Дельфина Жирарден - Парижские письма виконта де Лоне

• Название: Парижские письма виконта де Лоне
• Автор: Дельфина Жирарден
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Публицистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-86793-690-7

Если вам интересно узнать, как в Париже 1830-х годов запускали воздушный шар и открывали первую железную дорогу, покупали новогодние подарки и переезжали на новую квартиру, если вас интересует, чем крикливая школа в области моды отличается от школы загадочной, а светская хроника XIX века от нынешней, — читайте «Парижские письма виконта де Лоне». Эти очерки французская писательница Дельфина де Жирарден (1804–1855) еженедельно с 1836 по 1848 г. публиковала в газете «Пресса». Впоследствии у Жирарден появилось много подражателей, но она была первой — и лучшей. О подражателях помнят лишь историки литературы, а очерки Дельфины де Жирарден, умной и остроумной наблюдательницы парижской повседневной жизни, переиздавались во Франции и в XIX, и в XX, и даже в нынешнем веке. На русском языке «Парижские письма» публикуются впервые.

---

543

В начале 1840-х гг. в Париже действовал целый ряд группировок, каждая из которых претендовала на право пропагандировать коммунистическую доктрину (см. подробнее: Иоаннисян А. Р. Революционно-коммунистическое движение во Франции в 1840–1841 гг. М., 1983), поэтому определить, кого конкретно пародирует Дельфина в комментируемом фрагменте, затруднительно.

544

12 мая 1841 г. в фурьеристской газете «Фаланга» был напечатан фельетон, автор которого защищает женщин, занимающихся литературой, от упреков виконта де Лоне. Журналист «Фаланги» интересуется, как поступил бы благородный виконт, если бы какой-нибудь «буржуазный» муж, вооружившись Гражданским кодексом, наложил запрет на его дерзкие фельетоны? Выражение «синие чулки», возникшее в Англии в середине XVIII в. и заимствованное французами в начале XIX в., еще в 1830 г. ощущалось как неологизм (см.: Olivier J. Journal. P., 1951. P. 137, 179); его употребляли для обозначения ученых женщин, отличающихся смешным педантизмом. Дельфина в 1845 г. придумала для него свой собственный синоним — «литературные женщины» (см. примеч. 525 /В файле — примечание № 635 — прим. верст./).

545

С жалобами на нежелание писать соседствовали у Дельфины признания иного рода: «Мы не хотим писать; мы, напротив того, хотим не писать. Мы ведь уже говорили, что принадлежим к числу чернилофобов; эта ужасная черная жидкость, эта скверная литературная черносмородинная настойка нам глубоко омерзительна; но, с другой стороны, мы не можем не признаться, что она пьянит нас не хуже самого восхитительного вина. Для пьяницы истина в вине; для нас истина в чернилах» (7 марта 1847 г.; 2, 444).

546

Нестор Рокплан, практически единолично сочинявший журнал «Скандальная хроника» (Nouvelles à la main, 1840–1844), в жанровом отношении близкий к фельетонам Дельфины, был мастером острого слова; в частности, он обогатил французский язык словом «лоретка» (см. примеч. 468 /В файле — примечание № 578 — прим. верст./).

547

Заседания Французской академии происходили с 1806 г. (и происходят по сей день) на набережной Конти в здании коллегиума Четырех наций.

548

Чиновник в присутственном месте, на котором лежат полицейские и хозяйственные обязанности.

549

А не в академической «униформе» — в зеленом мундире, расшитом пальмовыми ветвями, в треуголке и при шпаге.

550

Внешний вид депутатов неизменно производил на Дельфину самое мрачное впечатление. 8 февраля 1840 г. она пишет о бале в королевском дворце Тюильри, где большинство гостей составляли именно «народные представители»: «Может ли бал, куда король пригласил три сотни самых уродливых людей во Франции, пригласил по обязанности и исключительно под тем предлогом, что они представляют страну, не быть чудовищным! Мало того что эти господа уродливы от природы, они еще и одеты самым безвкусным образом; они неопрятны и не причесаны; таков их мундир, и другого они не знают. Что до манер, то они у наших депутатов бесконечно либеральные: один пихается, другой лягается, третий пускает в ход кулаки. Это возмутительно: они ведут себя, как на заседаниях палаты» (1, 609). Тот факт, что депутаты в большинстве своем пренебрегали правилами светского приличия, был легко объясним; как замечал осведомленный современник, «членами палаты депутатов могли сделаться люди самого разного происхождения; придя к власти, они приносили с собой привычки своего круга, своей провинции, своей профессии, и порой нравы и манеры их вовсе не отвечали занимаемому ими положению» (Rémusat. Р. 338–339). Имущественный ценз не позволял претендовать на депутатство людям без состояния, но светского воспитания от кандидатов не требовалось.

551

На самом деле Гюго отвергали четыре раза. Пикантность ситуации заключалась в том, что одним из ярых противников приема Гюго в Академию был тот самый Непомюсен Лемерсье (академик с 1810 г.), место которого поэт в результате занял.

552

Персонаж комедии Мольера «Ученые женщины» (1672), глупец и педант.

553

Перевод речи Гюго см.: Гюго В. Собр. соч.: в 15 т. М., 1956. Т. 15. С. 9–33.

554

Речь Гюго отличалась от общепринятых академических норм. Поэт говорил исключительно о политике: о Терроре и Империи, о Наполеоне (так что, как саркастически заметил один из критиков, возникало впечатление, что именно император был предшественником Гюго в Академии), о независимом нраве Лемерсье, отдалившегося от друга своей юности Бонапарта, после того как тот стал императором. При этом Гюго почти ничего не сказал о литературных достоинствах своего предшественника, поскольку ничего хорошего, не погрешив против совести, сказать не мог: дело в том, что Лемерсье был ревностным защитником классических норм, а когда пытался на свой лад обновлять литературу, делал это неровно и далеко не всегда удачно. Со своей стороны, Сальванди тоже нарушил нормы и даже, можно сказать, литературные приличия: в Академии бывали случаи, когда принимающий академик позволял себе критические замечания на счет новоизбранного коллеги, но речь Сальванди представляла собой систематическое, по пунктам, опровержение всего, что сказал Гюго, и это неприятно поразило публику.

555

Рукоплесканий удостоился, в частности, тот пассаж, где Сальванди оспаривал утверждение Гюго, будто Лемерсье, в 1793 г. регулярно посещавший заседания Конвента, был им «зачарован». Сальванди утверждал, что такой «решительный ум», как Лемерсье, никак не мог быть зачарован собранием, где «законы были поставлены вне закона», и упрекал Гюго в слишком снисходительной оценке деятельности Конвента.

556

Дельфине, по-видимому, особенно понравился финал речи Гюго, где поэт утверждал, что Франция сильна идеями, литературой, языком и потому для сохранения своего международного влияния ей не обязательно прибегать к оружию. Пространный пассаж Гюго посвятил и общественной роли поэта, который призван цивилизовать людей и насаждать в их душах гуманные чувства.

557

В фельетоне от 6 июня Дельфина описывала не только прием Гюго в академию, но и стихотворную «дуэль» относительно судьбы Рейна: на сочиненную немцем Николаусом Беккером воинственную «Песнь о Рейне» («Немецкий вольный Рейн // Французы не получат…») француз Альфонс де Ламартин, настроенный миролюбиво и веривший в то, что нации могут жить в мире, отозвался «Марсельезой мира» (опубликована 1 июня 1841 г.), а другой француз, Альфред де Мюссе, двумя неделями позже ответил куда более воинственной парафразой немецкого стихотворения («Ваш вольный Рейн не раз // Бывал уже французским…»); стихи эти были сочинены им в салоне Жирарденов (см.: 2, 112–116). Дельфина, пламенная патриотка, разумеется, была в этой литературной борьбе на стороне Мюссе.

558

Супруга генуэзского банкира герцога Гальера была известна своей любовью к изящным искусствам; в конце жизни герцогиня Гальера подарила парижскому муниципалитету построенный по ее заказу дворец, который до сих пор носит ее имя и в котором сейчас размещается Музей моды. В описываемый период чета Гальера жила в Париже в доме 16 по улице Асторга (см.: Histoire du due et de la duchesse de Galliera. Clamart, 1998, p. 20).

559

24 января 1847 г. Дельфина описала еще один бал во дворце Гальера, во время которого вспыхнул пожар — впрочем, довольно скоро потушенный и не унесший ни одной жизни; в ту ночь и хозяев и гостей очень тревожила судьба скульптуры Кановы «Кающаяся Магдалина»: «в толпе говорили, что вечные слезы не предохраняют от огня и что гибель во время светского празднества была бы весьма странным концом для этой прославленной кающейся грешницы» (2, 430). Дельфина в 1820-е гг. работала над поэмой «Магдалина», которая так и осталась неоконченной и в которой редакторы журнала «Французской музы» провидели соперницу итальянской статуи; в письме, приложенном к официальному завещанию, Дельфина просила Ламартина после ее смерти закончить эту поэму, но он обещания не выполнил.

560

Князь Адам Чарторижский, глава консервативного крыла польской эмиграции во Франции, в мае 1843 г. приобрел на имя своей жены особняк Ламбера на острове Сен-Луи, который стал культурным и политическим центром польской эмигрантской диаспоры.

561

Правительство Луи-Филиппа выплачивало политическим эмигрантам пенсию, впрочем, весьма скромную; суммы зависели не только от социального происхождения, но и от национальности беженцев: «социально далеким» испанцам-карлистам при Июльской монархии платили меньше, чем «религиозно близким» полякам-католикам; подробнее см.: Mondonico-Torri С. Les réfugiés en France sous la Monarchie de Juillet: l’impossible statut // Revue d’histoire moderne et contemporaine. 2000. № 47/4. P. 741–755.