Сергей Сергеев-Ценский - Бурная весна (Преображение России - 10)

• Название: Бурная весна (Преображение России - 10)
• Автор: Сергей Сергеев-Ценский
• Жанр: История

---

- Вот ка-ак!

Ливенцев сделал несколько шагов по перрону, чтобы можно было говорить громче, и спросил, хотя не питал никакого расположения к Добычину во время службы с ним в одном полку:

- Как же все-таки он был убит, - при каких обстоятельствах?

- Обстоятельства такие, ваше благородие... бандировка была, - и найдись осколок на ихнюю голову, - в один раз упали - и не живые, - объяснил Старосила и добавил: - Я только до этой станции должен, а дальше не знаю уж, как: везти ли его будут на ихнюю родину, или здесь где поховают... Унтер-офицер этот, каптенармус Макухин, он, говорили так, из богатых людей, - вполне может и дальше ехать, - ему что! И даже гроб он достал не простой, а цинковый.

- Это был наш заведующий хозяйством - подполковник Добычин, - обратился к Обидину Ливенцев, а Старосила сказал:

- Вот рады будут все в нашей роте, как вы ее опять примете, ваше благородие!

- Ну вот, рады, что ты, брат, - не все ли равно, что я, что другой?

- Как можно, ваше благородие! Разве наша солдатня, она хотя бы какая ни на есть, не понимает? - и Старосила почему-то поглядел при этом на Обидина и добавил: - Не в нашу ли роту и вы тоже будете?

- Нет, я в другой полк, - ответил, улыбнувшись, Обидин.

- Я тоже в другой полк, - его же словами ответил Старосиле и Ливенцев.

- Шуткуете? - оторопел Старосила.

- Ничуть. Вполне серьезно! Даже в другую дивизию.

И, видя, что Старосила вполне непритворно опечален, хлопнул его по плечу, объясняя:

- С начальством ничего не поделаешь, - взяло и назначило в другую дивизию: там я оказался нужнее... Прощай, брат Старосила! Мне надо идти в свой вагон, - торопливо сказал он вдруг, обнял его так же, как и при встрече, и пошел, едва взглянув в сторону дочери Добычина и ее мужа Макухина.

- Вот не думал, что такая сидит во мне привычка к своей роте, извиняющимся тоном обратился он к Обидину. - Великое дело оказались окопы, в которых вместе торчали, которые и заняли вместе с бою... А этот Старосила, он был толковый взводный, если бы в новом полку были у меня хоть немного похожие, стал бы я, как говорится, кум королю и сват Гаврику.

Обидин поглядел на него испытующе и спросил осторожно:

- То есть, толковый он был взводный в смысле защиты или как-нибудь еще?

- И защиты и атаки тоже, а как же иначе? - немного удивился и тону и смыслу этого вопроса Ливенцев.

Кругом сновала толпа военных всяких рангов - шумная и однообразная, лишь кое-где расцвеченная белыми халатами сестер милосердия и их яркими красными крестами. Сестры были из санитарного поезда - дома скорби на колесах.

Оттуда и туда резво бежали засидевшиеся санитары с чайниками. Там в одном из вагонов кто-то громко воюще стонал с небольшими перерывами; в то же время два военных врача, шинели внакидку, медленно прогуливались в тени около другого вагона.

На платформе тяжело двигались тележки с ящиками из новеньких веселых досок и фанеры, на которых что-то было написано, наляпано черной краской. То и дело слышались рабочие крики: "Посторонитесь!.. Дайте ходу!.. Поберегись, эй!"

Весна и тепло между тем заставляли многих забывать о том, что отсюда же не очень далеко до фронта, где очень часто ревут пушки и стрекочут пулеметы. То там, то здесь вспыхивал заливистый женский смех, заботливо подкручивались усы, молодцевато выпячивались груди, кое у кого украшенные белыми крестиками.

Но исподволь во все звуки вокзала, покрывая их, врывался сверху жужжащий, однообразный, ровный гул, и когда он заставил всех поднять головы кверху, послышались крики:

- Аэроплан!

- Немецкий!

- Почему же немецкий? Может быть, и наш!

- А зачем здесь наш?

- Немецкий! Вот увидите!

- Сейчас начнет бросать бомбы!

- Да что вы говорите!

- Говорю, что надо! А другого не видно?

- Кажется, нигде не видно...

Шеи всех вытягивались, наблюдая за полетом вражеского самолета; и в то же время все пятились назад, готовясь куда-то и как-то скрыться от губительной бомбы, которая, казалось, вот-вот полетит вниз на станционное здание, или на перрон, или на какой-либо из поездов, стоящих на путях в ожидании отправки.

Воздушная машина кружилась над станцией замедленно и довольно низко. Ни у кого уж не оставалось сомнения в том, что она немецкая. Спрашивали один другого: неужели нет орудий, чтобы сбить разбойника? Дамы сочли самым надежным укрытием зал первого класса и кинулись туда толпой...

Тревога оказалась напрасной, - аэроплан потянул к западу и наконец скрылся из глаз.

- Сфотографировал немец станцию и ушел, - сказал Ливенцев подошедшему к нему капитану-артиллеристу, - а бомб не бросал, хотя и мог бы.

- Вообще ведь они только приличия ради пишут о своем весеннем наступлении на нас от моря до моря, а на самом деле задирать нас желания пока не имеют, - отозвался капитан.

- Почему же все-таки не имеют желания? - с живейшим интересом спросил Обидин.

- Ну, известно уж почему! - усмехнулся капитан. - О сепаратном мире с нами ведутся переговоры. Александра Федоровна вкупе с Распутиным стараются изо всех сил.

- Я даже слышал мельком, - вставил Ливенцев, - будто Распутин по пьяной лавочке говорил одному адвокату: "Если мы в марте не подпишем с немцами мира, - наплюй мне тогда в рожу!.." Адвокат этот распускал такой слух в феврале...

- А март уже прошел... - перебил его капитан.

- Отсюда следует, что был бы теперь под рукой у адвоката Распутин, а наплевать ему в косматую рожу он уже имел право, - закончил Ливенцев.

- Зато Россия-то ведь не имеет права на сепаратный мир, - как же может она его заключить? - не совсем смело, однако с затаенной надеждой на желательный ответ спросил его Обидин, и Ливенцев оправдал его надежду.

- Э-э, - сказал он, - "не имеет права"!.. Право мы носим на концах наших штыков... за неимением у нас более выразительных средств войны. Дело не в том совсем, имеем или не имеем мы право заключать мир, а выгодно ли это для нас, или не выгодно. Мы можем заключить мир, даже, пожалуй, получить и какую-нибудь прирезку территории по этому миру, но зато мы развяжем руки Вильгельму, и он всеми своими силами обрушится на Запад и его раздавит... А когда он сделает это, то что ему помешает, несмотря на мир с нами, послать против нас, демобилизованных, все армии свои с Запада? Это и будет divide et impera! - разделяй и властвуй.

- Так что, по-вашему, выходит - выбора у нас нет, продолжать эту бойню мы должны? - с тоскою в голосе спросил Обидин.

- Да, выбора нет, должны, - его же словами, но твердо ответил Ливенцев.

- Тогда что же... тогда... не о чем и говорить больше... Остается одно - помирать, - пробормотал Обидин.

Ливенцеву, видимо, стало жаль его. Он положил руки ему на плечо и сказал, улыбаясь:

- Помереть мы с вами всегда успеем, но сначала надо попробовать кое-что путное сделать.

- А что же именно "путное"?

- Да, в самом деле, что вы называете "путным"? - почти одновременно спросил и капитан.

- Ну, уж, разумеется, не сдачу в плен, - уклончиво ответил Ливенцев.

Между тем в это время санитарный поезд, после свистков, дерганья и лязга, отодвинули куда-то дальше в тупик, и на его место мягко подкатил, попыхивая локомотивом, щегольской, совсем небольшой поезд, всего в три вагона.

- Это что же такое за поезд? - спросил теперь уже Ливенцев капитана.

А тот вместо ответа кивнул в сторону парадных дверей вокзала, откуда поспешно выходили один за другим два генерала, оказавшиеся тут и направлявшиеся к поезду. Заметны также стали теперь и жандармы, а толпа как-то вдруг поредела.

Инженерный поручик вместе со штабс-ротмистром кавказцем подошли откуда-то к группе Ливенцева, и первый из них сказал:

- Главнокомандующий Юго-западного фронта Брусилов катит экстренным поездом.

А второй добавил:

- По всей вероятности, едет в ставку, представляться царю.

- Неужели не выйдет промяться? - спросил Ливенцев. - Посмотреть хотя бы издали на вершителя наших ближайших судеб.

- Вы разве его никогда не видели? - удивился артиллерист.

- Не приходилось.

- Генерал как генерал... Точнее, как старый генерал, - ведь он уже далеко не молод.

- Фигура не строевая, - с сильным ударением на "не" сказал кавказец. Я его тоже несколько раз видел. А на лошади держится хорошо.

- Еще бы плохо! Кавалерист, бывший берейтор, - несколько презрительно заметил поручик. - А роль кавалерии в этой войне оказалась скромной.

Кавказец не возражал против этого, тем более что его внимание, как и всех прочих, привлекли генералы, тяжело взбиравшиеся в элегантный синий салон-вагон.

Шторы окошек этого вагона были полуприкрыты. Около вагона стали два жандармских офицера. Наконец, жандармский поручик в белых перчатках подошел к ним, пятерым, устремившим любопытные взоры на таинственный вагон Брусилова, и очень вежливо, однако твердо, попросил их не стоять на месте, а прогуляться в ту или иную сторону, куда им нужнее. Кстати он спросил, каким поездом и куда они едут. И, когда ему за всех ответил капитан, он даже встревожился: