Ольга Михайлова - Замок искушений

• Название: Замок искушений
• Автор: Ольга Михайлова
• Жанр: Детективная фантастика

Роман, начинающийся как любовный, очень быстро перестает казаться таковым. Множатся странные предзнаменования, гости замка гибнут один за другим, и даже самые проницательные не могут назвать таинственного убийцу… Чтобы понять, кто он — проницательности мало.

---

Полученное от мсье Дювернуа письмо содержало именно те слова, которых Габриэль тщетно ждала от мсье Виларсо де Торана, и сердце её забилось восторженно и почти влюблённо. Разумеется, мсье Дювернуа не шёл ни в какое сравнение с красавцем Этьенном, но романтичная особа решила, что «лучше внушить подлинное чувство живому мужчине, чем ждать признаний от мраморной статуи». Не следует удивляться подобному суждению: мадемуазель Габриэль любила любовные романы и романтические выражения казались ей единственно подлинными.

Из-за склонности к романам у Габриэль были постоянные перепалки с Элоди, которая никогда не восхищалась мужчинами, не теряла головы от любви, недаром же их гувернантка мадам Дюваль, покачивала головой, глядя вслед мадемуазель Элоди, неизменно повторяя, что подобной особе суждено остаться старой девой. Сама Габриэль была бы в ужасе от подобной перспективы, но, по счастью, та же мадам Дюваль полагала, что ей такая участь не грозит — столько в малютке Габриэль обаяния и живости.

Габи пришла в голову мысль посоветоваться с той особой, которая являла для неё воплощение элегантности и подлинного шарма. Она надеялась, что Сюзанн даст ей дельный совет. И её надежды были вполне вознаграждены. Слова Сюзанн, понявшей девичье томление, были исполнены мудрости и доброты. Она знала, что у молодых девушек, которых никто не домогается, всегда наблюдается легкое недомогание.

— Истинное предназначение женщины — любить, моя дорогая девочка, противиться любви — противиться жизни. Смело отдайтесь потоку страсти — он осчастливит вас… Девственность — это не преимущество и не дар, а барьер, мешающий познать истину. Реальность пугает, а неизведанность — тем более, и поэтому многие упорно сохраняют целомудрие неизвестно для чего. Но мужчина открывает девушке новую сторону жизни, после чего она начинает думать и чувствовать по-иному… Право первой ночи должно принадлежать любви или случайности…

Честно говоря, Сюзанн полагала, что её слова, произведя нужное действие, рано или поздно порадуют братца. Она замечала восторженные взгляды Габриэль на Этьенна и ожидала, что именно он станет объектом страсти юной девочки. Правда, у Этьенна были сотни таких габриэль, но может, это всё же развлечёт его?

Полночи Габриэль сочиняла ответное письмо своему галантному поклоннику, стремясь и обнадежить его, и в то же время дать ему понять, что он имеет дело с девицей утончённой и весьма требовательной. «Любовь для меня, мсье, превыше всего, но я поверю лишь рыцарской любви благородного человека, который сумеет доказать силу своего чувства…»

Это было много лучше того, на что рассчитывал Дювернуа.

Надо заметить, что больше всего Огюстен опасался, что Габриэль покажет его письмо своей сестре Элоди. Он не то, чтобы был знатоком женщин, но чутьем рано созревшего и весьма порочного человека понимал, что девицу с таким глазами одурачить трудно. Просто ведьма. Расхожие комплименты таким никогда не кружат голову, глухи они остаются и к тем тонким и изысканным пустякам, что так украшают флирт. Такие и флиртовать-то не умеют и презирают интрижки. К его ухаживаниям, точнее, к попыткам приволокнуться за ней, отнеслась просто безразлично. И естественно, её совет мог бы оказаться для начинающегося романа губительным.

По счастью, этого не произошло, и переписка становилась всё оживленней, Огюстен не ленился писать и трижды в день, и уже через три дня на бумагу легли прочувствованные строки: «…Ах, Габриэль, я готов верить, что вы любите меня всеми силами души, но душа ваша не пылает, подобно моей! Почему не от меня зависит преодолевать препятствия? Я сумел бы доказать вам, что для моей любви нет ничего невозможного. Ваш восхитительный взор оживил мою угнетённую душу, его трогательное выражение пленило мое сердце. Я так хочу верить в вашу любовь, я стал бы несчастным, если бы не верил вам, но сомнения, как страшные призраки, то и дело являются предо мной. Как бы я мечтал увидеться с вами наедине — и убедиться, что ваши чувства ко мне столь же искренни и чисты, как и мои!»

«Неужели вы думаете, милый мой друг, читал он спустя час в ответном письме, что я весела, когда вы тоскуете? И неужели вы сомневаетесь, что я сострадаю вам? Я разделяю даже те ваши терзания, которые сама вынуждена вам причинять… Но вы же знаете, сколь дурно позволить вам придти! Это было свидетельством испорченности…»

Дювернуа потребовался целый час напряженного труда, чтобы сочинить ответ, в который ему удалось вложить весь трепет подлинного чувства, галантную почтительность и нежную настойчивость. Встречаясь с Габриэль в минувшие дни в столовой, он по скромным девичьим взглядам понимал, что пора переходить в наступление, и в конце письма сообщил, что сегодня после полуночи навестит её, чтобы выслушать решение своей судьбы.

Вся эта трехдневная волокита уже начала утомлять его.

Любой француз знает, что девственность — это женский недостаток, который легко устраняется мужским достоинством. Ближе к полуночи Дювернуа тихо прокрался по коридору в комнату Габриэль. Дверь оказалась незапертой, и он осторожно протиснулся внутрь. Бог весть, чего ждала утончённая и нежная девица, но Огюстен, если и не был рыцарственно почтительным и не сумел убедить свою очаровательную возлюбленную в чистоте своих чувств, то во всем остальном вполне преуспел.

Глава 8. В которой описывается весьма двусмысленный эпизод, свидетелем которому пришлось стать Клермону, а также повествуется о странном интересе, возникшем у его сиятельства Виларсо де Торана к замкнутому книжнику и библиофилу

…В то утро Клермон проснулся на рассвете и решил прогуляться к пруду. Пруд его светлости был рукотворным, но за годы обросший по берегам камышом, он выглядел живописно и вполне естественно. Вода была холодна, Арман не решился купаться, но направился обследовать ближайший горный кряж и неглубокое ущелье, по дну которого струился ручей, впадавший в пруд. Около часа он бродил по расселинам, любовался живописными нагромождениями каменных уступов, вслушивался в мелодию звенящего по камням ручейка. Вышел он из ущелья, когда солнце давно взошло и золотило воды пруда игривыми бликами. Он издалека заметил на озере Этьенна. Тот, как знал Арман, купался в любую погоду, и сейчас, переплыв пруд, вернулся к берегу.

Он вышел из воды обнаженным, подобный молодому богу, отряхивая намокшие на концах волосы, неспешно вытирая плечи и спину полотенцем, потом разлёгся на берегу, точно был один во Вселенной. Клермон не знал, стоит ли ему подойти поприветствовать графа, но тут ситуация осложнилась появлением мадемуазель Лоретт.

Клермон почувствовал тройную неловкость. Он не мог выйти к замку иначе, чем миновав пруд, но ему казалось бестактностью подходить к его сиятельству, пока тот не одет, но в ещё худшем положении, по его мнению, оказалась мадемуазель д'Эрсенвиль — каково ей застать графа нагим? Его же собственное положение свидетеля подобной сцены — тоже было до крайности неловким. Но он ещё больше смутился, когда понял, что неловкость в этой ситуации испытывает только он один.

Этьенн стыда не ведал. Он разлёгся на прибрежном песке, закинув руки за голову, и, хотя не мог не увидеть идущую к нему девицу, не шевельнул и мускулом, при этом не сводя ленивого и жесткого взгляда с мадемуазель Лоретт. Клермон почувствовал, как загорается румянец на его щеках и прижал ладонь к лицу. Он не знал, что делать. Вскоре он понял, что навязчивость мадемуазель, которую он подмечал в эти дни неоднократно, изуверски наказывается графом. Смутись он хоть на мгновение — он проиграл бы, но Этьенн спокойно поджидал излишне настойчивую девицу, и на лице его играла насмешливая, почти саркастическая улыбка. Он намеренно ставил Лоретт в смешное и унизительное положение, и получал от этого немалое удовольствие, понял Клермон.

Самому Арману казалось, что поведение мадемуазель д'Эрсенвиль выходит за границы приличий. Он был консервативен и не склонен к нарушению моральных норм, и полагал, что столь явно домогаться мужчины предосудительно и даже непристойно. В этом смысле он понимал его сиятельство, дававшего навязчивой девице понять, что он имеет право побыть в одиночестве. Однако понимал Клермон и неловкость положения Лоретт. Ей следовало поспешно уйти, но она не сделала этого. С несколько опрометчивым и неумным упрямством она подошла к его сиятельству и, присев рядом, стала разглядывать водную гладь пруда, давая ему возможность прикрыться.

Он не сделал этого.

Клермон, который уже устал от этой борьбы самолюбий и бесстыдства, решился было обнаружить своё присутствие, но тут у замковой стены раздался живой и радостный смех, и вскоре показались Сюзанн и Габриэль. За ними шёл Рэнэ де Файоль. Теперь положение Лоретт стало просто неприличным — она не могла допустить, чтобы её застали рядом с голым мужчиной. Она торопливо поднялась, и пошла навстречу сестре и Сюзанн. Воспользовавшись их приходом, вышел из-за скального уступа и Клермон. Приветствия заняли несколько минут, а когда компания появилась на берегу, сестру искренней улыбкой и нежным поцелуем встретил его сиятельство — в охотничьих штанах и белой шелковой рубашке.