Александр Дюма - Тысяча и один призрак (Сборник повестей и новелл)

• Название: Тысяча и один призрак (Сборник повестей и новелл)
• Автор: Александр Дюма
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1996
• ISBN: 5-7287-0044-6

Сборник «Тысяча и один призрак» включает в себя повести и новеллы Дюма, отражающие его интерес к оккультным наукам, к различного рода таинственным и не поддающимся рациональному объяснению явлениям. В эти произведения входят также отрывки мемуарного и очеркового характера.

_{Иллюстрации Е. Ганешиной}

---

Жакмен, как я уже сказал, наклонился к самому уху г-на Ледрю.

— Верите ли вы, господин Ледрю, — спросил Жакмен вполголоса, — верите ли вы, чтобы голова, отделенная от туловища, могла говорить?

Господин Ледрю издал восклицание, похожее на крик ужаса, и заметно побледнел.

— Вы верите, скажите? — повторил Жакмен.

Господин Ледрю сделал над собой усилие.

— Да, — сказал он, — я верю.

— Так вот!.. Так вот!.. Она говорила.

— Кто?

— Голова… голова Жанны.

— Ты говоришь…

— Я говорю, что ее глаза были открыты, я говорю, что она шевелила губами. Я говорю, что она смотрела на меня. Я говорю, что, глядя на меня, она сказала: «Негодяй!»

Произнося эти слова, которые он хотел сказать только г-ну Ледрю и которые, однако, могли быть услышаны всеми, Жакмен был ужасен.

— Вот это да! — воскликнул, смеясь, доктор. — Она говорила… отсеченная голова говорила. Отлично, отлично, отлично!

Жакмен повернулся к нему.

— Я же говорю вам! — сказал он.

— Что ж, — сказал полицейский комиссар, — тем необходимее отправиться на место преступления. Жандармы, ведите арестованного.

Жакмен вскрикнул и стал вырываться.

— Нет, нет, — сказал он, — вы можете изрубить меня на куски, я туда не пойду.

— Пойдем, друг мой, — сказал г-н Ледрю. — Если правда, что вы совершили страшное преступление, в чем себя обвиняете, то это уже будет искуплением. К тому же, — прибавил он тихо, — сопротивление бесполезно; если вы не пойдете добровольно, вас поведут силой.

— Ну, в таком случае, — сказал Жакмен, — я пойду, но пообещайте мне лишь одно, господин Ледрю.

— Что именно?

— Что все время, пока мы будем в погребе, вы не покинете меня одного.

— Хорошо.

— Вы позволите держать вас за руку?

— Да.

— Ну хорошо, — сказал он, — идем!

И, вынув из кармана клетчатый платок, он вытер покрытый потом лоб.

Все отправились в тупик Сержантов.

Впереди шли полицейский комиссар и доктор, за ними — Жакмен и два жандарма.

Следом шли г-н Ледрю и два человека, появившиеся у ворот одновременно с ним.

Затем двигалось, как бурный, шумный поток, все население Фонтене, и вместе с ним и я.

Через минуту ходьбы мы были в тупике Сержантов.

То был маленький проулок налево от Большой улицы; спускаясь, он вел к полуразвалившимся распахнутым деревянным воротам с раскрытой калиткой, державшейся на одной петле.

По первому впечатлению все было тихо в этом доме; у ворот цвел розовый куст, а возле него на каменной скамье толстый рыжий кот блаженно грелся на солнце.

Увидев стольких людей и услышав весь этот шум, он испугался, бросился бежать и скрылся в отдушине погреба.

Подойдя к воротам, о которых мы упоминали, Жакмен остановился.

Жандармы хотели силой заставить его войти.

— Господин Ледрю, — сказал он оборачиваясь, — господин Ледрю, вы обещали не покидать меня.

— Конечно! Я здесь, — ответил мэр.

— Вашу руку! Вашу руку!

И он зашатался, словно падая.

Господин Ледрю подошел, дал знак жандармам отпустить арестованного и подал ему руку.

— Я ручаюсь за него, — сказал он.

Было очевидно, что в этот момент г-н Ледрю не был уже мэром общины, стремящимся покарать преступление: то был философ, исследующий область неведомого.

Только руководителем его в этом странном исследовании был убийца.

Первыми вошли в ворота доктор и полицейский комиссар, за ними — г-н Ледрю и Жакмен; затем два жандарма и следом некоторые привилегированные лица, в числе их был и я (благодаря моему знакомству с господами жандармами, для которых я уже не был чужим, потому что уже встречался с ними на равнине, где показывал им мое разрешение на ношение оружия).

Перед остальными же, к крайнему их неудовольствию, ворота закрылись.

Мы направились к двери маленького дома.

Ничто не указывало на случившееся здесь страшное событие, все было на месте: в алькове постель, покрытая зеленой саржей; в изголовье распятие из черного дерева, украшенное засохшей с прошлой Пасхи веткой букса; на камине восковая фигурка лежащего среди цветов младенца Иисуса между двумя когда-то посеребренными подсвечниками в стиле Людовика XVI; на стене четыре раскрашенные гравюры в рамках из черного дерева, изображающие четыре страны света.

На столе был приготовлен один прибор; на очаге кипел горшок с супом; под часами, на которых кукушка возвещала наступление каждого получаса, стоял раскрытый хлебный ларь.

— Ну, — все так же беззаботно сказал доктор, — я пока ничего не вижу.

— Поверните в дверь направо, — глухо прошептал Жакмен.

Пошли по указанию арестованного и очутились в каком-то чулане; в углу его был люк, и из отверстия снизу пробивался дрожащий свет.

— Там, там, — прошептал Жакмен, вцепившись в руку г-на Ледрю и указывая на отверстие.

— А, — шепнул доктор полицейскому комиссару со страшной улыбкой тех людей, на кого ничто не производит впечатления, потому что они ни во что не верят, — кажется, госпожа Жакмен последовала заповеди праотца Адама.

И он стал напевать:

Умру — меня заройте
У бочки, где…[1]

— Тише! — перебил его Жакмен; лицо его покрылось смертельной бледностью, волосы поднялись дыбом, пот покрыл лоб. — Не пойте здесь!

Пораженный выражением этого голоса, доктор замолчал.

И сейчас же, спускаясь по первым ступенькам лестницы, он спросил:

— Что это такое?

Он нагнулся и поднял меч с широким клинком.

То был двуручный меч, взятый Жакменом, по его словам, в Артиллерийском музее 29 июля 1830 года. Лезвие было в крови.

Полицейский комиссар взял оружие из рук доктора.

— Узнаете вы этот меч? — сказал он арестованному.

— Да, — ответил Жакмен. — Ну-ну, скорее. Покончим с этим.

Это был первый след убийства, на который наткнулись.

Прошли в погреб, по-прежнему соблюдая порядок следования: вначале доктор и полицейский комиссар, за ними г-н Ледрю и Жакмен, потом двое лиц, что были у мэра, за ними жандармы, потом привилегированные, и среди них находился и я.

Сойдя на седьмую ступеньку, я увидел погреб и смог охватить взглядом ужасную картину, которую постараюсь описать.

Первое, что приковало наши взоры, был труп без головы, лежавший у бочки. Кран был наполовину открыт, из него продолжала литься струйка вина и, образовав ручеек, подтекала под дубовые брусья, на которых стояла бочка.

Труп был наполовину скрючен, как будто в момент агонии тело прогнулось в спине, а ноги не могли последовать за этим движением. Платье с одной стороны было приподнято до подвязки.

По-видимому, жертва была застигнута на коленях у бочки, когда стала наполнять бутылку (она выпала у нее из рук и валялась поблизости).

Верхняя часть туловища плавала в крови.

На мешке с гипсом, прислоненном к стене, как бюст на колонне, видна была — или, вернее, мы догадались, что она там стоит, — голова, скрытая волной распущенных волос. Полоса крови окрасила мешок сверху почти до середины.

Доктор и полицейский комиссар обошли труп кругом и остановились перед лестницей.

Посреди погреба стояли два приятеля г-на Ледрю и несколько любопытных, поторопившихся проникнуть сюда.

В нижней части лестницы стоял Жакмен: его не могли заставить двинуться далее последней ступеньки. За Жакменом находились два жандарма.

За двумя жандармами стояло пять или шесть лиц, державшихся поближе к лестнице (в их числе находился и я).

Вся эта мрачная картина была освещена дрожащим огоньком свечи, поставленной на ту самую бочку, из которой текло вино и рядом с которой лежал труп жены Жакмена.

— Подайте стол и стул, — распорядился полицейский комиссар, — будем составлять протокол.

III ПРОТОКОЛ

Когда необходимые предметы мебели были доставлены полицейскому комиссару, он проверил, не качается ли стол, уселся за ним, попросил свечу (ее принес доктор, перешагнув через труп), вытащил из кармана чернильницу, перья, бумагу и начал составлять протокол.

Пока он писал вступительную формулу, доктор с любопытством двинулся к голове, поставленной на мешок с гипсом; но комиссар его остановил.

— Не трогайте ничего, — сказал он, — законный порядок прежде всего.

— Более чем справедливо, — недовольно сказал доктор и вернулся на свое место.

В течение нескольких минут царила тишина. Слышен был скрип пера полицейского комиссара по плохой казенной бумаге, и мелькали строчки привычной формулы.

Написав несколько строк, полицейский комиссар поднял голову и огляделся.

— Кто будет нашими свидетелями? — спросил он, обращаясь к мэру.

— Прежде всего, — сказал г-н Ледрю, указывая на стоявших около полицейского комиссара двух своих приятелей, — эти два господина.