Николай Бахрошин - Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов

• Название: Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов
• Автор: Николай Бахрошин
• Издательство: Эксмо : Яуза
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-66376-7

Два бестселлера одним томом! Исторические боевики о первой войне славян против варяжского ига.

Если дружина викингов хозяйничает на наших землях, если пришельцы с Запада не только строят здесь крепости, чтобы собирать дань с окрестных племен, но и преступают Правду, обращаясь со славянами как с рабами, — против захватчиков поднимается стар и млад, и даже женщины берутся за нож.

Но сможет ли плохо вооруженное ополчение одолеть матерых головорезов, что наводят ужас на всю Европу? Удастся ли славянам выстоять против непобедимых берсерков, впавших в боевое бешенство? Как сбросить варяжское иго и вырваться на волю? Применив против чужеземцев страшный «черный огонь», который невозможно залить водой, который прожигает насквозь не только живую плоть, но даже сталь, секрет которого волхвы хранят на самый черный день! Теперь этот день настал!

---

Обе целительницы опять занялись раненым. Раны присыпали грибным порошком, чтобы не гноились, промывали настоем из ивовой коры, потом подвязывали тряпицами. Постепенно так замотали волхва, что Ратень стал похож на деревянную чурочку, с какими тетешкаются дети, укутывая их в лоскутки…

* * *

Крепок оказался волхв. Быстро пришел в себя, выпил два ковша пива одним глотком, отдышался и смог внятно рассказать, как талагайцы напали на капище и убили Тутю-волхва и маленького Сваню. А почему вдруг напали, с чего схватились они за оружие, он и сам толком понять не мог. Ни с чего, получается, всегда были приветливые да улыбчивые и вдруг стали лютые, крутил большой лохматой головой Ратень, морщась от боли.

Родичи, толпой набившись в просторную княжескую избу, слушали его внимательно. Крякали, чесали затылки, теребили бороды, плескали руками от горькой обиды. Коварство талов, напавших на святое капище, возмутило всех, До такого даже оличи или витичи не додумались бы, гудели между собой родичи. Даже коварные косины всегда обходили стороной чужие святилища, даже жестокосердые свей не трогали чужих богов…

Разгорячились все: плюнь — закипят. Чтобы охладить родичей, князь Кутря выкатил бочку пива, поставил перед избой. Отбили крышку, в очередь выпили из ковша для прояснения головы. Захотели еще. Опять выпили. И еще, и еще раз сходили ковши по кругу. Тогда начали рассуждать.

То, что талы напали, — это не диво, они уже давно злобились, во всех селениях родичи с весны были настороже. Почему злились? Может, опомнились талы, жалко им стало отданных без боя угодий? Или последняя мена им не понравилась, когда за дешевое, дрянное железо родичи взяли сверх меры дорогих мехов? Кто их разберет, если разбираться…

Куда напали — вот в чем главная подлость! Ударили и самое святилище, не убоялись гнева богов! Или решили, что их Ягила сильнее Сварога или Перуна? Решили, что поличи спустят им кощунство без наказания?! Зря они, ох, как зря…

Христианин Федор тоже проникся возмущением родичей. Выпив пива, плевался от злости и называл талагайцев непонятным словом «язычники». Значит, те, кто не ведают божественных истин, объяснил он тут же. Нет, не ведает, где уж им, соглашались все, талагайцы и так бестолковые, откуда им знать о божественном промысле?

Федор тоже вместе со всеми родичами хлебал пиво ковш за ковшом. Между ковшами он заводил длинные речи про своего бога Иисуса, и чем дальше, тем непонятнее они становились. С одной стороны рассудить, его слушая — вроде как Христос велел всех прощать, с другой — нет язычникам никакого прощения на земле и на небе не будет тем более, гореть им вечно и мучиться. Кто не со мной — тот против меня, говорил, по его словам, бог Иисус, и поличи понимали — так тот по-своему взывал к священному чувству мести. Правильный, значит, бог…

Правда, не успели согласиться с этим, как Федор опять вильнул словами и вскачь понес не в ту сторону. Мол, не мир принес нам Христос, а меч, меч божественных истин, что разят врагов сильнее, чем железо. Ибо слово божье — оружие пострашней других…

А это-то здесь при чем? Вот и пойми его после этого…

Говорить, что ли, с талами предлагал, недоумевали родичи. Так те говорилки еще когда вместе с позапрошлогодним хлебом доели, напрямик сказал ему Велень. Поздно говорить, когда такое творится!

Федор больше не возражал, пошатываясь, присел прямо у бочки, уронил голову на колени. Э, паря, да он пьяный уже раньше времени, догадались все…

Зеленя-старейшина, могучий старик, согнутый годами с высоты роста, но вширь еще крепкий, умом острый, сразу сказал князю Кутре: мол, воля твоя, князь, вели родичам собираться на рать против талов. А тот уже и сам не промах, за ковшом вперед других не погнался, а сразу разослал гонцов по родовым селам, чтоб мужики готовили оружие и кольчуги, собирали дружину.

Вот настоящий князь, истинный защитник и хранитель обычаев, кивали старики головами. И отроки его уже готовы, в бой рвутся — хоть сейчас пойдут. Есть за что выпить хмельную чару, разогреть в жилах вялую стариковскую кровь. Перед свеями не спасовали и талов уж как-нибудь одолеем, соглашались все собравшиеся возле бочки с пивом, не впервой небось…

11

Весть про гибель единственного, выстраданного у богов сыночка Сванечки ударила бабу Шешню словно камнем по голове. Всплеснула руками, осела на землю там, где стояла, и заледенела враз. Так и сидела, уставив перед собой невидящие глаза и не откликаясь на зов. Бабы засуетились вокруг нее, сами запричитали, вызывая Шешню на слезу и плач, что облегчают первую, оглушающую безнадежность любого горя.

Известно, не то горе, когда старики умирают; когда малые умирают — вот где для родителей горькая обида. Не успевают малые понять жизнь, не могут отработать долг перед родом, так и уходят несмышленышами в светлым Ирий. А там не с них, с родителей спросят: почему, мол, не уберегли чадо…

Бабы на разные голоса выли вокруг Шешни, но нет, не откликалась та. Молчала, как деревянная. Так же молча дали отвести себя в избу. Покорно улеглась на лежанку и сном,! застыла. Сердобольная баба Тастя, вечная и непоседливая хлопотунья по чужим заботам, что ее не касаются, сами вызвалась остаться с ней ночевать, чтоб чего не случилось И случилось все-таки.

К рассвету задремала Тастя, как она рассказывала потом всем подряд, только на миг единый смежила веки, да и то неплотно. А когда открыла с утра, Шешню словно ветром из избы выдуло, одна пустая лежанка от нее осталась. Побежала тогда хлопотунья Тастя по селу, переполошила всех.

Родичи кинулись искать Шешню, но даже следа не нашли. Сгоряча решили, что ее выкрали талы, но вовремя спохватились. Зачем им ее красть? Тоже, нашли сокровище, отворотясь не наглядеться! Даже талагайцам такой подарок, как вздорная баба, не по зубам будет, изведет она их на корню одним характерам. Нет, решили, красть ее никто не будет, кому жизнь еще окончательно не опротивела.

Тогда где она?

Подумали, может, сама руки на себя наложила, обезумев от горя? Но опять не похоже. Если жизни себя лишать, если такая выпала судьба человеку, то полагается сложить себе погребальный костер, только огненная дорога ведет прямым ходом в Ирий. А где тогда огонь, спрашивается? Где хотя бы дым от него? Небось издалека бы увидели, дым не лыко — в мешке не скроешь, так говорят.

— Не ищите ее, не надо, — вдруг сказала всем Сельга.

— Как так? — удивился князь Кутря и все остальные вокруг него.

— Сама вернется.

— Да где она есть-то? Вот тоже нашла время запропаститься! — в сердцах сказал Зеленя-старейшина. — Может, хоть ты знаешь, где она?

— Знаю… Если не знаю, то догадываюсь. А вам она сама расскажет, когда вернется, — непонятно объяснила провидица.

Мужики разом потянулись чесать затылки…

12

Я, Музга, сын бабы Орсы, дочери бабы Касы, чей род происходит от Великой волчицы Максы, зубы у которой острее и крепче железных ножей пришлых людей, а голова шире, чем у медведя. Великая волчица положила начало нашему роду, и, как она, я вырос великим охотником. Я — первый охотник среди нашего племени, и все знают об этом, а кто не знает — пусть у других спросит, ему расскажут. Когда я иду по следу, бог Ягила смотрит вниз со своей мягкой тучи и радуется моему проворству. Лес смолоду открыл мне многие тайны. И тайну следов, запутываемых зверем, и тайну засад, что готовят коварные хищники среди камней и ветвей, и тайну лежбищ, что обустраивают себе звери, выращивая детенышей. Великий лесной дух Вазила любит меня и оберегает. За это я всегда оставляю ему часть добычи, и он после этого бывает доволен мной.

Сейчас я расскажу, как я пришел в лес в это утро, чтобы взять мясо и накормить своих женщин и детей, и других женщин и детей тоже. Очень скоро я почувствовал, что в знакомом лесу ходит кто-то чужой. Сам дух Вазила, осторожный и чуткий, предупредил меня тихим, неслышным шепотом. А чужак оставил на земле и траве свои знаки, гам, где он шел и касался ветвей. Старый и слепой дед — и тот бы увидел такие ясные знаки. Не опасался чужак, шагал по лесу не сворачивая, как клыкастый кабан всегда проламывается напрямик, не разбирая дороги.

Я быстро понял, что пришел он один. Но зачем он пришел в наши угодья, куда раньше не забредали поличи, оказавшиеся коварными? Я спросил себя об этом и не смог ответить.

Теперь мы перенесли наши стойбища в тайные, неприметные места, поличам не найти их. Они, эти пришлые, не могут носить свои большие деревянные чумы, а наши кожаные дома привыкли двигаться вслед за дичью. Может, они ищут нас, чтобы отомстить за своих шаманов? Вот о чем я задумался и решил это вызнать.

Я — великий охотник. Болтливый Талга, долговязым Куси или даже богатырь Яши, известный силой живота и рук, наверно, позвали бы на подмогу. Но я — не они, мне не нужна помощь, чтобы выследить в лесу чужака. Я представил себе, как поймаю его, и свяжу, и приведу в стойбище на веревке, а он будет хныкать и просить отпустить его, Я даже посмеялся немного, беззвучно, про себя, как следует смеяться в осторожном лесу. Я представлял, как мы будем срезать с него кожу по лоскутам и спрашивать, зачем он пришел. А он будет кричать в голос, услаждая наши уши завывающей Песней Смерти. А потом мы медленно убьем его. И все соплеменники опять скажут — да, Музга великим охотник, самый великий, раз привел нам такую добычу…