Ариадна Борисова - Когда вырастают дети

• Название: Когда вырастают дети
• Автор: Ариадна Борисова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-7109

Только представьте: вы давным-давно замужем, и ваши вечные соперники – тапочки и телевизор – уже давно завладели сердцем вашего мужа. Подрастает умница-дочка, уже сама входящая в возраст невесты, и надежд на любовь или мужское внимание у вас ноль. Но как раз в этот момент в дверь вашей квартиры звонят, и на пороге появляется… странный молодой человек с подозрительными усами, который уверяет вас, что является вашим давним поклонником! Дочь в шоке, у мужа брызжут из глаз искры от неожиданно обнаружившегося факта, что вы, оказывается, по-прежнему красивая женщина. Забавно, не правда ли? Но каких последствий ждать после этого?

---

А однажды Санька увидел отца роющимся в мусорном баке. Отец по рассеянности выкинул нужные бумаги в помойку. Было утро, мусоросборочные машины еще не приехали, и потеря нашлась. Дома отец отмыл листы, прогладил… Орудовать утюгом ему не привыкать, лучше мамика справляется с глажкой, отточенные стрелки на брюках аж свистят на ветру. В детстве Саньке нравилось ходить с отцом на работу и смотреть, как осторожный утюжок в его руках закрепляет клеевой слой на живописи старых холстов. Санька любил застывшие движения картин в тихих залах и боготворил «музейного» отца. В музее он выглядит по-другому – значительнее, моложе, не горбится, сотрудники обращаются к нему с почтением: «Леонид Григорьевич, как вы думаете…», «Леонид Григорьевич, посмотрите, пожалуйста…» Никто не упрекает его маленькой зарплатой, она здесь у всех такая. Окружающее искусство отбрасывает на музейщиков тень достоинства и самоуважения. Они заняты одним делом и понимают друг друга с полуслова. Отец говорит, что мастерская вошла ему в плоть и кровь. Наверное, так и есть: от отцовской одежды и кожи фонит краской, клеем, какими-то химическими эмульсиями, истонченной временем пылью с едва уловимым запахом пенициллина…

Санька бродил по фондам с благоговением. Трогал овеществленное время, завернутое в специальную защитную бумагу. Отец прекрасно ориентировался в этом времени, поэтому раньше часто ездил в длительные командировки то на Алтай, то в казахский город Караганду, то в город-курорт Сочи. Но вторглось время новое, рыночное, музеи обеднели, и исследовательские вояжи сотрудников прекратились.

Отец рассказывал, что экспонаты, как люди, устают от выставок, по-своему переживают стрессы и нуждаются в сострадании. Посетители видят парадную сторону картин, а он заглядывает внутрь их нежных организмов, выявляет дефекты и ставит диагнозы. И он их лечит. «Мой папа – врач искусства!» – сообразил Санька. Он бы заорал от восторга, но в музее не орут. Только рассказывают или читают стихи. Поэзия в мастерской отца неотделима от работы.

– «…и твои зеленоватые глаза, как персидская больная бирюза», – чуть нараспев читал отец стихи Николая Гумилева.

– Почему больная?

– Бирюзовая зелень – цветовой синдром старения, сын. Небесным камнем зовут этот минерал на Востоке, но лазурный цвет ярок только в молодом его возрасте. Со временем оттенки бирюзы могут измениться. Под воздействием некоторых раздражителей она болеет и, если не подлечить ее, гибнет.

– Умирает?!

– Да, меркнет, теряет цвет. Становится темно-зеленой, коричневой… В переводе с персидского «бирюза» – «победитель», поэтому мертвые камни считались опасными. Их даже подбрасывали врагам, чтобы те потерпели поражение.

– Бронза тоже болеет? Я видел на скульптурах зеленые пятнышки, особенно где ямки.

– Это патина, естественный защитный слой. Если его соскоблить, металл начнет разрушаться. Для лучшей сохранности мы покрываем бронзу искусственной патиной.

С рассказами отца Санька постигал органику веществ. В глубинной своей сути они оказались живыми. Вещества дружили и дрались, одерживали победы и погибали!.. Дома Санька поделился с мамиком удивительным открытием жизни материального мира. Она зевнула, не дослушав, и недовольно заметила:

– Совсем тебе Дмитриевский мозги закомпостировал.

– Разве неинтересно, мамик? – расстроился Санька.

– Хватит в музей шастать, мешаешь там.

– Не мешаю, – возразил Санька. – Папины друзья говорят, что я, может быть, стану искусствоведом.

Мамик вдруг прищурилась, поджала губы щепотью и странно подобралась.

– Ты мне, Сашхен, лабуду не втирай. Меньше базару – больше навару. Отец твой мастер лапшу на уши вешать. Повезло Дмитриевскому: живет в свое удовольствие, а я за пятерых вкалываю, с утра до вечера на ногах. Даю ему возможность старьем любоваться… Но как ты думаешь, кого надо слушать? Его или меня? А?

Санька молчал. Не дождавшись ответа, мамик в досаде щелкнула сына по лбу:

– Запомни, Сашхен: меня! Меня! Я все сделаю, чтобы ты получил престижное образование и вырос не ушлепком. Не лузером! А если станешь слушать отца, тебя ждут пустой треп и бедность!

Музейное очарование сразу потускнело в Санькиных глазах. Обесцветилось… ослабло, «как персидская больная бирюза». Денежный аргумент в устах мамика звучал звонко и напористо. Так же напористо звенела полная монет копилка – фаянсовый слоник, подаренный мамиком на день рождения в придачу к компьютеру. Санька боялся бедности. Это же, значит, ни нового велика, ни парка с мороженым и аттракционами…

Отец видел во времени то, что было. Мамик – то, что будет. Санька торчал посередке и метался то к нему, то к ней. Он был еще маленьким, но понял, что его долг – притягивать их друг к другу, как магнит. Санька и притягивал, старался сбалансировать разные гирьки в весах. Держал семью в относительном равновесии.

Когда в школе проходили сложные слова, Саньку поразило слово «злоупотребление». Он, конечно, и раньше его слышал, но как-то не задумывался над смыслом. А тут догадался: мамик употребляет вещи во зло.

Тех, кто пьет много водки, называют пьяницами, кто много ест (жрет) – обжорами. У всякого чем-нибудь злоупотребляющего человека есть свое определение. А как называется порок мамика? Если бы какая-нибудь золотая рыбка сдуру согласилась исполнить ее мечты, семью тотчас погребла бы под собой каменная недвижимость со всеми удобствами. Плюс сауна, бассейн, сад, гараж с десятком навороченных тачек, куча бытовой техники, горы мебели, масса всяких предметов… Долго перечислять, да и зачем. Все равно не получится старая сказка на новый лад.

Аппетит приходит во время обжорства. Мамик объедалась вещами не покладая рук. Сверхдостаток был для нее важнее всего. Она изо всех сил внушала Саньке, что тяга к богатству заложена в человеческой природе, и все движется по кругу: богатство дает независимость, свобода – уверенность, стойкие позиции вызывают любопытство людей, интерес людей провоцирует популярность, слава ведет к еще большим материальным благам. Обидно, конечно, что после финального акта в гражданском состоянии в вечность нельзя взять караваны с нажитым добром. Но зато детям найдется что поесть и где жить, у них будут лучшие условия, возвышающие их над другими… А ты говоришь – зачем я набираю вещи. Для тебя, Сашхен, для тебя! Относись к вещам бережно. Погоди, еще спасибо скажешь, когда я помру и они превратятся в винтаж. Ни у кого нет, у тебя – полно, и сам из тех людей, что из телевизора не вылазят. Ну и пусть кто-то из них вор, на лбу не написано. Зато богатый, известный и уважаемый. И ты будешь таким – известным и уважаемым. Деньги, слава, морда на экране. Счастье.

Точного определения страсти мамика Санька так и не нашел. Спустя несколько лет отец грустно пояснил:

– Это вещизм, сын. Моя вина, за столько лет не смог перевоспитать.

«Любовная лодка разбилась о быт», – подумал Санька. По литературе как раз проходили Маяковского.

В молодые годы отца «вещизмом» называлась подчиненность добру во втором его значении – имущество. Слово «вещизм» исчезло, потому что вещи победили человека, а он и не заметил. Пока бывшие советские люди вживались в рынок и знакомились с капитализмом, вакантное место «вещизма» в словаре пустовало. Затем в пробел просочился «шопинг», производное от забугорного слова shop (магазин). И мамик заразилась непреодолимой тягой к потребительству.

Шопоголизм – как наркотик. Человек покупает, покупает и не может остановиться. Неясно, спорт это, хобби или психическое заболевание, но в любом случае любовь к затариванию добром у мамика односторонняя. Время от времени на нее нападает блажь посетить магазины экстра-класса, где господин Шопинг заявляет ей в глаза, что между ним и парикмахершей (заведения, напомним, с маркой «эконом») не может быть ничего общего. «Ресурсов. NET». Мамик неизменно переживает микростресс от бессовестной честности Шопинга и собственной неплатежеспособности. У нее повышается давление. Высокий накал, чувство, что палец суешь в розетку… Но, несмотря на такое электрическое напряжение, мамик иногда умудряется найти контакт с надменным господином.

«Франция», – оповещал ценник мелкими и, тем не менее, гордыми буквами в посудном отделе супермаркета. Ценник стоял на полке перед набором гибридов охотничьей кружки с фужером. Точнее, с бокалом. Сверху стекло, в середине расписная майолика, снизу толстая ножка из какого-то подчерненного металла. Стоимость набора была задрана по-конски, но мамик застонала:

– Ах, какие бокальчики! Хочу, хочу!

«Хотеть не вредно, вредно не хотеть», – говорит обычно ее подруга, маникюрша Василиса Онисифоровна. Возможно, она права, но четверть бюджета семьи уходила на погашение кредита за машину. Тогда мамик пораскинула мозгами и договорилась со своей клиенткой, заведующей детским садом, что отец с Санькой распишут зайчиками-лисичками коридоры в саду. Они расписали. Мамик хвалила себя за предприимчивость (всегда приятно быть предприимчивым за чужой счет). Приготовила место в серванте. Купила. Поставила так, чтобы шесть бокало-кружек из самого города Парижу многократно отражались в зеркальных стенках.