Сергей Крутилин - Грехи наши тяжкие

• Название: Грехи наши тяжкие
• Автор: Сергей Крутилин
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

Сергей Крутилин, лауреат Государственной премии РСФСР за книгу «Липяги», представил на суд читателя свой новый роман «Грехи наши тяжкие». Произведение это многоплановое, остросюжетное. В нем отражены значительные и сложные проблемы развития сегодняшней деревни Нечерноземья.

Ответственность и долг человека перед землей — вот главная, всеобъемлющая мысль романа.

---

На этот раз народу собралось много. Пришли доярки, бригадир, учетчица, которая и заведовала чаевым хозяйством.

В комнате — отметила Долгачева — было чисто. От входа до самого дальнего угла, где на тумбочке стоял телевизор, — постланы половики. Между окнами, выходившими к Оке, висела доска показателей, испещренная цифрами надоев.

Екатерина Алексеевна остановилась возле доски, разглядывая ее.

— Бабы, чай стынет! — позвала к столу учетчица — молодая, шустрая, из тех женщин, которые любят хозяйничать.

Доярки не спешили к столу, прихорашивались. В новом коровнике небось душ будет. А сейчас здесь, в летнем лагере, зеркала нет: поглядеться не во что.

Долгачева поняла, что доярки ее ожидают, не хотят вперед секретаря садиться за стол. Перестала разглядывать показатели (она их и без того знала) и подошла к столу.

— Екатерина Алексеевна, вы у нас не чаевничали?

— Нет, не приходилось.

— Тогда мы вам нальем чайку покрепче. Тихон Иванович любит крепкую заварку. Голова, говорит, светлеет.

— Давайте покрепче.

Признаться, Екатерина Алексеевна была удивлена, что Варгин сохранил обычай чаевничать и на летнем пастбище. Когда Долгачева предложила завести чаепитие на фермах, то она имела в виду зиму. Но и этому чаепитию Тихон Иванович сопротивлялся. «Есть время у них чаевничать? — говорил он. — У каждой дом рядом. А там ребята да ягнята. Хозяйство, одним словом».

А дояркам чаепитие очень понравилось. И Варгин вот и на летнем пастбище поставил для красного уголка домик и чай в нем завел, как на зимней ферме.

Долгачева не знала кое-кого из доярок. Вернее, в лицо-то каждую знала: на всяких совещаниях и слетах видела. Но старых доярок, вроде Прасковьи Чернавиной, Екатерина Алексеевна величала по имени-отчеству и теперь чаще, чем к другим, обращалась к ней.

— Прасковья Аверьяновна, — спросила Долгачева Чернавину, которая раскладывала варенье в розетки и подавала их всем по очереди. — Откуда у вас варенье?

— Из дома принесли.

Прасковья стала пробовать варенье ложечкой, словно проверяя, насколько сладко оно.

Выждав, сколько требовало приличие, Долгачева тоже стала подцеплять ложечкой варенье и маленькими глотками отпивать чай.

Чай и вправду был хорош — крепкий, душистый.

Какое-то время все молчали, пригубливали чай и стучали ложечками по краям розеток.

«Чаепития эти потому и прижились, — думала Долгачева. — Пить чай — это бабье занятие. Мужикам теперь подай питье покрепче». Екатерина Алексеевна заулыбалась, пряча от доярок улыбку: «Еще подумают, что смеюсь без причины».

А улыбалась Долгачева совсем по другому случаю. Как-то два года назад, когда колготились с этим чаепитием, приехала она в Березовку.

Серафим Ловцов оказался в конторе. Приехали они на ферму. Коровник — на окраине села. Крыша подновлена, поблескивает серым шифером. Но не крыша интересовала Долгачеву: она попросила его проводить в красный уголок. Серафим знал, что Екатерина Алексеевна сейчас про чай будет спрашивать. А чаепитие у него уже было заведено. Пока шли, Серафим рассказывал, как он покупал самовар, посуду, как доярки полюбили эти вечерние чаепития.

Заходят, значит, они в красный уголок. А там, вместо доярок, за чайным столом сидят двое мужиков — в телогрейках, в шапках — и заскорузлыми руками пью из фарфоровых чашек портвейн. Ловцов как рявкнет на них: «Убирайтесь вон!» они схватили недопитую бутылку да на улицу: «Извините, замерзли!»

Долгачевой смешно, а Ловцов возмущается: «Я их проучу, как пить».

«Что ни делай, а мужики быстро все обернут в питейное заведение», — подумала она.

Ее воспоминания перебила Клава Сусакина.

— В новом комплексе будет хорошее помещение для красного уголка, — сказала она. — Вот там мы попьем чаю.

— Хорошее будет помещение, только чаевничать будет некому, — в тон ей заметила Прасковья Чернавина.

— Это почему же некому?

— Как почему? Очень просто: теперь нас дюжина доярок с трудом со стадом управляется. А на новой ферме с этим же стадом будут управляться шестеро. Сменная работа, как на фабрике. Варгин сказал, что пошлет учиться на «Тэндем» только молодых. Ну а нас, старух, на пенсию.

— А разве плохо — заслуженный отдых? — сказала Клава и вздохнула. Но вздох ее был не сочувствующий, а лукавый.

Доярки помолчали, прикидывая, кого пошлют, а кого — нет.

— Надоело не надоело, а привыкли. На пенсию уходить не хочется, — призналась Прасковья. — В бабки, внуков качать, рано еще.

— Разве у вас уже есть внуки? — улыбнулась Екатерина Алексеевна. Прасковья выглядела молодо.

— И-и!.. — запела Светлана Хитрова — и даже чашку отставила. — У нее уже пять внуков. Последнего, Лешку — сына, она уже женила.

— Женщине что дети, что внуки — одна цена, — вступила в разговор доярка, сидевшая напротив Долгачевой. — Подбросят тебе: ничего, мол, бабка выкормит.

— Что же поделаешь? — Прасковья тоже отставила чашку. — Своих выкормили и их выкормим.

И разговор у них пошел о детях и внуках: кто да как растил детей; кто помоложе, вроде Клавки, они о своем — про наряды; пожилые стали обсуждать теперешнюю молодежь, — что сыновья и дочери родились иждивенцами, лишь кривляются перед зеркалом да ходят на танцы. А вырастут — улетают в город.

Долгачева молчала: ей нечего было сказать про свою девочку. Лена росла без матери, сама по себе: ходила в школу, обедала, делала уроки — и все одна. А мать приезжала поздно, усталая, погруженная в свои заботы, и эти заботы пугали девочку. Она старалась не приставать к ней, не беспокоить ее своими просьбами. Даже в те немногие минуты, когда они оставались вдвоем.

Екатерина Алексеевна лишь переводила взгляд с одной доярки на другую и думала, что в их детях, в их отношении к родительскому труду и закладывается наше будущее. И как раз об этом, о детях, о своем будущем, мы никогда не говорим.

Слушая доярок, Долгачева решила, что в докладе на пленуме райкома надо как можно больше сказать о детях: о том, что в старое время дети доставались труднее, чем теперь. Но воспитывать их было проще: с самой весны и до поздней осени бегали они босые. Кроме горбушки черного хлеба ничего не видали. И были довольны. А теперь каждому подай белый хлеб, транзистор, мотороллер, то да се — угоди.

— Хватит, бабы, языки чесать! — оборвала разговор Клавдия Сусакина. — Не надо нашу молодежь ругать. Все равно она умнее нас с вами. Лучше расскажите, Екатерина Алексеевна, как другие люди живут. Правда ли вон в Успенском совхозе в каждом доме газ, теплая вода, душ. В два этажа живут, как в городе?

— Правда, — подтвердила Долгачева. — Но живут не так, как в городе, а хорошо живут. Квартиры там хорошие, в двух уровнях; внизу — столовая, кухня, ванная, а наверху — спальня и кабинет.

— Так уж и кабинет, — подхватила Прасковья Чернавина. — А кто там сидит? Дед Кирьян, что ли?

— Хоть и дед Кирьян, — Долгачева не знала старика, поэтому улыбаться Прасковьиной шутке было нечего. — Скоро и вы так будете жить.

— У-у, хватила, Екатерина Алексеевна. Скоро нас в Морозкин лог отнесут. И все.

Незаметно разговор о детях перешел на более важное — на положение дел в хозяйстве, вообще в мире. Долгачева рассказывала, а сама незаметно поглядывала на часы. «Батюшки! Уже скоро полдень, а они все чаевничают».

Уже давно опустели загонки — коров выгнали в луга, на пойму. Еще час-другой — дояркам снова бежать сюда, в летний лагерь, а они засиделись с ней. Доярки слушали ее рассказы да вздыхали: живут же где-то люди.

— И вы будете жить так же, — говорила Екатерина Алексеевна. — Доить будете на «Тэндеме». Молоко само будет идти по молокопроводу. Молока будет много. Кормить коров будете комбикормами да травяной мукой.

— Дожить бы до такого времени, — вздыхали доярки.

— Не засиделись ли мы? — Долгачева поднялась.

— Ну что вы, Екатерина Алексеевна, — запротестовала Клава. — С вами поговорить нам интересно.

— Спасибо.

— Приезжайте к нам почаще. В следующий раз мы вас смородинным вареньем угостим.

20

Прасковья только что вернулась из стойла.

Каждый день как заводная, после того как она управится на ферме со своей группой, бежит в стойло доить Красавку.

Лугов в Загорье почти не осталось. Луга были по Оке, и хорошие луга. Но Варгина, знать, так поприжали, что он вынужден был уступить их под карьер да под базу отдыха. «Мода такая пошла на эти «базы». Тьфу!» — подумала Прасковья. Все лучшие места по Оке огорожены бетонными заборами. Внизу, на берегу, — дома, выше — столовые, а в березовых перелесках на крутояре, отдельно от «базы», — дача чья-нибудь. За заборами ходят полнотелые мужики в плавках, купаются в реке, загорают. А по Оке плавают их катера на подводных крыльях.