Василий Гроссман - За правое дело

• Название: За правое дело
• Автор: Василий Гроссман
• Жанр: О войне
• Год: 1989
• ISBN: 5-265-00539-0

Этот роман замечательного писателя Василия Семёновича Гроссмана можно было бы назвать его лучшим произведением, если бы его творческое наследие им бы и ограничивалось. Однако этот роман, отразивший события грозных 1941—1942 годов,— лишь книга первая.

Электронная версия книги дополнена комментарием реалий и указанием фрагментов, исключенных или измененных в «дооттепельной» публикации в 1954 г.

---

Пожилая женщина, хозяйка дома, сказала вполголоса:

— Да не буди ты его, только-только заснул.

Ординарец сокрушенно покачал головой и жалобным шепотом, жалея Крымова, произнес:

— Товарищ комиссар, а товарищ комиссар, вас в штаб просят.

Ординарцу казалось, что комиссар начнет кряхтеть, отмахиваться и будить его придется долго. Но едва ординарец коснулся плеча спящего, Крымов быстро приподнялся, откинул в сторону газету, посмотрел вокруг воспаленными, налитыми кровью глазами и стал натягивать сапоги.

В штабе Крымов узнал о приказе вновь переправиться через Дон и занять оборону. Командир бригады уже уехал к артиллеристам, стоявшим в соседней станице, и сообщил по телефону, что вместе с ними двинется к переправе, а оттуда поедет в штаб армии уточнить обстановку и получить боевую задачу. Минометный дивизион старшего лейтенанта Саркисьяна получил маршрут движения и через три часа должен был выступать. Следом за ним собирался и штаб.

— Да, вот и не удалось нам, товарищ комиссар, отдышаться по-настоящему на восточной стороне Дона,— сказал начальник штаба и, поглядев на воспаленные глаза Крымова, добавил: — Может быть, отдохнете часик, мы с подполковником поспали немного, а вы до утра в подразделениях были.

— Нет, не придется,— сказал Крымов.— Я поеду вперед, сориентируюсь в обстановке. Дайте-ка мне маршрут, там уже встретимся.

Через час, проверив готовность подразделений к маршу, он сказал ординарцу:

— Водитель пусть заедет на квартиру, возьмет вещи и подгонит машину к штабу.

Начальник штаба с грустью заметил:

— Эх, а я-то думал вечерком для всех нас баньку устроить, а после баньки чарочку выпить. Видно, не может немец без нашей бригады и сутки обойтись!

Крымов посмотрел на полное, добродушное лицо начальника штаба.

— А вы, майор, за эти дни нисколько не похудели.

— Много для немцев чести заставить меня похудеть.

Крымов улыбнулся.

— Действительно, где уж им. Пожалуй, даже наоборот, прибавили немного.

— Никак нет. У меня стабилизация наступила в тридцать шестом году.— Начальник штаба пододвинул Крымову лежащую на столе карту.— Вы посмотрите, где наш рубеж намечен,— сказал он,— это почти на девяносто километров восточней того места, где мы позавчера бой давали. Сильно прут! Я вот худеть не худею, а мысль меня день и ночь гложет: где же их остановят, где наши резервы? Измоталась бригада — и люди, и техника.

В это время вошел ординарец и доложил, что машина готова.

— Вечером увидимся, я тоже начну через часок хозяйство собирать,— сказал начальник штаба. Он проводил Крымова до машины, держа в руке лист карты; когда Крымов уселся рядом с шофером, начальник штаба стал объяснять: — Только я советую, на главную переправу не езжайте, долбит ее немец день и ночь. Вот тут, по понтонной, безопасней, по-моему, сюда езжайте. Я этим маршрутом и штабное хозяйство поведу.

— Поехали,— сказал Крымов.

Воздух, небо, дома, окруженные деревьями,— все в этой станице, стоящей в стороне от главных путей войны, выглядело мирным и спокойным. Но когда Крымов выехал с проселка, картина тихого, ясного дня стала меркнуть в пыли и шуме большой военной дороги.

Крымов закурил и протянул портсигар шоферу. Тот, продолжая глядеть на дорогу, взял правой рукой папиросу так, как делал это сотни раз, днем, ночью, по ту и по эту сторону Днепра, Донца и Дона.

Крымов, рассеянно глядя на знакомую, всегда одну и ту же и на Украине, и под Орлом, и за Донцом, примелькавшуюся ему фронтовую дорогу, уже не мешавшую сосредоточиться, размышлял о вновь предстоящих боях, гадал, какую задачу получит бригада от командарма.

44

Все ближе к Дону подъезжали они.

— Зря мы днем поехали, товарищ комиссар, лучше бы ночью,— проговорил водитель.— Налетят «мессера», а кругом степь, никуда не денешься, а легковые они особенно любят, им Гитлер премию за легковые дает.

— Война не ждет, товарищ Семёнов,— сказал Крымов.

Водитель открыл дверцу, придерживая ее рукой, оглянулся и произнес:

— Все!.. Спустил задний скат, вот вам и не ждет,— и стал притормаживать, выруливать машину в сторону от дороги, к пыльным деревцам.

— Ничего,— утешил его Крымов.— Лучше здесь, хуже, если на переправе.

Семёнов поглядел на вырытую кем-то неглубокую щель и улыбнулся. ‹…› {84}

[— Наши шофера никогда не пропадут,— сказал Семёнов.— В дивизионе у одного конденсатор вышел из строя, а запасной потерял, так он до рембазы вместо конденсатора на лягушке ехал, наловил лягушек — и километров на пять ее хватит, а другой, говорят, на полевом мыше.— Он восхищенно рассмеялся.— Вот народ, нигде русский шофер не пропадет!]

Деревца, у которых они остановились, были еще молоды, а листья на них стали совершенно белыми от пыли, седыми. Очевидно, многое пришлось им повидать за последнее время — они стояли вблизи развилки дороги.

Колонны машин, конные обозы тянулись на восток. Раненые шли в запыленных бинтах, некоторые в гимнастерках без пояса, ремни у них были перекинуты через шею и поддерживали забинтованные руки. Одни шли опираясь на палочку, другие несли в руке кружечку или пустую консервную баночку. На этой дороге не нужны были личные вещи, даже самые ценные и дорогие; человек нуждался в хлебе, кружке воды, табаке и спичках, а все остальное, будь то даже новые хромовые сапоги, не годилось.

Раненые шли, лишь изредка поглядывая по сторонам, где бы, не сворачивая далеко с дороги, черпнуть кружечкой воды. Шагали они молча, не разговаривая друг с другом, не окликая тех, кто их обгонял, ни тех, кого они обгоняли…

В стороне от дороги велись оборонные работы. Под большим степным небом женщины в белых платочках копали окопы. Они то и дело поглядывали вверх: «не летит ли паразит».

Солдаты, уходившие с запада на восток, смотрели на противотанковые рвы, на проволоку, на огневые точки, окопы, блиндажи — и шли мимо.

На восток шли штабы, их легко было отличить: в грузовиках среди столов, пестрых матрацев и черных футляров пишущих машинок сидели озиравшие небо, припудренные пылью писаря и грустные девочки в пилотках, державшие в руках папки с документами и керосиновые лампы.

Ехали моторизованные походные мастерские, рембазы, военторговские полуторки с обмундированием и обеденной посудой, тяжелые машины батальонов аэродромного обслуживания: рации, движки, трехтонные грузовики с авиационными бомбами в тесовых футлярах, бензозаправщики; тягач тащил груженный на прицеп подбитый истребитель, крылья самолета подрагивали — казалось, что черный деловитый жук волочит полумертвую стрекозу.

На восток шла артиллерия. Красноармейцы сидели на пушках, обнимая на ухабах пыльные зеленые стволы. Тягачи тащили автоплатформы с металлическими бочками. [На восток шла пехота. Никто не шел в этот день на запад.] {85}

[Крымов глядел на степь, на жизнь, уходившую с запада на восток. Все это он видел под Киевом, Прилуками, Штеповкой, под Балаклеей, под Валуйками и Россошью.]

Казалось, эта степь уже никогда не узнает покоя…

«Но ведь придет день,— подумал Крымов,— и пыль, поднятая войной, вновь ляжет на землю, вновь настанет тишина, погаснут пожары, осядет пепел, рассеется дым, и весь мир войны, в дыму, в пламени, в грохоте, в слезах, станет прошлым — историей…»

Минувшей зимой в избе где-то за Корочей его ординарец Рогов, погибший впоследствии при бомбежке, сказал с удивлением:

— Товарищ комиссар, посмотрите, стены обклеены чем — газеты мирного времени!

Крымов ему ответил:

— Ну что же, Рогов, а потом хозяин обклеит стены сегодняшними газетами, мы приедем после войны, и вы скажете: «Комиссар, посмотрите,— сводки Информбюро, газеты военного времени…»

Рогов с сомнением покачал головой, и правда — для него мир не пришел. И все же все это станет прошлым, и люди будут вспоминать, писатели станут описывать великую войну.

Семёнов уложил под пыльное сиденье домкрат, ключ, черную, в красных заплатах камеру и прислушался к раскатистому грохоту, шедшему не от неба к земле, а от охваченной грозой земли в безоблачное небо.

Семёнов, сожалея, посмотрел на тихие, поседевшие деревца — он уже успел привыкнуть к месту, где за долгие двадцать минут ничего худого с ним не случилось.

— Переправу долбает,— сказал он,— подождать — спокойней бы проехали.— И, не дожидаясь ответа комиссара, заранее ему известного, включил мотор.

Все напряженней становилось вокруг.

— Горят на переправе машины, товарищ комиссар,— сказал Семёнов и, указывая пальцем, стал считать немецкие самолеты.— Вот они: один, два, три!

Блеснула вода, освещенная солнцем, и сверкание ее было как недобрый, серый блеск ножа. Прошедшие через переправу машины, буксуя, въезжали на песчаный восточный берег. Люди подталкивали их руками, плечами, грудью, вкладывая в эту работу все свое желание жить. Шоферы, переключив скорость, с остановившимися, напряженными глазами, вытянув шеи, прислушивались к звуку мотора: возьмет или не возьмет, ведь застрять на выезде — значило вновь отдать только что выигранный у судьбы шанс.