Михаил Голденков - Тропою волка

• Название: Тропою волка
• Автор: Михаил Голденков
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2011
• ISBN: 978-985-549-040-2.

Книга «Тропою волка» продолжает роман-эпопею М. Голденкова «Пан Кмитич», начатую в книге «Огненный всадник». Во второй половине 1650-х годов на огромном просторе от балтийских берегов до черноморской выпаленной степи, от вавельского замка до малородных смоленских подзолков унесло апокалипсическим половодьем страшной для Беларуси войны половину населения. Кое-где больше.

«На сотнях тысяч квадратных верст по стреле от Полоцка до Полесья вымыло людской посев до пятой части в остатке. Миллионы исчезли — жили-были, худо ли, хорошо ли плыли по течениям короткого людского века, и вдруг в три, пять лет пуста стала от них земная поверхность — как постигнуть?..» — в ужасе вопрошал в 1986 году советский писатель Константин Тарасов, впервые познакомившись с секретными, все еще (!!!), статистическими данными о войне Московии и Речи Посполитой 1654–1667 годов.

В книге «Тропою волка» продолжаются злоключения оршанского, минского, гродненского и смоленского князя Самуэля Кмитича, страстно борющегося и за свободу своей родины, и за свою любовь…

---

Однако вскоре недалеко от Тикотина дорогу ему преградила легкая конница Александра Гиллария Полубинского, тридцатилетнего Великого маршалка литовского, Слонимского князя, писаря польного литовского. Этот отважный католик не спасовал перед грозным протестантом. Конница Слонимского князя налетела на хоругвь Богуслава, но ее расстреляли мушкетеры, а драгуны довершили разгром. Сам Полубинс-кий, получив пулю в руку и саблей в бок и по лицу, еле ушел. Раны ему нанес не кто иной, как сам Слуцкий князь. Богуслав, увидев Полубинского, пришпорив коня, лично понесся на него с вытянутой в руке карабелой. Путь ему пытался преградить верный адъютант Полубинского, но Богуслав срубил того одним ударом и вот уже сошелся с самим Полубинским. Раненный в руку писарь польный с трудом отбил два удара, получив скользящий удар по щеке, но третий удар рассек бок Полубинскому. Слонимский князь громко вскрикнул от боли и припал к шее коня, стараясь усидеть в седле, чувствуя, что проиграл. Богуслав злорадно усмехнулся и занес саблю, чтобы зарубить неприятеля.

Неожиданно его рука с клинком, готовым добить поверженного врага, замерла. Радзивилл глядел на кровь, что заливала бедро польного писаря, на обмякшее тело Полубинского… Что-то сломалось внутри Слуцкого князя. Мелькнула в памяти сцена дуэли во время похорон брата Богуслава Константина Острожского. Двадцатидвухлетний Богуслав бился тогда с князем Тальмонтом, сыном князя Латримуля, и ранил своего обидчика. Тальмонт упал, окровавленной рукой зажимая рану, а Богуслав, желая добить наглеца, не смог сделать этого. Его рука, его сердце задрожали в тот момент, и этого хватило, чтобы к Богуславу подскочил его секундант француз Рэмон: «Пощади его!» Затем Рэмон повернулся к поверженному Тальмонту: «Мсье! Просите пощады!» — «Пощады», — процедил сквозь зубы Тальмонт. Все вышло очень даже хорошо для Богуслава в тот момент, его слабости никто не заметил, Рэмон спас ситуацию. И вот сейчас… Губы Богуслава дрогнули, брови сомкнулись… Ему захотелось помочь раненому сойти с коня и побыстрее наложить повязки на рану. Богус-лав испугался навалившегося на него щемящего чувства жалости к Полубинскому. Он круто развернул коня и поскакал обратно, не став добивать польного писаря…

За несколько часов до приближения Богуслава к Тикотин-скому замку об этом стало известно Сапеге. Новый гетман страшно всполошился и приказал в спешном порядке снимать осаду замка и быстро уходить. Он знал, как умеет воевать Бо-гуслав, и готов был многое отдать, лишь бы не встречаться с этим бывшим узником Бастилии на узкой дорожке. Войско Слуцкого князя подошло к замку, не встретив ни единого неприятеля. К ним навстречу на белом коне, ранее принадлежавшем Великому гетману, выехал Юшкевич, сообщив далеко не радостную весть: умер Януш Радзивилл, в крепости осталось тысяча человек, около трех с половиной сотен солдат ушло к Сапеге. Желваки на красивом смуглом лице Богуслава заиграли. Он потребовал, чтобы ему показали тело. Его просьбу выполнили. Найдя на лице покойного пятна, Богуслав взорвался:

— Это действие яда! Кто-то отравил его!

— Нет, пан Богуслав, — тяжело вздохнул Юшкевич, — это трупные пятна. Я вообще ужасно удивлен, что тело хорошо сохранилось так долго. Видимо, на морозе. А умер старик, скорее всего, от того, что последнее время много пил.

— Старик?! — орехового цвета глаза Богуслава зло впились в Юшкевича. — Как вы можете говорить такое, пан полковник! Ему всего сорок четыре года было!

— В самом деле, немного, — смутился Юшкевич, — а я думал, больше. Тем не менее, в таком возрасте нужно поменьше налегать на выпивку и табак. А тут еще и нервы. Сердце не выдержало…

Но Богуслав был непреклонен. Он повторял, что его кузена отравили, и обещал найти «подлую крысу» и повесить за ноги головой вниз на площади в Варшаве. Богуслав повторял, что смерть Януша — дело подлых ручонок Сапеги. Он горел, нет, пылал желанием тут же отомстить этому предателю за все. Богуслав помог Юшкевичу и Герасимовичу укрепить замок и быстро покинул крепость в погоне за «седовласым ублюдком», как он не переставая именовал Сапегу. Во время своего стремительного марша в погоне за Сапегой Богуслав дважды настигал его хоругви, оба раза громя их в пух и прах.

Разгромил он и хоругвь князя Короткевича, сам пан Ко-роткевич едва ушел, а часть его ратников перешла на сторону Богуслава. Под горячую руку разгневанного Богуслава попала и некая польская хоругвь, от которой также ничего не осталось. Небольшое войско Слуцкого князя наделало немало переполоха по всему Подляшью. Поляки и литвины, стоящие здесь в гарнизонах, либо были счастливы ретироваться, либо наблюдали издалека за стремительно передвигающимся войском Богуслава Радзивилла. Местные поляки говорили, что Богуслав продал душу черту и что его не берет ни пуля, ни сабля, а сам же он может попасть в кого угодно даже с закрытыми глазами. А тем временем заканчивалась зима, еще одна трудная зима тяжелой войны. И вот уже запели в весках:

Благаславіце, старыя дзеды,
Ой, вясну красну пагукаці,
Пагукаці,
Цеплага лета даждаці,
Даждаці.
Цеплае лета на вуліцы,
На вуліцы,
Холодная зімаў каморачцы,
У каморачцы.
A зірну-гляну на вуліцу,
На вулійу:
Ці ўсе вулачкі падмецены,
Падмецены,
Ціўсе дзевачкі павенчаны,
Павенчаны?
Адна й вулачка не мецена,
Не мецена,
Адна дзевачка не венчана,
Не венчана.

Пели и плакали, ведь стояли в городах и селах далеко не единственные неметеные улочки, ибо часто некому было подмести, и ходили неповенчанными не одна, а многие девушки, ибо женихи ушли кто в солдаты, кто в лес к партизанам, а кого убили или угнали в плен безжалостные захватчики. А в некоторых городах не осталось даже улиц — лишь продуваемые ветрами пустоши между руинами.

Побитый Сапега отвел свои основные силы на Брестчину и молил Господа, только бы не повстречаться с Богуславом. Ян Казимир прислал ему лист с требованием идти на Сандомир, где среди тающих снегов на берегах Вислы, в месте, где в эту главную польскую реку впадает речка Сан, стал лагерем Карл Густав. Король Польши просил Сапегу воевать против шведов вместе со Степаном Чарнецким. Сапега боялся шведов не меньше, чем Богуслава, считая всех их солдатами, с которыми лучше не встречаться в бою лицом к лицу, и решил не идти самому, а послать Чарнецкому две тысячи своих людей под началом… Кого же послать? Может, Полубинского? «За одного битого двух небитых дают», — задумчиво крутил длинный белый ус Сапега, решая, что стоит послать своего племянника Полубинского, уже раз разгромленного Богуславом.

Как только Михал поправился, он начал собираться в Ти-котин, для чего поехал следом за Кмитичем, чтобы примкнуть к тышовицкой конфедерации и собрать свой полк. Но еще в январе до Михала, находящегося все еще в Ясна Гуре, дошла весть, что его Несвижем овладели шведы. Наместник замка по приказу Богуслава открыл ворота для солдат Карла Густава. В принципе, эта новость не особо расстроила Михала.

С замком ничего не случится — он был уверен. Вторая весть расстроила его по-настоящему — смерть Януша. Бедный кузен! Несчастные Аннуся и ее мать! Михал был огорчен, расстроен, разбит. Он понял, что теперь смысла ехать в Тикотин нет никакого. Хотя… Почему нет?! Защитники замка все еще сопротивлялись, более чем месячная осада Сапеги окончилась провалом. А вдруг разъяренная солдатня Яна Казимира или Сапеги ворвется-таки в замок и, мстя, осквернит тело Януша? Кузена необходимо во что бы то ни стало похоронить с честью на Брестчине, в Сельце, в фамильном склепе! Этим и решил немедля заняться Михал, тем более, что, как только подтаял на реках лед, в Тикотин по приказу короля стал собираться Еванов-Лапусин. Лапусинских «голодранцев» Ян Казимир посчитал куда как более надежными воинами, чем солдат робкого Сапеги. А Михал как раз их боялся более всего.

— Я поеду с Лапусиным! Я не надеюсь, что его люди будут вести себя в замке как благородные паны, — заявил Михал королю и тот, конечно же, согласился.

Лапусин не изменился. Все тот же чертяка, каковым его Михал помнил с Варшавы 1648 года. А вот его команда даже слегка напугала Михала: типичные пираты, угрюмые личности с бандитскими лицами, бросающие на Несвижского князя косые взгляды. «Ну и пусть! — думал Михал, всходя на корабль адмирала Лапусина. — Такими, наверное, и должны быть настоящие морские волки».

И вот по реке Нарев в сторону Тикотина плывут малотоннажные речные суда знаменитого литвинского адмирала. Михал находился с Евановым-Лапусиным в головном корабле, стоя у борта на баке, держась рукой за канат, глядя вперед — его укачивало. И Михал даже не мог понять, морская ли то болезнь, вонючая ли трубка Лапусина или же безостановочная болтовня капитана действовала на него так муторно. Михал снял свою шляпу, подставив лицо под освежающий мартовский ветер, а Лапусин без умолку рассказывал молодому Радзивиллу, как он в качестве пажа и оруженосца входил в Москву с лже-царевичами Дмитриями, как ему удалось умолить Сигизмунда III Вазу о снисхождении, и Лапу-сина не только помиловали, ему даже разрешили доучиться в морском коллегиуме… Неожиданно капитан сменил тему разговора и стал рассказывать, как впервые попал в настоящий морской шторм.