Эдуард Веркин - Кусатель ворон

• Название: Кусатель ворон
• Автор: Эдуард Веркин
• Жанр: Детские приключения
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-70328-9

Эдуард Веркин – современный писатель, неоднократный лауреат литературной премии «Заветная мечта», лауреат конкурса «Книгуру», победитель конкурса им. С. Михалкова и один из самых ярких современных авторов для подростков. Его книги необычны, хотя рассказывают, казалось бы, о повседневной жизни. Они потрясают и переворачивают привычную картину мира и самой историей, которая всегда мастерски передана, и тем, что осталось за кадром.

«Кусатель ворон» – это классическая «роуд стори», приключения подростков во время путешествия по Золотому кольцу. И хотя роман предельно, иногда до абсурда, реалистичен, в нем есть одновременно и то, что выводит повествование за грань реальности. Но прежде всего это высококлассная проза.

Путешествие начинается. По дорогам Золотого кольца России мчится автобус с туристами. На его борту юные спортсмены, художники и музыканты, победители конкурсов и олимпиад, дети из хороших семей. Впереди солнце, ветер, надежды и… небольшое происшествие, которое покажет, кто они на самом деле.

Роман «Кусатель ворон» издается впервые.

---

И положил трубку.

После чего смотрел еще некоторое время уже в окно, потом все-таки очнулся.

– Ладно, – сказал он. – Я еще подумаю.

И притянул папку со статьей к себе.

Интересно, подумал я. Кто это ему сейчас?

– Что стоишь? – Кузовлев поглядел на меня неприязненно, как отец родной.

– Статью переделывать, что ли?

Кузовлев произвел головой неопределенное движение.

– Значит, пойдет в номер?

– Ты иди, работай, – главред махнул рукой. – Напиши…

– Можно про Жохова? – перебил я.

– А что опять Жохов? – страдальчески спросил главный.

– Вы же знаете, Жохов обещал перестрелять всех собак в городе.

– Ну, знаю, – осторожно кивнул начальник.

– А батюшка Илларион на прошлой неделе привез из Канады новых маламутов, он хочет здесь гонки проводить.

– Гонки… – Кузовлев снова кивнул, но уже неуверенно.

– Гонки на собачьих упряжках, – пояснил я. – Международное первенство, все такое. А какие гонки, если Жохов их всех перестреляет? Мне кажется, в нашем городе назревает межконфессиональный конфликт.

Кузовлев почесал голову и задумчиво поглядел в окно.

– Ты вот что, Виктор… Ты про собак пока не пиши ничего, я сам узнаю в епархии…

– Батюшка Илларион настроен решительно, – напомнил я. – Сказал, что не потерпит расцвет сектантства и сатанизма. Что воздымет паству…

– Иди, – перебил Кузовлев. – Потом, потом про паству. Воздымет… Ты где таких слов понабрался, Бенгарт?

– Классику читаю, – сказал я.

– «Му-му»?

– «Житие протопопа Аввакума».

Кузовлев посыпался, а я пошел.

В конце коридора располагалась дверь с зеленой табличкой «Студия юного журналиста «Окуляр». Раньше тут никакой студии, само собой, не было, а была кладовка, в которой размещались старые подшивки газет и журналов, подшивки эти пребывали в полном хаосе, стояли от пола до потолка пыльными столбами. Я так думаю, эту каморку мне не случайно выделили, а в надежде на то, что я тут приберусь. Но я не стал этого делать, мне нравилось и так, расчистил у окна небольшое пространство для стола и двух стульев, протянул положенное мне по гранту оптоволокно и стал единственным в нашем городе независимым журналистом.

Торчал в своей комнатке с утра до вечера, пропитывался запахом старой бумаги, пил крепкий чай, сидел на подоконнике. Когда иссякала журналистская мысль, протягивал руку и наугад вытягивал из стопки журнал, читал. Старые журналы вдохновляли, в них все было наивно и одновременно серьезно, и если журнал «Здоровье» призывал лечиться брусничным листом, то четко указывал, от каких именно болезней это стоило делать. Вот почитаешь «Здоровье», и на душе легче и спокойнее.

Сегодня, впрочем, «Здоровье» меня не очень успокоило, скорее наоборот, расстроило, попал на статью про шпоры. Про те, которые заводятся в пятках и мешают жить. Мне почему-то стало казаться, что у меня в левой пятке образовалась такая, и теперь без хирургического вмешательства не обойтись, хотя шпоры не было, так, скучный ювенальный артрит, и не на пятке, а на пальце.

Посему забросил я «Здоровье» за батарею, решил подумать про саранчу и знаки, но тут дверь отворилась со скрипом и неожиданно показалась Лаура Петровна Скрайнева, заместитель главы Департамента образования, супруга директора гимназии № 1, мать Паши Скрайнева, остолопа. Много, однако, званий, тяжек крест матери.

– Двери у тебя скрипят, что не смажешь? – неприветливо буркнула Лаура Петровна.

– Гоголь не велит, – ответил я.

– Ну-ну…

Лаура Петровна брезгливо осмотрела помещение.

– Уборку так и не сделал… Тоже Гоголь не велит?

– Так да, он же. Знаете…

– Не знаю и знать не хочу, – еще неприветливей перебила Лаура Петровна. – Развел свинарник, а тебе помещение выделили, а в Доме детского творчества, между прочим, негде плавательной секции разместиться.

Нашей плавательной секции уже три года негде разместиться, с тех пор как новое здание ДТЮ забраковала комиссия. В нем собирались создать спортшколу, секции плаванья и прыжков в воду, тренера пригласили, квартиру ему дали, автомобиль, освоили средства. А бассейн и не открыли. Обещали к зиме открыть, а все ребята, кто записался, стали так тренироваться, посуху.

С тех пор минуло три года.

Так что наша городская сборная по плаванью – самая уникальная в мире: ни разу воды они не видели, пловцы-теоретики, так сказать. При всем при этом многие каким-то чудом имеют разряды, вот, к примеру, сын Лауры Петровны, Павел, второй юношеский. А тренер получил звание заслуженного. А бассейн к зиме откроют, это точно. «Гребем по-малому», так я про них написал. И фотографии залил, как наши пловцы тренируются – сидят на полу, к рукам резинки привязаны, гребут. Конечно, не опубликовали, но в блоге я выложил.

– Чем занимаешься? – поинтересовалась Лаура Петровна. – Какую-нибудь гадость опять пишешь?

– Я? – удивился я. – Ну что вы, какие гадости. Про земснаряд вот думаю.

– А что тебе земснаряд? – насторожилась Лаура Петровна.

– Да как-то странно он работает. Копает-копает, копает-копает, пятый год на одном месте копает, а у копщиков на берегу речки особнячки, особнячки…

Лаура Петровна прищелкнула языком. Это явно означало следующее – «не жалеешь ты свою мать, Виктор».

– Оставим земснаряд, – отмахнулась Лаура Петровна. – У меня к тебе дело.

У меня заныл палец.

С ним это всегда так, сидит себе в кроссовке тихо, помалкивает, а потом вдруг раз – и заболевает. Да так, что вот хоть в окно при дамах прыгай.

– В Департаменте образования вскрылись недостачи? – поинтересовался я.

– Нет, не вскрылись… То есть какие у нас могут быть недостачи? Ты это брось, Виктор, брось.

Лаура Петровна огляделась еще раз, то ли скрытую камеру искала, то ли просто привычка.

– Другое дело у меня к тебе, Виктор. Ты…

Лаура Петровна замолчала.

– Что ты на меня так смотришь? – спросила она.

– Да я не смотрю. Просто мне показалось… Неужели Пашу похитили пришельцы?

– Больной, – вздохнула Лаура Петровна. – Лечиться надо.

Палец у меня просто взвыл. Я не утерпел, стащил кед, стащил носок и начал пальцем вращать, чтобы хоть как-то убрать боль.

– Серьезно больной, – добавила Лаура Петровна.

Но на палец почему-то смотрела долго, потом взяла себя в руки и вышла. А я прижал палец к холодной батарее и поглядел в окно.

Пыль на улице поднялась, закрутилась в задумчивую расплывчатую восьмерку, рассыпалась в отдельные вихри, улеглась так же неожиданно, и я увидел. Там, среди рыжих уличных собак, среди песка, оставшегося от дна древнего моря, стоял человек, которого я начал уже забывать, почти забыл, лицо во всяком случае точно.

Призрак…

Я зажмурился, помотал головой и открыл глаза. Призрак рассосался.

Глава 3 Немного про меня

Моего далекого предка действительно покусали собаки, давно, еще в девятнадцатом веке, в пору надежд в веру торжества человеческого разума, в пору просвещения и прочего стимпанка. Так что сказать, что журналистика ворвалась в мою жизнь уж совсем неожиданно, нельзя. Впрочем, все по порядку.

Начну, пожалуй, все-таки с себя.

Как-то раз у меня врос ноготь на большом пальце левой ноги. Вполне себе рядовое происшествие, будничное, можно сказать, повсеместное, пойди найди человека, у которого хоть раз не врастал бы ноготь? Вот и у меня врос.

Ну, врос и врос, особого внимания на это обстоятельство я не обратил, не в первый, чай, раз.

Однако через неделю я обнаружил, что ноготь причиняет беспокойство. Причем серьезное. Ноготь болел настырно и как-то рывками, точно в палец вворачивали саморез. Городскую поликлинику, как назло, закрыли на ремонт, и оказать помощь на месте мне не смог никто. Мать, глядя на мои страдания, пригласила колдунистого дядьку, который лечил зубы, сводил бородавки и умел заговаривать фурункулез. Дядя зажег лучину, рекомендовал распарить ноготь в бане, а потом вырвать его с корнем. Так мы и сделали. Только ноготь не вырвался, сколько ни тянули. Дядька тянул, я орал, мать уговаривала меня потерпеть, в конце концов они оторвали мне половину ногтя, но это совсем проблему не решило, если не усугубило.

Ноготь продолжал врастать, я продолжал мучиться. В определенный момент я вдруг стал явно ощущать, что ноготь завладел всеми моими мыслями, я думал только о ногте, о том, как бы его выдрать, о том, как наладится моя жизнь после того, как я избавлюсь от ногтя.

Через две недели боль стала решительно невыносима, и я поехал в область.

Печальное и очень русское путешествие. Сначала было жарко, потом сломался паровоз, потом в вагон загрузились насельники Караваевского монастыря, какие-то весьма странные люди, сидевшие строго, потом дембеля, потом мы приехали, и я заблудился, собственно, в самой Костроме, угодив в какой-то странный район, и долго не мог найти больницу, а как нашел, выяснилось, что хирург мертвецки…

Ноготь мне все-таки удалили. Однако дотторе, производивший операцию, отметил, что, скорее всего, дело совсем не в ногте, ноготь, собственно, следствие, я же, вероятнее всего, страдаю подагрой. Медсестра, помогавшая клеить пластырь, рассмеялась, указав на то, что для подагрика я слишком молод, подагра – болезнь обжор, пьяниц и бонвиванов, а я вряд ли еще как-то успел отметиться на сём поприще, на что доктор заметил, что у меня, видимо, другая форма подагры, наследственная. Недуг аристократов и гениев, так он и выразился, после чего велел больше гулять на свежем воздухе и есть сырых овощей зеленого цвета.