательство: АСТ
• Жанр: Детектив
• Год: 2007
• ISBN: 5-17-038498-X

Она — любовница известного писателя. Она — его тень, отражение его успехов. Что и говорить — незавидная доля. Ей трудно примириться с тем, что она всегда на втором плане, что ее скрывают от глаз знакомых, родных, друзей, что она моложе, красивее и талантливее его жены. Это несправедливо. Но мужчины редко жаждут перемен. Устоявшаяся жизнь для них гораздо важнее неопределенных перспектив. Что делать? Ей придется брать инициативу в свои руки. Ведь жизнь только одна, и это ее жизнь…

---

— А-а-а…

— Да. Спрашивали, что мне известно.

— А ты?

— А что я? — удивился я. — Разве мне может быть что-то известно? У них, у крутых, свои разборки, а я тут тихо сижу, никого не трогаю, починяю примус…

— А-а-а…

— Да. Сам понимаешь, я в своем романе так закопался, что по сторонам зевать некогда.

— Ну, да, — ответил Глеб, мгновенно уловив все, что я не мог сказать прямым текстом. Не знаю, прослушивается ли мой аппарат, но исключать этого никак нельзя.

— В общем, жизнь бьет ключом, — закончил я.

— Да, — поддержал Глеб. — Не позавидуешь…

— Мне или Горелому?

— Обоим, — ответил Глеб. — Мне тебя даже больше жалко.

— С чего это вдруг? — не понял я.

— Горелый уже отмучился, — сказал Глеб веско. — А тебе все это только предстоит. Допросы всякие, визиты в прокуратуру или не знаю куда… В общем, веселая жизнь.

— Да, — согласился я. — Не думаю, что меня так просто оставят в покое. Приезжай поддержать морально.

— Тош, я бы с удовольствием, — ответил Глеб. — Но не могу.

Я насторожился:

— У тебя что, тоже новости?

— Тоже, — подтвердил Глеб. — Но, в отличие от твоих, без криминального душка.

Он помолчал и сказал ликующим голосом:

— Тошка, мне дали бесплатную семейную путевку в Египет!

— На работе, что ли? — не понял я.

— Ну, конечно! — с сарказмом ответил Глеб. — На работе! Ты соображай, что говоришь! Ничего не на работе, а в турбюро…

Я почесал затылок.

— У них там что, день бесплатных путевок? — спросил я.

— У них там рекламная акция, — радостно ответил приятель. — По компьютеру выбрали пять семей, и отправили их в бесплатный круиз по Египту. Тошка, ты представляешь?

— Не горячись, — предупредил я. — Бесплатный сыр кладут только в мышеловку. В турбюро был?

— Был, — подтвердил Глеб.

— И что?

— Говорю тебе, балда, дали путевку! На всю семью! С детьми!

— Вот это да! — сказал я деревянным голосом. Мне как-то не верилось, что такое возможно. И я недоверчиво спросил:

— Уточни на всякий случай, отель оплачен, нет?

— Оплачен!

— А дорога?

— Билеты на руках!

— Питание?

— Завтрак оплачен, остальное за свой счет, но это ерунда. Тошка! Мне даже не верится!

— А как же твои экзамены? — напомнил я.

— А, ерунда! — отмахнулся приятель. — Попрошу коллег, они подменят… Такой случай раз в жизни бывает!

Я немного подумал. Случайности в жизни нашего человека обычно бывают неприятные. Если случайность приятная, то она, скорее всего, не случайна. Вполне возможно, что Егор выписал гонорар не только мне, но и Глебу.

Я придал своему голосу внушительность и многозначительно спросил:

— Ты уверен, что это все случайно?

Глеб озадаченно умолк.

— Ты думаешь… — начал он, но я тут же перебил его:

— Надеюсь, что так. Тогда твое путешествие не мыльный пузырь, а хорошо замаскированная форма благодарности.

— Может быть, — задумчиво произнес Глеб. — Слушай, а мне это в голову как-то не приходило. Наш друг еще в Городе?

— В Городе, — ответил я.

— Ну, тогда все возможно. Если увидитесь, поблагодари его от меня. Скажи, что он угадал. Я всю жизнь мечтал попутешествовать.

— Если увижу, передам, — пообещал я. — Когда отъезжаешь?

— Отлетаю, — поправил Глеб. — Послезавтра.

— Заехал бы перед отлетом.

— Нет, не могу. Нужно найти замену, пока на кафедре все в отпуск не разбежались. Нужно собраться, решить, что с собой берем… В общем, времени в обрез.

— Ну, ладно, — сказал я.

— Не обижайся! — призвал Глеб.

— Да ты что! Я за тебя ужасно рад!

— Приедем — позвоню.

— Обязательно.

— Ты-то сам никуда не собираешься?

— Пока нет.

Мы немного подумали, потом Глеб неловко сказал:

— Ну, пока…

— Счастливого пути, — ответил я и выключил аппарат.

Отодвинул его на край стола и задумался. В рекламные акции наших туроператоров я не верю. Ну, вот не верю, и все! Хоть зарежьте! Зато я верю в то, что Егор человек благодарный. Наверняка эта поездка — дар признательности Глебу за профессиональную помощь и общечеловеческий гуманизм. Я вспомнил вопрос Егора: «Это твой гонорар?» и утвердился в своей уверенности. Да. Глеб получил то, что ему причиталось. Что же, я за приятеля очень рад.

Я решительно придвинул к себе клавиатуру компьютера и взялся за дело. Закончил работу я довольно поздно: в восьмом часу вечера. Написал пятнадцать страниц, что было очень даже неплохо, вырубил машину и пошел на кухню. Есть мне отчего-то не хотелось, и я налил себе немного холодного красного вина. Взял бокал и отправился в сад, к любимой яблоне. Уселся под деревом, с наслаждением втянул в себя свежий вечерний воздух, пахнувший морем и цветущими деревьями. Все же этот несовершенный мир иногда бывает фантастически хорош!

Минуты три я сидел на скамейке, потягивая вино. Вокруг царила мирная тишина, поселок готовился к предстоящей ночи. Где-то очень далеко негромко играла музыка, за соседним забором изредка лениво гавкал пес.

Мне наскучило сидеть без дела, я поставил бокал на деревянное сиденье и отправился к машине. Достал пакет, в который еще ни разу не заглядывал со дня приезда, и вернулся на скамейку. Уселся, вытащил из пакета сверток бумаг и разложил их рядом с собой. Итак, что мы имеем?

Мы имеем два отдельных свертка. В первом свертке находилась толстая тетрадь в плотном кожаном переплете. Переплет выглядел изрядно потрепанным. Я перелистал странички. Желтая бумага с тихим шелестом плавала под пальцами, страницы были исписаны мелким убористым почерком, странным для мужской руки. Если бы я не знал, что это дневник моего прадеда, я бы решил, что почерк женский. Тетрадь была исписана не до конца, примерно до середины. Вначале записи были коротенькие, на полстранички. Постепенно прадед, надо полагать, входил во вкус, и записи, отделенные друг от друга датами, становились все длинней. Последняя из них занимала почти пять страниц. Читать я не стал. Просто знакомился с дневником визуально, если можно так сказать. Странный почерк был у моего прадеда. И потом, на протяжении рукописи, он заметно меняется. Вначале почерк мелкий, но ровный, уверенный. Затем буквы становятся все менее четкими, словно человек, писавший их, находился в состоянии крайнего душевного волнения и очень торопился. Кто пишет в спешке собственный дневник? Я пожал плечами. Выходит, прадеда что-то весьма волновало. Возможно, его волновало не «что-то», а «кто-то». Почерк меняется стремительно, буквально с каждой страницей. Последняя запись — это вообще нечто хаотическое, нагромождение корявых неровных строчек, словно бесформенная постройка каменного века…

Я отложил дневник в сторону. Взял бокал и сделал глоток вина, не отрывая взгляда от кожаного переплета. Тетрадь притягивала меня. Я уже понимал, что не сумею преодолеть искушение и обязательно прочитаю все, что в ней написано. «Лучше бы ты в нее не совался», — угрюмо предупредил меня внутренний голос. Но это только раззадорило мое любопытство, доселе дремавшее где-то очень глубоко.

Я развернул второй сверток. У меня на коленях лежали старые фотографии, сделанные на плотном, почти вечном картоне. Я взял верхнее фото и поднес его к лицу. Удивительные снимки. Отчего сейчас фотографы разучились работать так добросовестно, как это делали их коллеги в начале двадцатого века? Почему те фотографии похожи на картины кисти хороших художников, а нынешние снимки напоминают карикатуры? Нет ответа.

Я поднес картон еще ближе к глазам и почти уткнулся в него носом. Снимок пахнул запахом акварельных красок и плотной бумаги. Из овальной рамки на меня смотрели два человека. Одним из них был, несомненно, мой прадед. Высокий красивый мужчина в шляпе-котелке, в длинном темном пальто и ослепительно белой рубашке стоял за стулом, на котором сидела молодая женщина. Женщина?.. Я прищурился, стараясь разглядеть лицо дамы, теряющееся в летних сумерках. Вряд ли. Судя по дате, проставленной на штампе под фотографией, снимок сделан в девятьсот пятом году. Прадеду на снимке уже сорок пять, а они с моей прабабкой — ровесники. Женщина, которая сидит на стуле, совсем молодая. Лет двадцать, не больше. И все же я уверен, что это именно молодая женщина, а не девушка. Не знаю, почему я так думаю. Наверное, об этом говорит выражение ее лица: очень спокойное, уравновешенное… Но есть в этом лице тайная уверенность в своей женской силе, несвойственная молоденьким барышням.

— Красавица, — сказал я вслух.

Женщина была очень красива. Широкополая шляпа венчала пышные волнистые волосы, уложенные в высокую прическу. Вуалетка, чуть приспущенная с тульи, не скрывала красиво очерченного лба с широкими «соболиными» бровями. Изящный прямой нос, довольно крупный рот, очень красивой «сексуальной» формы… В женщине определенно чувствовалась порода, хотя я и не люблю это слово. Но самой замечательной частью ее лица были, разумеется, глаза. Почему «разумеется»? Потому что от выражения глаз зависит то, как воспринимают человека окружающие. Человек с неправильными чертами лица иногда кажется привлекательнее любого писаного красавца или красавицы. Если у него умный доброжелательный взгляд. А бывает и наоборот. Самое красивое лицо кажется неприятным, если глаза выдают мелочность, глупость, завистливость или дурной характер. Дама с фотографии смотрела на меня глазами умного, хорошо образованного человека. Более того, глазами человека, к которому хочется приложить слово «личность». Помимо этого, глаза были просто красивые. Длинные, как у египтянки с храмовой росписи, широко расставленные, очень ясные. Скорее всего, светлые. Голубые или серые…