Петр Замойский - Лапти

• Название: Лапти
• Автор: Петр Замойский
• Издательство: Красноярское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1972

Роман П. И. Замойского «Лапти» — своеобразное и значительное произведение советской литературы. С большой глубиной и мастерством автор раскрывает основные проблемы социалистической реконструкции деревни конца 20-х годов.

«Крестьянство и все то, что происходит в деревне, описано Замойским с той поразительной свободой и естественностью, которых, с моей точки зрения, не достиг еще до сих пор ни один художник, писавший о крестьянстве. Это само по себе есть что-то поразительное», — говорил А. А. Фадеев.

---

Тяжело Петьке смотреть на мать, и не слушает она его слов, его уговоров. По-разному говорил с ней Петька, но она, стеклянно уставив глаза, молчит или плачет. И разные мысли лезли Петьке в голову.

Приезжая с поля, часто не ужинал, а уходил в амбар или сарай, садился там, опускал голову над коленями и все думал и думал и до крови грыз ногти.

Вот и весна пришла, все отсеялись, а Прасковья все мучилась, сохла и горбилась. Говорила, что в город пойдет с Ванькой на руках.

Не спал Петька по ночам, караулил мать, как бы не ушла. И сам осунулся, выдались скулы, поблек румянец. Стал задумчивее, злее, а иногда и слова не дождешься или скажет, да невпопад. Аксютка притихла, перестала щебетать, уходила часто к тетке Елене и уводила с собой Гришку.

Только летом уже, когда привалила работа, стала Прасковья забываться. А ржи поспели крупные, и все село радовалось урожаю. Дядя Яков отбил Петьке косу, смастерил грабельцы, и Петька в первый раз стал за «ряд». Прасковья вязала, Аксютка крутила поясья и расстилала их матери.

В эту лихорадочную пору даже самому Петьке трудно было понять, все так ли мучилась Прасковья, или стала забывать. Но только видел, что теперь уже она стала повеселее.

Легче у Петьки на сердце. А как-то вечером шли они с поля, и Петька полушутя спросил:

— Отлегло, что ль, мамка?

Мать вздохнула, хмурясь ответила:

— Чай, не все время…

Петька задрожал от радости, а немного пройдя, заговорил:

— И какая, скажи, нам польза была от него? Все равно и вместе жил, — не помогал. И без него проживем, да еще как!.. Вон живет Дарья без мужа… Жена без мужа завсегда проживет, а муж без жены…

Мать взглянула на Петьку и будто только сейчас заметила, что вырос он вровень с ее головой и голосом окреп. Но ничего не сказала сыну, и так молча дошли до дому.

В губернский город ездил лавочник Лобачев, потом вечером, когда приехал, зашел к Прасковье и передал ей поклон от Степана.

— Его теперь в самую губернию по торговым делам перевели, в губсоюз.

— Аль спрашивал обо мне?

— Как же. Отвел меня в сторону. «Жалко, говорит, ее. Баба-то работящая, для деревни само добро, но только в городу не способна. От этого и линия разная у нас вышла».

Прасковья метнула глазами на Лобачева и с сердцем крикнула:

— А кой черт велел тебе заходить к нему? Чего тебе надо? Взять вон цепельник, да и ахнуть тебя по красной роже.

— Ну, ну, что ты, — пробормотал Лобачев, — соломенная вдова, а туда же, воевать. — И быстро зашагал от окна.

В этот же вечер пришла бабушка Акулина.

Вытерла подслеповатые глаза и застучала клюшкой об пол.

— Где ты, Пашка? Не вижу тебя с улицы-то. Совсем ослепла.

— Да вот я, баушенька, — ласково улыбнулась Прасковья.

Села Акулина рядом, вздохнула и спросила:

— Прошла дурь-то?

— Проходит, баушенька.

— Ну и слава богу. Так-то лучше. Плюнь да разотри ногой. Завей горе веревочкой и брось наотмашь. Велика штука! Вон сын-то какой у тебя растет! Молодец, не нахвалятся люди.

…Дожди. Жесткий ветер рвет листья с деревьев, бросает в грязь. Солнце сквозь мокрые тучи проглядывает редким гостем.

В такие дни бабы к Прасковье в избу собираются. Дарья их сзывает. Нет угомона ей. В совет выбрали.

Нынче созвала баб к Прасковье, уговаривала их идти на бесплатное представление. Тетка Елена головой качала:

— Видно, на тебя, Дашка, никакой пропасти нет. Лучше бы ты замуж вышла. Зачем добру пропадать?

— И без меня девок хватит.

Мимо окна проехала телега, на телеге сидел кто-то в серой накидке. Через некоторое время с улицы донесся голос вестового Данилы:

— На собр-ра-анья-а!

Тетка Елена усмехнулась Дарье:

— Слышь, что кричат? Вот тебе и спехтакль твой пропал.

А голос Данилы звенел уже близко:

— Баба-ам всем на собра-анья!.. Ситцу бесплатно выдавать будут. Кто раньше — семь аршин, а после ребенку на соску.

Подошел к окну Прасковьиной избы, постучал в наличники палкой:

— Комиссарша, тебе пуще всех надо.

Отодвинув намокшее окно, Дарья спросила:

— Ты чего орешь?

Данила седые брови приподнял, глаза вытаращил:

— На собра-анья!

— Аль кто приехал?

— Поди да узнай. Это по твоей части.

— Кто же?

Данила ожесточенно плюнул:

— Наладила: кто да кто! Сама обыкновенна баба женскова сословья.

— И дурной ты, дядя Данила. Да по какому делу приехала?

— По самому важному. К примеру, мужьев бабам переменять.

— Не ври.

— Вот тебе икона. Декрет привезла, подписи на месте, печать сбоку прилеплена.

Данила увидел в окне бабушку Акулину.

— Эй, здорово, бабушка! Все не умираешь? Зачем сюда забралась?

— Тебя, обормота, послушать.

— Аль больно с антиресом говорю?

— Уж такой антирес — семь верст и все лес. Помело вот грязное ищу, да сослепу не найду.

— На што оно тебе? Может, я найду…

— Найди, Христа ради. По твоей харе разочка три проедусь, душу отведу.

Данила живот поджал от смеха, бабушка Акулина головой покачала.

— И что ты каждый раз зря орешь?.. Что на тебя уйму никакого нет?.. Ну, чего ты людям толком не объяснишь?

Ушел от окна, звонко бросив на весь порядок:

— Делега-атка приехала… Про бабьи дела всю ночь говорить собирается-а!..

Дарья встрепенулась. Она вспомнила, что недели две тому назад комсомольцы ездили в город и просили прислать человека для организации в Леонидовке делегатского собрания. Стала звать баб в клуб, но они не шли. Запыхавшись, прибежал Петька, позвал Дарью:

— Пойдем скорее — приехала!

— И их зови, — указала Дарья на баб.

— Да, да, все пойдемте. Будет собрание женщин. Ты, мамка, обязательно иди.

— А их куда? — кивнула головой на ребят.

— Пущай и они идут. Недалеко. Да и не ты одна будешь с ребятишками.

Поднялись бабы и пошли, несмело оглядываясь по сторонам. Бабушка Акулина плелась сзади всех и ворчала:

— Они туда-сюда, а меня куда леший несет?

Шел мелкий дождь наплывами, под ноги летели желтые листья осины, огненно-бордовые — клена и мелко рубленные, как лапша, — ветловые. Жестоко хлестал порывистый ветер, захватывая дыханье. Где-то, несмотря на ветер и дождь, тренькала «саратовка» и дробились визгливые девичьи голоса.

Клуб заполнен бабами, девками, мужиками, ребятами. Шум, гам, смех девок и гогот ребят. Данила натворил делов. Ребятам обещал невест на выбор, а девкам — женихов.

— Кого на записке напишешь, ему и прикажут. Декрет такой есть.

В клуб все шли и шли. Мужиков председатель выгонял.

— Вам тут делать нечего. Это женское собранье.

Мужики ругались, уходили, но, как только председатель отходил от них, снова ныряли в клуб или стояли в сенях, дымили махоркой.

Когда Прасковья вошла в сени и увидела, что не только в клубе, но даже и в сенях места не было, она хотела идти назад. Но мужики, увидя ее с ребятишками, потеснились, освободили дорогу и участливо сказали:

— Иди, иди, Паша… Мы так тут, от нечего делать.

А в клубе несколько парней встали и дали место.

— Садитесь, тетка Паша. Вот и бабушка Акулина пришла. Ну-ка, ребята, ослобоните ей само хороше место.

На сцену вышел председатель сельсовета, постучал кулаком по столу.

— Товарищи, немножко потише… Нам для ведения собрания надо наметить кандидатов в президиум. Называйте кого хотите, но только чтобы из женщин.

И начали выкликать кандидатов. И, будто нечаянно, откуда-то из задних рядов:

— Прасковью Сорокину!

Прасковья испуганно оглянулась, словно хотела посмотреть, кто крикнул, и совсем не заметила, что, когда голосовали ее кандидатуру, все подняли руки. Ей не до этого было. Гришка хныкал, а Ванька грудь теребил, сосать просил. Очнулась только тогда, когда тетка Елена толкнула ее:

— Пашка, аль ты оглохла? Иди!

— Куда? — удивилась Прасковья.

— Вот дуреха, туда вон, за стол.

— Мне и тут хорошо.

— Ведь тебя избрали!

Председатель во весь голос крикнул:

— Сорокина Прасковья, где ты там?!

— Вот она, вот! — начали указывать на нее и просили: — Пашка, иди!

— Не пойду я, — упиралась Прасковья.

— Как ты не пойдешь, раз мы за тебя руки поднимали?

— А кто вам велел?

Быстро мелькнуло в голове:

«Не уйти ли от греха домой? Вот еще приперлась? Стыдобушка одна…»

Бабушка Акулина принялась тормошить:

— Чего не идешь, а? Иди и сядь… Там, чай, послободнее, чем в этой духоте. Ишь мужики накурили.

— А этих куда? — указала на ребятишек.

— С ними прямо и вали. Аль не знали, с кем выбирали?

Дали дорогу, Ваньку понесла на руках, Гришка сзади уцепился, Аксютка вперед убежала.

— Лезь, лезь! — кричали ей, когда подошла к сцене.