Джо Данторн - Субмарина

• Название: Субмарина
• Автор: Джо Данторн
• Издательство: РИПОЛ классик
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-386-03492-4

Как начать с поцелуя и дойти до всего остального? Что делать с мамой, занимающейся бог знает чем со знакомым престарелым хиппи в отсутствие папы? Как спасти этого самого папу от депрессии, а брак собственных, вполне взрослых и самостоятельных родителей, — от развала? Как быть с отдельными частями своего тела, бурно реагирующими на любую красотку с журнальной картинки? И главное — как поскорее стать крутым парнем?

Дебютный роман уэльского автора Джо Данторна о 14-летнем подростке, его родителях, первых открытиях и чудачествах вдохновил режиссера (опять же дебютанта!) Ричарда Айоади на грандиозную экранизацию с британскими звездами в главных ролях. Фильм обласкан критиками и зрителями всего мира и получил премию «Золотой Грифон» как лучший фильм года на международном кинофестивале в Джиффони-2011.

Ранее роман выходил на русском языке под названием «Интимный дневник Оливера Тейта».

Блестящий первый роман молодого человека с беспощадным чувством юмора.

The Times

По терапевтическому эффекту сравнимо разве что с «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. Кстати, на взрослых тоже действует.

TimeOut Москва

Вместо того чтобы задуматься о пустотности бытия, читателю предлагается не без удовольствия сосредоточиться на своих сенсорных ощущениях.

www.krupaspb.ru

---

Он накрывает ладонью мой рот. Стараюсь говорить еще тише.

— Я понял, что на самом деле она не хотела заняться сексом со мной, а лишь стремилась вызвать у тебя ревность и разозлить тебя. Вот каким человеком она стала. Мне очень жаль. Я не знал, что было у нее на уме. Возьми этот букет.

Наше будущее окутано золотым светом,
А наши враги сгинут во тьме.

Аарон кладет руку мне на плечо.

— Я на минутку, — говорит он. Сняв с вешалки форму и винтовку, он исчезает за дверью.

Замечаю на столе несколько пустых винных бутылок, пакетики с шурупами и гайками и книгу «История африканских орнаментов». Над раковиной висит кусок фанеры; на ней белой краской нарисованы контуры различных инструментов: валик для краски, широкая кисть, ножовка.

Слышу крик Генса со сцены:

— Прекратите! Прекратите петь!

Музыка и пение замолкают.

Аарон возвращается с легкой улыбкой на лице. Один наушник прижат к уху, другой балансирует у виска. Он говорит очень тихо, почти беззвучно, одними губами:

— Оливер, не надо извиняться. Зоуи стерва. Не так ли, Зоуи? — Он вскидывает брови, ждет немного и кивает. — Зоуи не отрицает: она стерва. Просто использовала тебя.

— Я знаю, я понял. — Делаю шаг и кладу руку ему на плечо. — Она использовала меня, чтобы досадить тебе. Все было тщательно спланировано.

— Послушай, Оливер, вообще-то дело в том, что у нас с Зоуи слишком много свободного времени. Пока все остальные участвуют в сцене с оргией, мы болтаемся без дела. — Он понижает голос до шепота: — Мы с Зоуи поспорили, что она займется сексом во время спектакля. Думали, хоть какое-то развлечение.

Со сцены доносятся слова:

— И ты тоже, и ты, и ты! Все вы ходите в оперу, а там одни евреи!

— Но у нас не было секса, — цежу я сквозь зубы.

— Я в курсе — актриса из Зоуи никудышная.

Из наушников доносится ее звенящий смех. Аарон снова подносит руку к микрофону, прислушивается и говорит мне прямо в ухо:

— Оливер, ты извини, конечно, давай без обид. Можешь оставить цветы себе.

Из-за двери появляются две девчонки; они падают друг на друга, еле сдерживая смех. На них костюмы проституток. Заметив меня, они прекращают хихикать. Одна из них машет мне. Другая шепчет:

— Кто это?

— Оливер из Дервен Фавр, — отвечает Аарон.

Их рты складываются буквой «О».

— О боже, да Зоуи просто тварь, — говорит девчонка. Ее платье соскользнуло с правого плеча. Я вижу ее ключицы и верхние ребра.

Девчонки склоняются друг к другу.

Со сцены слышен диалог:

— Товарищи, дорогие товарищи. Провозглашаю Государство Новой Свободы. Мы освободились от этого кровопийцы.

— Ты не переживай, — утешает меня вторая девчонка. — Зоуи все равно еще девственница.

Они берут друг друга под руки и начинают улыбаться, следя за моей реакцией.

Аарон аккуратно толкает ручку пожарной двери; она распахивается на парковку за театром. На улице светло.

— Оливер, не хочешь выйти с черного хода, прежде чем все вернутся со сцены?

Со сцены доносится:

— Блестящий результат. Волшебно! Браво, джентльмены.

Утешаю себя тем, что меня обманули актеры.

Девчонки не сводят с меня глаз.

— В любом случае, ты мог бы найти девчонку получше, — говорит та, что с голым плечом. Они обе красивее Зоуи.

Мы слышим крик: «Заряжай оружие! Готовься!», — и щелчок взведенного курка.

Мне вдруг хочется вести себя по-детски. Крикнуть что-нибудь о нацистах и евреях. Что-то вроде «В газовую камеру их!». Но я не могу.

Мне хочется подурачиться. Устроить представление для этих деток. Беру пустую бутылку и заношу ее над головой.

Со сцены доносятся оглушительные пулеметные разряды. Жду, пока они замолкнут.

Они убивают их.

Я не разбиваю бутылку о стремянку: тогда она разлетится вдребезги, и звук отзовется в задних рядах. Не разбиваю ее и об раковину, чтобы воткнуть осколок себе в свободную руку. Вместо этого я бегу к пожарному выходу и следую по стрелкам одностороннего выезда с парковки. Я бегу до тех пор, пока не оказываюсь в центре стоянки и лишь тогда бросаю бутылку — на этикетке написано «Молоко любимой женщины. Сделано в Вормсе», — размозжив ее о мокрый асфальт.

Индоктринация

По дороге домой через Синглтон-парк меня пробивает на слезу.

Я все еще сжимаю в руках поникший букет из белых цветов; краешки лепестков обтрепались. Решаю пройти по тропинке, по которой мы с Джорданой гуляли с Фредом, многострадальным псом. Вот только маршрут я описываю наоборот, против часовой стрелки, и, проходя мимо каждого памятного мне местечка, оставляю побитый белый цветок. Когда мне очень грустно, тянет на символизм.

Я воображаю, что Джордана идет мне навстречу той же тропинкой, но по часовой стрелке, а я кладу и кладу цветы, и вот наши ладони встречаются, когда мы оба оставляем цветок у ворот на входе в ботанический сад.

Погода ясная, и в парке много гуляющих: собачники, шестиугольник играющих во фрисби на самом солнцепеке, малец на велосипеде, который выглядит довольным собой, хотя стабилизаторы на его велике выбиваются из сил.

Поднимаюсь по тропинке в сад камней и оставляю цветок в узком каменном круге, где мы с Джорданой целовались.

Кладу цветок на развилку, где мы как-то поспорили о том, какой путь быстрее. Из-за поворота выбегает золотистый ретривер и неуклюже косолапит ко мне. Начинаю фантазировать о том, что хозяйкой окажется Джордана или хотя бы какая-нибудь очень красивая женщина. Жду. Из-за широких, изрезанных прожилками листьев какого-то тропического растения появляется хозяин; это мужчина. Ему около пятидесяти, и он лысый. Никогда прежде не видел его. Наверное, со стороны я выгляжу странно: стою на развилке с букетом в руках.

Пес подбегает ко мне, нюхает мой пенис, потом цветы.

— Тим, оставь джентльмена в покое.

Застываю на месте. Я — джентльмен. Собаку зовут Тим.

Ворота в ботанический сад заперты. Старик отправился домой вздремнуть. Продеваю цветок сквозь одно из звеньев цепи, на которой висит замок.

Еще один цветок оставляют на пороге швейцарского шале. Это красный деревянный домик с кашпо на окнах, двумя печными трубами и белым забором из колышков.

Выбегает другая собака — скотчтерьер — и нюхает землю вдоль забора, выискивает, где кто пописал. Представляю, как намного проще было бы «случайно» встретить Джордану, если бы, во-первых, я умел распознавать запах ее мочи и, во-вторых, она бы писала на улице, чтобы пометить территорию. Хозяйка скотчтерьера — блондинка с короткими волосами и легким загаром.

Наконец я оказываюсь под ветвистым деревом с белыми цветочками, похожим на зонтик, которое, как мы с Джорданой решили, было бы идеальным местом, чтобы отравиться капсулой с цианидом. Кладу под дерево цветок. Там стоит скамья. На табличке написано:

В память о долгой дружбе

Артура Моури и Мела Брейса.

Помню, мы сидели на этой скамейке и шутили, что Артур и Мел были гомиками. А потом обнимались.

Как-то раз мы прятались в саду камней и поджигали всякие вещи, а потом увидели, как двое парней скрылись за кустом. Сначала мы подумали, что это круто, и мы стали свидетелями настоящей торговли наркотиками. Но они не вышли и через несколько минут, а звук из-за кустов был похож на удары мячика о ракетку для сквоша.

Единственный путь из нашего укрытия пролегал прямо мимо них, поэтому мы сидели в полной тишине, пока они не кончили. Это длилось четыре минуты тридцать секунд. Первый парень вышел из кустов, сунув руки в карманы. Второй подождал секунд двадцать и появился, весь сияя, будто то был лучший день в его жизни.

Мимо шныряют мухи, пахнет листвой. Я сажусь на скамейку и роняю голову на руки. Размышляю, какой способ самоубийства наиболее интересен: прыжок без парашюта и приземление на башню Кремля; повешение в висячих садах Вавилона или харакири во время ежегодной инсценировки средневекового сражения в Синглтон-парке. Я взъерошиваю волосы, тру глаза. Мне хочется, чтобы прохожие знали, что я несчастен.

Думаю о том, что сейчас каникулы для подготовки к экзаменам, и в следующий раз я увижу Джордану только во время тестов. А после этого кто знает, куда она поступит. Она грозилась пойти в колледж Суонси на социологический. Мол, ее люди интересуют. А я, может, и не останусь в Дервен Фавр на последний год. Родители предложили пойти в Атлантик-колледж на международный бакалавриат.

Если бы Фред был еще жив, я мог бы подождать здесь пару дней и рано или поздно Джордана появилась бы. Мы могли бы поговорить на нейтральной территории.

Погружаюсь в свои мысли и начинаю фантазировать о некоем человеке — может, он собачник, может, мужчина, а может, женщина, — который заметил, что я выгляжу несчастным, сел рядом и стал рассказывать историю своей жизни. Эта история оказалась бы неправдоподобно ужасной. Например, он бы говорил о том, что кто-то из его родных умер. Прямо у него на глазах. Может, он видел, как умирает его сын-подросток или дочь. Или они ехали на машине, и его сын сидел на заднем сиденье. Он не пристегнулся, а родитель не проверил. Обычно он такие вещи не забывал, но в тот день опаздывал на йогу — не куда-нибудь, а именно на йогу — и потому ехал очень быстро. А спереди выскочила другая машина, и, хотя родитель был не виноват, он все равно знал, что ничего этого бы не случилось, если двигаться медленнее. Произошло сильное столкновение, но не настолько сильное — ремень бы спас. А поскольку на сыне не было ремня, он врезался головой прямо в пластиковый подголовник (у них был старый угловатый «вольво» с жесткими пластиковыми подголовниками). Ему расплющило нос, и он умер на заднем сиденье. Тем временем водитель другой машины вышел потирая ушибленную шею, пошатываясь, упал на траву у обочины, а рассказчик — отец или мать ребенка так и не мог выбраться. Его шея болела, она вся взмокла, лицо было прижато подушкой безопасности, и он повторял только одно: «Оливер?» О боже, сына зовут так же, как меня! «Оливер, с тобой все в порядке?»