Виктор Некрас - Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев

• Название: Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев
• Автор: Виктор Некрас
• Жанр: Фэнтези

Христианство тщетно пытается победить язычество — даже знатные люди, вернувшись из церкви, ставят дома блюдце молока домовому, что уж говорить о простом люде. Наследники Ярослава Мудрого погрязли в распрях, а полоцкий князь Всеслав Брячиславич начинает борьбу за восстановление древней веры своих предков!

---

А Чапура, велев жене отнести наверх горячий сбитень, вновь задумался. Да кого же такого ждал в его корчме Ростислав Владимирич, отай, киевских подсылов опасаясь?

А там, наверху, в горнице двое несколько времени мерили друг друга взглядами.

— Ну, здравствуй, князь-брат, — сказал, наконец, Ростислав Владимирич, волынский князь.

— И ты здравствуй, князь-брат, — ответил Всеслав Брячиславич, полоцкий князь, тоже подходя ближе.

И впрямь, были они друг другу братьями.

Троюродными.

Ростислав не ждал от встречи чего-то особенного — всё уже было предварительно обговорено послами — гридни ездили меж Полоцком и Владимиром уже не один месяц — больше года. Но Всеслав в письмах уклонялся от того, чтобы обговорить действия подробно. Он и настоял на том, чтоб встретиться лично. Волынский князь вдруг вспомнил, морщась, как ему говорил гридень Колюта — жилистый старик с неприятным взглядом:

— Князь Всеслав Брячиславич хочет встретиться с тобой лично, господине. И только тогда он решит — быть альбо не быть дружбе меж вами.

Вот и прячутся два князя на окраине Волыни, на постоялом дворе, которых по всей Руси пока что — раз-два и обчёлся.

— Тьмуторокань, значит, — задумчиво сказал полоцкий князь, наклоняя над серебряной чарой волынского князя поливную ендову со сбитнем. Пряный запах щекотал ноздри. — Да… это вы с Вышатой умно решили. Через Тьмуторокань можно и весь юг к рукам прибрать…

Ростислав протянул руку, поискал взглядом, куда же Всеслав будет наливать сбитень себе и невольно замер, чувствуя, как у него медленно отваливается челюсть.

У Всеслава в руке была полукруглая невзрачная чаша — сероватая кость, оправленная в чернёное серебро. Полоцкий князь налил сбитень в чашу, поставил ендову на стол.

— Это… — Ростиславу не хватало воздуха, он задыхался, вдруг ощутив себя в далёком прошлом — там, где герои пили на пирах из…

— Да, княже Ростислав Владимирич, — чуть заметно усмехнулся кривич. — Это — чаша из человечьего черепа…

— Наследство? — слабым голосом с надеждой спросил волынский князь — его всё ещё не отпускала лёгкая оторопь.

— Отчего? — Всеслав усмехнулся. — Я эту чашу сам сделал — когда литовского князя в поединке убил. Мне тогда лет двадцать было ещё…

Ростислав почувствовал, что оторопь переходит в откровенный страх — правду, выходит, говорят про полоцкого князя.

— Ты… ты как можешь?

— А почему нет? — Всеслав Брячиславич чуть приподнял брови, плеснул из чаши в огонь в очаге, что-то негромко сказал — волынский князь не расслышал, что именно. И почти тут же над корчмой грянуло — до того гром неразборчиво рокотал где-то вдалеке. Всеслав довольно покосился в сторону узкого волокового окошка, глотнул из чаши и сел к столу. — Храбрость врага переходит в меня и моих детей. Так говорили наши с тобой предки, Ростиславе Владимирич.

— Да когда же это было… — растерянно бросил Ростислав и тоже отпил из своей чаши — рука заметно подрагивала.

— Не так уж и давно, — полоцкий князь усмехнулся.

— Ты хочешь воротить?.. — Ростислав не договорил, — и так понятно, ЧТО воротить.

— Если воля Перуна да Велеса на то будет, — голос Всеслава вдруг изменился — казалось, что вместо него говорит кто-то другой. Кто-то СОВСЕМ другой. На миг показалось. Кто огромный и очень сильный… не по-человечески сильный. — Хотя бы пока только в кривской земле.

А на сеновале, где приютились полоцкие и волынские кмети, говорят про своё.

— А храбёр твой князь, что сам-три с двумя только кметями сюда прискакал, — задумчиво говорили Несмеяну и Витко волыняне. — Не по-княжьи.

И не понять было — осуждают альбо хвалят.

Луна шарила тонкими лучиками по лицам кметей, пробиваясь сквозь дыры в соломенной кровле. Гроза ворчала где-то неподалёку, словно примеряясь. Большая часть волынян уже спала, и только двое всё ещё донимали полочан расспросами.

— Ваш тоже не промах, — возразил Несмеян, натягивая на плечо плащ. Повозился, устраиваясь поудобнее. — Слышал я кое-чего о нём. Да и так… не боится один с малой дружиной вне города жить…

— Тут не то, — отверг седоусый Славята, старшой Ростиславлей дружины. В его словах ясно слышался новогородский выговор, как бы даже и не кривский — в дружине Ростислава было много отцовых кметей, из Новгорода, Ладоги, Руссы, Плескова. — Известно, Ростислав Владимирич не робкого десятка, не то б мы ему и не служили. Но Всеслав Брячиславич всё же в чужой земле. Потому и дивимся, что вас с ним трое всего.

— Больше народу — дольше ехать, — кривич поёжился — одежда едва просохла. — Мы и так припоздали. Нечисть в лесу так и хороводится нынче что-то… не к добру. Ну да с нашим Брячиславичем ни одна нечисть не возьмёт…

— А сколько дней вы сюда ехали? — Славята прищурился — видно было даже в полутьме.

— Пять.

— Чего?! — второй кметь даже привстал, тряхнув чупруном. — Как это — пять?! Из Полоцка сюда — за пять дней?!

— Конечно, водой было бы легче, — пожал плечами Витко. — Да только дольше… А мы о-дву-конь и — напрямик, через пущи.

— Врёте, — уже спокойно сказал молодой кметь, снова ложась. — Ни за что напрямик из Полоцка сюда не проехать в пять дней, даже о-дву-конь. Какие там у вас в пущах дороги? Там же болота одни. Заплутаешь, а там и коней волки сожрут… альбо сами сдохнут, от бескормицы…

— Ай бывал у нас? — весело сощурился Несмеян.

— Доводилось, — буркнул кметь.

— Чего дивишься, Корнило? — усмехнулся Славята. — Это нам с тобой не менее седмицы надо. А то же князь Всеслав Брячиславич! Небось сам волком оборотился, да и кметей тоже обернул. Вот и домчали вмиг…

— Чего молчите, полочане? — весело подначил опять Корнило. — Бают, будто Всеслав, князь ваш, от волхвованья какого-то рождён. И будто бы сам оборотень, с нечистью знается, колдовать умеет. А?

— Не ведаю такого, — Витко загадочно усмехнулся. — Хоть, говорят, дыма без огня и не бывает.

— Да как так быстро-то тогда добрались?! — потерял терпение Корнило.

— ЗНАЕТ он, ясно? — тоже рассердился Несмеян. — Это вы, крещёные, в лесу права от лева не отличите. А нам любая дорожка — помощник, леший верный путь укажет, если надо!

— Я и говорю — колдун, — пожал плечами Корнило.

— Ай некрещён, Несмеяне? — удивился Славята.

— Вестимо, — Несмеян в улыбке показал клыки — злобно и чуть страшновато. — У нас в младшей дружине все не крещёны, ни единого христианина нет. Да и средь гридней…

— И как князь ваш такое непотребство спустил? — удивился Корнило, ехидно улыбаясь. Подначивал.

— А ты что, думаешь — князь крещён? — фыркнул Витко.

— А то — нет? — Корнило удивился ещё больше.

— Мы с князем в один день родились, — гордо ответил Несмеян. — И отцам нашим знамение от Велеса было. Потому они нас и не крестили. А князь наш — он и вовсе самим Велесом избран.

— А епископ ваш полоцкий на это как смотрит? — блеснул зубами в улыбке Корнило. — Неуж сквозь пальцы?

— А чего — епископ? — Витко засмеялся. — Он и в Брячиславли-то времена у князя на дворе жил, носа на улицы не казал. А ныне построили ему терем да собор Софии, вот и будь доволен, что из города не гонят.

Волынские кмети только переглянулись, и Славята многозначительно и одобрительно крякнул.

— Добро тебе, Всеславе, в кривской земле… — сказал хмуро Ростислав Владимирич, щурясь на огонёк лучины. — В крепи-то лесной да болотной.

— Ну это пока… — Всеслав криво усмехнулся. — Доберутся и до меня. Уже добрались бы, если бы не половцы. Взглянь, княже, — как только Ярослав Владимирич, дед твой, от степной грозы избавился, печенегов разгромил, так сразу и Судислава плесковского в поруб засадил. Соперников во власти не терпят.

Ростислав поморщился — деда он любил неложной любовью, и слова полоцкого князя пришлись не в пору.

— Ты не сердись, что я про деда твоего так говорю, — тут же повинился кривич, — да ведь только из песни слова не выкинешь, то тебе не хуже меня ведомо.

Спорить было не о чем — Судислав Владимирич плесковский и впрямь просидел у деда Ярослава в порубе двадцать три года, а выпустили его Ярославичи всего пять лет тому. Выпустили — и тут же в монахи постригли — не мешал бы старейший князь Руси той самой Русью править да как бы на великий стол не покусился.

— Так-то, по тому же закону — по их закону! — по которому ты, княже Ростислав, изгой, на Киеве по Ярославу Судиславль черёд сидеть, он — старейший-то князь.

— Судислав умер, — глухо напомнил Ростислав, чтобы прекратить тягостный для него разговор. — А мы не про то.

— Ну отчего же, — непонятно усмехнулся Всеслав Брячиславич. — Как раз про то.

Волынский князь нахмурился и взглянул на троюродного брата непонимающе — поясни, мол.

— Князь Судислав помер не от старости… хоть и стар был, — отрывисто сказа полочанин. — А перед тем, как на Ту Сторону уйти, он от пострига отрёкся. И от христианства тоже! И мне права свои отписал… и на великий стол, и на Плесков-город.