Петр Замойский - Лапти

• Название: Лапти
• Автор: Петр Замойский
• Издательство: Красноярское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1972

Роман П. И. Замойского «Лапти» — своеобразное и значительное произведение советской литературы. С большой глубиной и мастерством автор раскрывает основные проблемы социалистической реконструкции деревни конца 20-х годов.

«Крестьянство и все то, что происходит в деревне, описано Замойским с той поразительной свободой и естественностью, которых, с моей точки зрения, не достиг еще до сих пор ни один художник, писавший о крестьянстве. Это само по себе есть что-то поразительное», — говорил А. А. Фадеев.

---

— Ты что? — спросил Петька.

— Спать пора. Ложись.

— А сама?

— Нет, ты сперва.

— Я-то что. Вот уж ты…

В деревне запел петух. Пел он тонко и старательно. В глуши плакал и смеялся филин. Листья орешника шершавы. Петька пожевал один, он пахнул крапивой.

И все стоял, ломал ветки, рвал листья.

— Что же ты?! Пе-е-етя-а…

«Еще бы найти орех… А мать? Так и скажу: «Мамка, зови Наташку снохой». Она строго: «Аль ночевал?» Отвечу: «Вишню вместе ели». — «Сладка была вишенка?» — обязательно спросит мать».

Ветку положил Наташке на грудь.

— Что ты дрожишь?

— Боязно немножечко…

И филин ухал гулче, и петухи в деревне пели вперебой, и звезды падали. Медведица совсем запрокинулась. Шелест листьев — скоро заря!

Горел костер, трещало пламя, гроздь Стожар висела над головой.

— Давай еще поедим вишенки, — сказала Наташка.

И второй раз они ели вишню, и третий…

А звезды все падали и падали. Они всегда так в августе отспевают, как яблоки…

Крепок сон на заре. Еще бы часик поспать. Слышал, как кто-то уже переговаривался, ходил; встать бы, а нет сил открыть глаза.

Проснулся от шелеста над головой. Сквозь раздвинутый куст орешника увидел узкое лицо Законника. Тот хотел что-то сказать, но Петька испуганно погрозился, И Законник, догадавшись, приставил палец к губам. Одобрительно кивнул, удалился.

Наташка, закинув руки за голову, спала. Тихо отодвинулся и бесшумно собрался. Увидев тетрадь, вспомнил, что не отметил сделанное бригадой вчера. Прикрыв Наташкины ноги, посмотрел на ее розовые щеки, на чуть приоткрытые припухшие губы: виднелись кончики ровных зубов, и захотелось поцеловать ее.

Ребята почти все встали, девки еще потягивались, громко зевая. Возле машины встретился с Законником. Тот выгребал из-под барабана мусор. Подмигнул Петьке, кивнул в сторону леса и с видом заговорщика прошептал:

— Чья?

«Стало быть, старик не узнал».

— Своя. — Помолчав, добавил: — Ты об этом никому.

— Разве я глупый? Обзаконитесь с ней после, вот и все. Только на свадьбу позови и напои меня, как следоват.

— Я до свадьбы тебя три раза напою, — обещался Петька.

Законник долго смотрел на него, хитро улыбался, а Петька ругал себя, что проспал.

— Поди-ка ко мне, — поманил Законник и, когда Петька подошел, зашептал:

— Зайди по ту сторону омета, с правого угла. Только тихонько.

Петька пошел. За ометом, на копне, к удивлению своему, встретил Егорку с Машкой. Они уже вставали. Увидев Петьку, притихли. А он весело проговорил:

— Эй, молодые, с добрым утром!

— Мы не молодые, — ответил Егорка.

— Что же — старые?

Парень глупо заморгал, а Машка принялась обувать башмаки.

— Мы из бедняцкого сословия, — ни с того ни с сего буркнул Егорка и быстро, откуда только расторопность взялась, отправился на гумно.

— Тебе мякину возить, — крикнул ему Петька.

— Все равно, — ответил парень, не оглядываясь.

Машка старательно натягивала башмаки и не обращала внимания, что Петька стоял рядом. Башмаки были новые, лезли туго, и она, видимо, берегла их для праздников, а тут зачем-то взяла для работы.

— Эх, девка, — упрекнул ее Петька, — смекалки в тебе нет.

— Пошел к идолу, — рассердилась Машка. — Это ты чего теперь думаешь про меня, а? Вот в тебе так нет смекалки.

— А ведь я с тобой совсем не об этом, — улыбнулся Петька.

— О чем же?

— Хотел сказать: у тебя не хватило смекалки вместо башмаков лапти надеть. Зачем ты последние башмаки на работе треплешь?

— Почему ты знаешь, что они последние? — обиделась Машка.

— Разве еще есть?

— Пара неношеных с калошами.

— Тогда топчи. Но лучше, если бы и эти сберегла. Для работы хороши лапти.

— Сам носи их. Зачем сапоги треплешь?

— Я-то что? — посмотрел Петька на сапоги.

— И я тебе ничто. Когда женишься, жену учи. Ишь учитель нашелся, — совсем обиделась Машка.

— Ну ладно, не ворчи. Будешь старухой, успеешь наворчаться… на Егора.

И ушел. И жаль почему-то стало эту девку. Всем она хороша и неглупа, только глаза покорные какие-то.

Дунька с Аксюткой готовили завтрак. Полагался он после работы, когда солнце выйдет дерева на два.

Опять Петька у барабана. В разгар молотьбы подошел Яшка и, указав на дорогу, сменил его. Там стояла девка, в руках у нее был узелок. Петька с удивлением посмотрел на нее, пожал плечами. Когда подошел, она подала ему бумажку, и он, сняв очки, долго читал. Сунул бумажку в карман, сказал ей что-то. И та пошла за ним. Остановив девок, вертевших веялку, Петька отправил одну к мякине. Так как работа возле мякины легче, девка охотно уступила место.

— Работай! — строго и громко, чтобы слышали люди, сказал он Наташке и ушел к барабану.

Во время завтрака кто-то тревожно выкрикнул:

— Дым над селом!

Все повскакали, выбежали на дорогу. Над Леонидовкой поднимался густой белый, с проседью, дым. По цвету его ребята определили, что дым был от соломы. Скоро по реке донесся тревожный гул набата. Петька, вспомнив, что он начальник пожарной дружины, хотел было сесть на лошадь и мчаться, но всплеснул руками: почти вся дружина была тут с ним.

— Что же делать?

Дым становился гуще, с багрово-желтым подтеком. Вот еще вымахнуло широкое пламя, и черные галки пепла полетели в стороны.

— Не ехать ли? — тревожно спросил он Законника.

— Все равно не поможешь.

— Узнать хоть, что горит.

— Сушь-то какая, — вздохнул кто-то.

— У кого-нибудь труба была худая.

— Обязательно у единоличника. Только они одни топят печи. Колхозники обедают в полях да на общих кухнях.

— Через этих единоличников и наши избы погорят.

— Господи, — сокрушенно произнесла Машка, — и когда они, черти, в колхоз войдут?

— Вот что, ребята, хватит смотреть, — сказал Петька. — Садитесь, ешьте. Народ и без нас там найдется.

Но еда не шла. Каждый тревожился за свою избу, и все оглядывались на дым. Лишь Егорка не давал своему черпаку отдыхать.

По дороге ехала подвода.

— Стой! — остановили ее. — Дядя Митя, что горит?

— Кладь ржаная в третьей бригаде.

— Подожгли?

— Говорят, кладельщик закуривал и чиркнул спичкой. Головка отлетела.

Митенька тронул лошадь. Отъехав, сокрушенно добавил:

— А в кузницу все везут и везут жнейки. Из третьей бригады с просяного поля сразу привезли штук пять.

— Что за напасть?

— Кто-то, говорят, железные прутки навтыкал в просо. Только это врут. Обращаться с машиной не умеют. Не с той стороны руки приделаны.

Егорка погрозился Митеньке вилами:

— Езжай, езжай.

Дым шел уже тонкой струей. Ребята перестали смотреть, и работа снова закипела. Задавая снопы, Петька подбадривающе прикрикивал и поглядывал к веялке. Наташка стояла к нему спиной. Чулки у нее спустились, обнажив белые икры, еще не успевшие впитать пыль.

По горячим следам

Истопив печь, Юха напекла сдобных лепешек, пирогов с капустой и мясом, сама нарядилась, как на свадьбу: сарафан зеленый, фартук с плисовой каемкой, на голове бордовый платок. Обулась в новые полусапожки, кудри на висках закрутила гвоздем и отправилась.

Решила идти не улицей, а вдоль изб, чтобы люди из окон видели, какая она сегодня нарядная. Поровнявшись с избой Любани, замедлила шаг, чтобы та, увидев ее, сгорела от зависти, но вдовы дома не оказалось, лишь пестрая кошка, выбежав из сеней, жалобно мяукнула и прыгнула на забор. А вот изба второй вдовы, Усти. Юха, подходя, искоса посмотрела на нее. В окне виднелось лицо Усти. Прищурившись, вдова равнодушно смотрела куда-то в сторону. Конечно, она заметила Юху, но не хотела показать этого. Тогда Юха нарочно остановилась и, поставив мешок с провизией на землю, принялась то поправлять сарафан, то вздергивать повыше новые, в клеточку, чулки. Устя быстро вышла в сени и, по-мужичьи свистнув, крикнула:

— Трезор!

Лохматый, в репьях и череде, кобель, вымахнув из-за угла и тявкнув, завилял хвостом.

— Узы ее, Трезор!

Кобель рванулся к Юхе, гавкнул, но Юха бровью не повела.

— Еще раз узы! — приказала Устя собаке, но та, видя знакомого человека, в нерешительности вертела хвостом.

Убедившись, что собакой Юху не проймешь, вдова принялась сама:

— Ишь нарядилась в чужое добро.

— А ты рада бы одеться, да не в чего?

Не слушая, что кричала ей вслед Устя, Юха зашагала дальше. Вот пятистенка Авдея. На крыльце стоит Авдей. Он только что встал и, видно, еще не умывался. От избы далеко несет запахом камфары. С Авдеем Юхе не хочется встречаться, но у Авдея хорошее настроение.

— Эй, Варюха! — окликает он. Юха притворяется, будто не слышит. — Аль заложило ухо?