Н. Сенченко - Невидимый заговор против человечества

• Название: Невидимый заговор против человечества
• Автор: Н. Сенченко
• Жанр: Публицистика

---

В вопросе религии его насилие возрастало. Второй титул, который присвоил себе Анахарсис Клоотс, был такой: “личный враг Иисуса Христа”. Христианство возбуждало в нем почти эпилептическую ярость. “Религия, — писал он, — является социальной болезнью, от которой нет быстрого излечения. Религиозный человек — необузданное животное. Он походит на тех животных, которые существуют только для того, чтобы их стричь и жарить во благо торговцев и мясников. “Народ, — заявлял он, — является суверенным и всемирным владыкой. Франция — центр божественного народа, и только дураки могут верить в любого другого Бога, в Высшее существо”[557].

Лидер революции Максимильян Робеспьер осознал, что “французская” революция была “еврейским” захватом Франции и не имела ничего общего с процветанием, свободой, равенством и другими модными словечками. Значит ли это, что Робеспьер не был иллюминатом? Он, несомненно, был масоном: князь Кропоткин определенно заявляет, что он принадлежал к одной из лож иллюминатов, основанной Вейсгауптом. Но современники утверждают, что он не был посвящен во все таинства и действовал как орудие заговора, а не как его организатор.

Не случайно Робеспьер не произносил лицемерных тирад о “мирной революции”: он знал, что революция не может быть мирной, что по самой своей сути она предполагает натиск и ответное сопротивление — сопротивление, которое можно преодолеть, лишь полностью пренебрегая человеческой жизнью.

Так что террор стал не только воплощением идей иллюминизма, но и логическим следствием социалистических доктрин. Проявления вандализма, имевшие место летом 1793 г. (сожжение библиотек, уничтожение бесценных сокровищ искусства и литературы), будучи частью плана Вейсгаупта, полностью соответствовали социалистической теории “верховенства народа”.

В полном соответствии с выступлениями Вейсгаупта против “племени торгашей” происходило разорение промышленных городов Франции, уничтожение торговцев. Следующим шагом на пути разрушения цивилизации стала кампания против образования. Погромщики, сжигавшие библиотеки и гильотинировавшие Лавуазье на том основании, что “республике не нужны химики”, просто осуществляли на практике теорию Вейсгаупта о том, что науки — это продукт необходимости и потребностей, далеких от естественных, плод тщеславия и недомыслия. Ведь если считать, что в наименее образованной части общества сосредоточены все добродетели и вся мудрость мира, то, подчиняясь логике, остается только сжечь библиотеки и закрыть школы. Зачем развивать интеллект ребенка, если в почете только физический труд? Зачем его цивилизовывать, если цивилизация — это проклятие человечества? Нелепо говорить о достоинствах образования и тут же отстаивать “диктатуру пролетариата”, третируя всех образованных людей как буржуа.

На рассмотрение Конвента выдвигались величественные проекты создания “обычных школ”, “центральных школ” и т. д. Целые полчища профессоров должны были заняться обучением молодежи. Но все эти планы были сведены на нет. Как оказалось, к концу 1794 г. система общественного образования прекратила свое существование. Это вполне объяснимо: ведь эмиссары Комитета общественного спасения не сидели без дела, уничтожая книги, картины и преследуя всех культурных людей.

Эта кампания против так называемой буржуазии пользовалась полной поддержкой со стороны Робеспьера. Именно от него исходил призыв к оружию, который со временем стал боевым кличем революционеров. По свидетельству современника, проводилась “систематическая травля талантливых людей”, организаторами которой, как и всей системы террора, были иллюминаты, реализовывавшие ведущий принцип секты. Любимый девиз Вейсгаупта — “Цель оправдывает средства” — перефразированный якобинцами, звучал так: “Разрешено все, что идет на пользу революции”. Царство террора стало логическим следствием из этой посылки.

К концу 1793 г. стало очевидно, что нет никакой возможности трудоустройства выброшенных на улицу людей, поскольку погромы в промышленных городах Франции нанесли сокрушительный удар по ее экономике. Республика лицом к лицу столкнулась с сотнями тысяч безработных. Тогда Комитет общественного спасения, предвосхищая теорию Мальтуса, приступил к реализации своего страшного проекта, известного как система уничтожения населения.

В том, что подобный план действительно существовал, убеждают ошеломляющие свидетельства современников. Неста Вебстер пишет: “В своей книге “Французская революция” я цитировала показания не менее чем 22 свидетелей, причем все они были участниками революции. Впоследствии я обнаружила новые доказательства этого факта в письмах англичанина по имени Редхед Йорк, путешествовавшего по Франции в 1802 г. и общавшегося со сподвижником Робеспьера — художником Давидом. “Я спросил его, правда ли, что изучался проект сокращения населения Франции до одной трети от его нынешней численности. Он ответил, что это было предметом серьезного обсуждения и что автором проекта являлся Дюбуа–Крансе”. В другом месте Йорк замечает: “Мсье де ла Метери уверил меня, что во времена революционных трибуналов существовал замысел уменьшить население Франции до 14 млн человек. Наиболее ярым и заметным приверженцем этой гуманной и философской политики был Дюбуа–Крансе”[558].

Нетрудно заметить несоответствие в цифрах. Население Франции в тот период составляло 25 млн человек. Предложение уменьшить его до одной трети от общего числа дало бы цифру в восемь с лишним миллионов. Очевидно, существовали проекты депопуляции Франции на одну треть или до трети ее населения, что Йорк и упустил из виду. Но именно в этом вопросе мнения организаторов террора разошлись. Так, говорят, член революционного трибунала д’Антонелль был сторонником первого проекта и более умеренной политики, но сокращение населения до восьми миллионов, то есть до одной трети, стало тем вариантом, с которым в целом согласились лидеры.

Необходимость в таких крайних мерах диктовалась не только нехваткой хлеба, денег, имущества, но и тем, что после уничтожения аристократии и буржуазии в стране не доставало работы.

Таким образом, система террора стала ответом на проблему безработицы — безработицы, спровоцированной уничтожением элитных слоев населения.

Если массовые убийства, совершавшиеся по всей Франции, никогда не достигли тех огромных масштабов, в каких они задумывались, то случилось это не из‑за нехватки того, что тогда называли “энергией в искусстве революции”. Дни и ночи напролет члены Комитета общественного спасения заседали в Тюильри за покрытым зеленым сукном столом, разложив перед собой карту Франции, отмечая города и деревни и прикидывая, сколько людей должно быть в каждом департаменте. Дни и ночи напролет революционный трибунал перемалывал без суда и следствия нескончаемый поток жертв, в то время как рядом неутомимый Фукье составлял все новые и новые списки обреченных, а в провинциях над той же геркулесовой задачей бились проконсулы Каррье, Фрерон, Колло д’Эрбуа, Лебон.

В сравнении с результатами, которых они надеялись достичь, сокращение населения было мизерным; однако оно огромно на фоне данных, к которым мы приучены. Распространенные представления об эпохе террора, как об идущей на гильотину веренице людей в париках, начинают казаться бесконечно наивными, когда обращаешься к подлинным документам того времени. Так, в период террора в Париже погибло около 2800 человек, из которых порядка 500 принадлежали к аристократии, 1000 — к буржуазии и еще 1000 — к рабочему классу. Эти данные довольно точны, так как они подтверждаются документами революционного трибунала, опубликованными Кампардоном и Валлоном, а также современником событий Прюдомом[559]; их признает достоверными историк — робеспьерист Луи Блан[560].

Согласно данным Прюдома общее количество лиц, утопленных, гильотинированных или расстрелянных в годы революции во Франции, составляет около 300 тыс. человек. При этом на долю знати приходится сравнительно незначительное число жертв — порядка 3 тыс. человек[561].

Таков был период, на протяжении которого, как убеждал историк Карлейль, “двадцать пять миллионов французов страдали меньше, чем когда бы то ни было”.

Однако кровавые расправы были лишь одной из уродливых черт эпохи террора. От разрухи, нищеты и голода страдали все, кроме кучки тиранов, взявших в свои руки бразды правления. Такое положение дел сохранялось еще долго после того, как владычество Робеспьера закончилось. Популярный в литературе образ Франции, восстающей, как Феникс, из кровавого кошмара революции, столь же мифичен, как и сама птица Феникс, и мог возникнуть лишь в фантазии потомков. Для каждого человека, пережившего эпоху революции, она была не чем иным, как чудовищным крахом. Лишь прихоть истории создала миф.