Ольга Михайлова - Бесовские времена

• Название: Бесовские времена
• Автор: Ольга Михайлова
• Жанр: Детективная фантастика

Этот роман — фантасмагория, в нем — загадочные убийства, мир бесов-искусителей, падения и взлёты человеческого духа… Здесь за взгляд прекрасной дамы сражаются на турнирах, и здесь же — хладнокровно продают душу дьяволу за золотые дукаты, и немногие видят в первых признаках распада древнего рыцарства и охлаждения веры — наступление новых бесовских времен…

---

— Аурелиано…

Тот приблизился.

— Скажи, почему покойный мессир Комини не любил мессира Грандони? Они враждовали?

На лице Портофино появилось выражение двойственное и несколько задумчивое, казалось, он пытается выразить невыразимое. «Нет, — наконец сформулировал он. — Мессир Комини… любил мессира Грандони. Но мессир Грандони его не любил». «Почему?»

— Сестрёнка, это сложные материи. Не на каждую любовь можно ответить, ибо не каждая любовь божественна и не каждая «движет солнце и светила». Я тоже, признаюсь тебе, не любил мессира Комини. — Брат не счёл нужным сообщать юной и чистой душой сестрице, что планировал со временем сжечь мессира Комини — и с превеликим удовольствием. Это было уже не существенно.

— А почему Дианора ди Бертацци сказала, что без него будет легче дышать?

Портофино вздохнул.

— Этот человек был большим грешником и имел весьма пакостные склонности, при этом он вовлекал чистые души в греховную мерзость порока и губил их. Синьора Бертацци права.

— И за это его не любил мессир Грандони?

Глаза Аурелиано Портофино замерцали. Он утвердительно кивнул. «Да».

В глубине коридора появился мрачный д'Альвелла. Шельмецы Пьетро Альбани и Густаво Бальди сумели обелить себя — пьянчуг видели в кабачке синьоры Лионетты, Бартоломео Риччи и Григорио Джиральди, Антонелло Фаверо и Джордано Мороне оправдал Монтальдо, Энцо Витино сумел доказать, что расстроил себе желудок — и выяснилось, что его видели у нужника челядинцы самого Тристано, Донато ди Сантуччи и Наталио Валерани видели то там, то сям, молодые камергеры были на ристалище, Франческо Альберти запомнили Бертацци и Соларентани. Таинственный мерзавец ускользал из расставленных сетей, как призрак из запертой комнаты, скользил угрём между пальцев…

Правда, кое-то было приятно. Герцог окончательно успокоился на свой счёт, а когда узнал о склонностях своего интенданта — так и вовсе скривился. Тем не менее, это не избавляло от необходимости искать убийцу, но новая жертва не добавила Тристано д'Альвелле понимания причин преступлений. Зачем убивать престарелого ганимеда? Этот-то кому помешал? Явная порочность самой жертвы путала карты, мешала пониманию. Почему неизвестный убийца выбирает столь непохожие друг на друга жертвы?

Интересно, подумал вдруг подеста, Даноли и это убийство назовет подлостью?

Тут Тристано донесли, что из комнаты Комини несколько раз видели выходящего человека, всегда прикрывавшего лицо. Судя по походке, это был молодой человек. Наблюдение установило, что юнец отдавался старому содомиту, расплачивавшемуся с ним исключительно золотыми дукатами, а исчезал неизвестный в портале молодых камергеров. Д'Альвелла брезгливо поморщился. Господи, и это дворяне… Родовая аристократия! Ведь глупо думать, что щенок мог влюбиться в старого урода. Продать честь за дукаты? Представив себе эту картинку, Тристано почувствовал легкую тошноту. Странно. Череда убийств вызывала досаду и злость, а расследование только углубляло понимание окружающей мерзости. Что он сказал? — оторопел вдруг подеста. «Продать честь за дукаты?» Эта мысль была странной. А что тут странного-то? Раньше он подумал бы, что малец неплохо продал свой зад, а теперь… Понимание не изменилось. Скорее, он стал относиться к мерзости с омерзением — вот что было внове. Но… почему?

Впрочем, разобраться в себе он мог и на досуге, а пока Тристано расспрашивал, вынюхивал, вглядывался в лица…

— А, Аурелиано… — теперь Тристано Д'Альвелла торопливо подошёл к инквизитору, не обратив внимание на фрейлину, стоявшую в тени, — оказывается, Комини совратил одного из молодых камергеров, хоть я и не вижу здесь почвы для убийства. Когда ты поймал Комини в библиотеке, говорил, содомит домогался молодого писца. А что сказал в ответ на эти домогательства писец? — Тут начальник тайной службы заметил Камиллу Монтеорфано, — о, извините, синьорина, у нас дела…

И д'Альвелла увёл Портофино. Камилла потрясённо замерла, проводив удаляющихся мужчин невидящим взглядом. Господи…

Глава 14. В которой мессир Ладзаро Альмереджи сначала узнаёт огорчительные новости, которые его весьма радуют, а затем вынюхивает льстящие ему сведения, которые, тем не менее, сильно его огорчают

Камилла, испуганная и пораженная услышанным, почти не помнила, как зашла к Дианоре ди Бертацци, рукодельничавшей вместе с Джованной ди Монтальдо и, растирая пальцами мучительно болевшие виски, проронила, что, оказывается, убитый интендант был еретиком-содомитом, совратившим кого-то из молодых камергеров. Господи, что творится в замке? Дианора только вздохнула, а Джованна несколько принужденно кивнула, и, ничего не сказав подругам, вскоре ушла к себе.

Муж встретил её недоуменным взглядом: его супруга едва не споткнулась на пороге и почти без сил рухнула на стул. Ипполито молча ждал, не понимая её волнения, потом напрягся. Неужто снова Соларентани? Он ошибся. Супруга отдышалась и наконец выговорила:

— Только что… только что Камилла Монтеорфано сказала Дианоре, что сама слышала от Тристано д'Альвеллы, что Тиберио Комини совратил кого-то из камергеров…

Ипполито замер с полуоткрытым ртом, медленно переведя глаза с пола на жену и обратно.

— Что? Ты думаешь… Нет!!

Джованна молчала. В отличие от многих женщин, волею судеб становящихся мачехами взрослым сыновьям своих вдовых мужей, ей повезло. Никаких разногласий и ссор с Маттео у неё никогда не было. Изголодавшийся по материнской ласке пятнадцатилетний мальчишка принял двадцатилетнюю жену отца с доверием, которое та постаралась оправдать. И хоть он, ныне сам двадцатичетырехлетний, видел в ней скорее старшую сестру, чем мать, они неизменно ладили. Удар, будь это правдой, был бы для неё немалый. Но для Ипполито сама мысль о том, что его сын… Его сковало ужасом, в глазах потемнело.

— Ты… хочешь сказать… он… они сделали его ганимедом или он согласился… он пошёл на эту мерзость ради денег?

— Да подожди ты! Она говорила о ком-то из камергеров! Не о нём! Имени д'Альвелла не называл.

Ипполито со свистом втянул в себя воздух и резко встал. В глазах все плыло, но он двинулся к двери и, почти ничего не видя перед собой, понёсся в коридор, где жили камергеры. Сына он застал у себя, занятого склокой с пажом, омерзительно почистившим его латы. Маттео был раздражен — причём, сразу тремя обстоятельствами: неудачей на турнире в поединке с мессиром Бальди, чего не мог простить себе, ссорой с синьориной Фаттинанти, коя нравилась ему, но упорно не замечала его ухаживаний, и нелепым проигрышем в карты в кабачке. Фортуна отвернулась от него. На паже он просто срывал злость, хоть ленивый шельмец и вправду поработал из рук вон плохо. Вид отца, явно разъяренного чем-то, сразу заставил Маттео, ощущавшего, что рыло у него в пуху, особенно из-за проигрыша восьми лир, насторожиться и прогнать пажа к чёрту. Однако первые же слова отца ошеломили юнца.

— Ты когда-нибудь позволял мерзавцу Комини прикасаться к тебе? Он совратил тебя?

Маттео изумился.

— Мессир Тиберио? Почему мерзавец? Его же убили. Почему ты так о нём?

Дыхание Монтальдо чуть успокоилось. Ну, конечно, как же он не подумал? Тиберио просто побоялся бы предложить мерзость его сыну. За подобное Ипполито убил бы его на месте или бездумно сволок бы в Трибунал к Портофино. Церемониймейстер окончательно успокоился. Вздор это все, это не Маттео, а сын… Он снова замер. Так, стало быть, мерзавец совратил сынка Донато или сына Наталио? Господи, вот ужас-то… Он осторожно поинтересовался у Маттео, проигнорировав его предыдущие вопросы.

— А что… Алессандро и Джулио… при деньгах?

Маттео пожал плечами.

— Не сказал бы, что подаяние просят, но на безденежье жалуются. Денег всегда не хватает…

— Особенно тебе, — раздраженно бросил Ипполито, однако, раздражение было притворным и таило облегчение. — Сколько тебе надо, транжира?

Маттео выклянчил пять флоринов, после чего проводил отца. Юноша выглядел нежным и заботливым сыном, в его чертах и фигуре проступало большое сходство с отцом, хоть он казался совсем юным и невинным. Впечатление это было обманчивым, в свои двадцать четыре года молодой человек ни невинным, ни наивным давно не был. В среде дворцовых потаскух он рано утратил чистоту, но эта утрата всё же не повлекла за собой потери чести. Маттео различал допустимое и запретное, не путал добродетельное и греховное. Он превосходно понял, что имел в виду отец, говоря о Комини. Сын не солгал родителю. К нему Тиберио с подобным не обращался, но обратись — получил бы в зубы. Нечего из дворянина и рыцаря делать бабу! Ещё чего! Однако второй вопрос отца заставил Маттео задуматься. Стало быть, отец откуда-то узнал, что Комини совратил камергера, но не знал, какого. Значит, либо Алессандро, либо Джулио… Отец говорил о деньгах. Сколько же старый ганимед предложил его дружкам и кого соблазнил? Маттео задумался. Сантуччи? Мог ли тот согласиться ублажить старика? Он вспомнил высокомерный взгляд Алессандро, его гордость предками, напыщенный герб. Или Валерани? Спокойный, рассудительный, Джулио в свои двадцать никогда не ронявший неосмотрительных суждений, осторожный и мягкий. Ни с кем из них у Маттео не было подлинной дружбы: один отталкивал надменностью, другой — недостаточной твердостью. Мысли Маттео Монтальдо дальше не пошли, он было положил себе присмотреться к приятелям, но тут же и махнул рукой: раз ганимеда убили, к чему теперь присматриваться-то?