Галина Ширяева - Возвращение капитана

• Название: Возвращение капитана
• Автор: Галина Ширяева
• Издательство: Приволжское книжное издательство
• Жанр: Детская проза
• Год: 1968

Никаких интересных событий не происходит в тихом маленьком городке, где живет героиня повести шестиклассница Люська. А тут еще, как назло, Люська не поехала на лето в пионерский лагерь. Но именно этим летом начнется в Люськином доме интересное и даже таинственное…

---

Может быть, я даже и влюбилась бы в Татьяну Петровну, как и все наши полкласса, если бы она на следующий же день после своего приезда не сняла со стены лучшие картины — те самые, которыми Петр Германович особенно дорожил, и не выбросила их в сарай! И «Лес утренний»! И «Сказку»! И моего Вандердекена! А в сарае у нас давно уже худая крыша, и нет пола, и пауки! И вообще это уже не сарай, а трюм затонувшего корабля!

Когда папа узнал, что Татьяна Петровна унесла лучшие картины в сарай, он так по-страшному накричал на нее! А Татьяна Петровна сразу струсила и стала оправдываться и говорить, что будто бы она и не знала, что их рисовал Петр Германович… «Ложь! — закричал папа. — Не может быть, чтобы вы этого не знали! Неужели вы не видите, как этот капитан похож на вашего отца?» Действительно, надо быть такой же дубоголовой, как Фаинка, чтобы этого не увидеть!

После этого Татьяна Петровна не стала оправдываться и не сказала больше ни словечка. Стояла, молчала и хлопала ресницами. Даже тогда, когда папа ворвался с моим Вандердекеном к ней в квартиру, вколотил огромный гвоздь в стенку и повесил капитана на прежнее место, она не сказала ни словечка. И когда он повесил остальные картины на прежние места, она тоже ничего не сказала. А Виктор Александрович после этого со злости, как сказала мама, написал статью о Петре Германовиче, как о талантливом художнике-самоучке, и ее напечатали в областной газете, и папа ездил куда-то к художникам хлопотать, чтобы эти картины приняли на областную выставку. Еще тогда они с мамой сильно поссорились, потому что мама считала, что если писать о Петре Германовиче, то нужно писать о нем только как о режиссере, а вовсе не как о художнике, потому что художник он не очень хороший, по-настоящему хороших картин у него мало, штук восемь, а все остальное — мазня. Я тоже с мамой была согласна. Одно дело — капитан Вандердекен, а другое дело — мой портрет, который Петр Германович нарисовал в позапрошлом году. Там у меня было лицо, как у утопленника, и кривая шея. Попадешь на выставку в таком виде — осрамишься на весь мир.

После истории с картинами я сразу подумала, что Татьяна Петровна очень нехороший человек. Теперь же я узнала о ней еще больше, хотя за эти полтора месяца видела ее редко, а разговаривала только раза три, да и то чаще о пустяках, вроде кефира. Она почти все время в театре, и утром и вечером. Но все равно я знаю про нее очень много плохого! Во-первых, Вандердекен, выброшенный в сарай! Во-вторых, божьи коровки! В-третьих, она никогда ни с кем не здоровается за руку! Даже в первый день, когда она приехала к нам, и мама, знакомясь с ней, протянула ей руку, Татьяна Петровна своей не подала. Королева!

В-четвертых… В-четвертых пока ничего нет, но будет. И «в-пятых» будет. И «в-шестых» тоже! Все будет!

Раньше у меня не было врагов, если не считать Кольку Татаркина и еще одного мальчишку из нашего класса. Теперь у меня есть враг. И я буду бороться с ним.

Ровно через час после того, как рубиновый клад так глупо уплыл из моих рук, Татьяна Петровна уехала в театр. Аркадий Сергеевич заехал за ней на своей машине, и они уехали. И только-только они уехали, как с той стороны, где обычно появляются над нашим городом облака с тюленями, надвинулась туча. Мы с Санькой еле-еле успели перетащить все наши зимние вещи в дом — пошел дождь.

Потом мы с Санькой уселись в зале — так называлась у нас комната побольше, где находились жаба, череп и вся остальная пакость, — и стали смотреть на улицу. Я всегда любила сидеть у окошка, когда на улице идет дождь, а сейчас он полил особенно сильно. Возле наших ворот от дождя сразу разлилось целое море. Правда, не очень глубокое, но зато чистое и прозрачное. Потом в него влилась речка, которая потекла из соседнего двора, где жил Мишка Сотов. Речка принесла в море всякий мусор: щепки, листья, даже полузатонувший бумажный корабль.

— Санька, — сказала я, — нам здесь трупы не нужны. Ступай запруди Мишкину Миссисипи.

Санька помчался под дождь с охотой. У него уже давно болело горло, и он разрабатывал новый метод лечения. Лечился сквозняками, холодной водой из-под крана и дождевыми лужами. Чтобы микробы тоже простудились. Простудятся и передохнут.

Санькин метод пока все никак не действовал, и поэтому Санька все время ходил с перевязанным горлом и разговаривал так, словно диктовал кому-то текст таинственной зашифрованной телеграммы. Иногда я расшифровывала.

— Фор, — говорил, например, Санька, — точка. Передох.

Это означало, что он просит не закрывать на ночь форточку, потому что все еще надеется уморить своих микробов сквозняками.

Итак, Санька ушел шлепать по лужам, я осталась одна. Я достала с полки Малую Советскую Энциклопедию и порылась немного в драгоценных камнях. Оказалось, что не только рубин красного цвета, другие драгоценные камни тоже бывают красные. У меня даже голова заболела от всех этих рубинов, изумрудов, бриллиантов, о которых в энциклопедии было написано очень скучно. Вот в книгах — совсем другое дело! Ни одна книга из тех, которые я брала читать у Фаинки, не обходилась без кладов и привидений. Книги эти были старые-старые, с пожелтевшими страницами и потрепанными обложками. Таскала их Фаинка для меня, Ленки Кривобоковой и всего нашего полкласса тайком из того самого шкафа, что стоял в комнате ее матери. В этих книгах были всякие привидения: скелеты в подземельях с сокровищами, мертвецы в белых саванах, которые появляются в полночь, голубые огоньки на кладбищах над заброшенными могилами… Самой интересной из этих книг была та, в которой рассказывалось про одну девчонку, к которой по ночам все время приходила какая-то странная фигура в сером плаще с низко надвинутым на лицо капюшоном. Случаются же с людьми такие приключения! И кладов в этих книгах было полным-полно — и золотых, и серебряных, и просто из драгоценных камней. Но мне никогда, конечно, не приходило раньше в голову, что я буду держать клад в собственных руках. Правда, этот клад был немножко не такой, каким я себе его представляла, — без сундука, окованного железом, и без скелета, внутри которого спрятан механизм и который грозит пальцем, когда дотрагиваются до ручки двери, ведущей в подземелье с сокровищами… Но ведь все равно клад! А я даже ни перед кем не успела похвастаться!

Я всегда знала, что если мне когда-нибудь попадется клад, я непременно его отдам папе — на помещение для музея. Думать о том, как я буду сдавать клад в фонд папиного музея, было очень приятно, но все равно в сто раз было приятнее думать о том, как я буду хвастаться… И вот не то что похвастаться, я и пикнуть не успела, как меня обвели вокруг пальца!

Я уже прочитала почти все о драгоценных камнях в энциклопедии, когда ко мне вдруг явилась Марулька.

Марулька сказала, что одной сидеть очень скучно, и она решила немножко побыть у нас. Вовсе ей не стало скучно! Просто она боялась оставаться одна в пустой квартире.

— Садись, — кивнула я на свободный стул и, когда Марулька села, очень небрежно спросила:

— Ты когда-нибудь драгоценные камни видела?

Марулька сказала, что видела в Москве в Оружейной палате.

— Это под стеклом! А так, чтобы потрогать!

Марулька почему-то дернула головой и сказала, что, кажется, не видела.

— Хочешь посмотреть?

— Хочу.

Я вытащила из-за зеркала коробку, в которой хранились все мамины безделушки: клипсы, браслеты, сережки, бусы. Все это было куплено в нашем ларечке на набережной.

— Вот эти сережки с бриллиантами. Видишь, в каждой блестит по камешку. А в этой брошке аметист настоящий. А в этих бусах каждая четвертая из берилла. А из этой браслетки мы недавно изумрудину выковыряли, потому что папа две свои зарплаты проездил, и нам денег не хватило.

Самое смешное в Марульке это то, что ей можно врать, как угодно и сколько угодно. В ее годы я все-таки была умнее.

— А это — пирон, а это — циркон. Кстати, тоже красный. Видишь? А в этом медальончике розовый турмалин…

— У мамы есть такой, — сказала Марулька, почтительно глядя на старый мамин медальончик с розовой стекляшкой и изо всех сил стараясь не прикоснуться к нему руками. — Только там простое стекло, а она его почему-то не носит.

— Моя мама тоже не носит, — сказала я небрежно. — Ей розовый турмалин не нравится. Она больше бериллы любит. Они всякие бывают: и зеленые, и голубые, и желтые.

— А где вы их столько взяли? — вдруг забеспокоилась Марулька.

Я сказала, что когда-то наш Виктор Александрович не работал в школе с такими бандитами, как Колька Татаркин, а работал в другом месте и что он столько тогда зарабатывал денег, что мы запросто могли покупать всякие там опалы, бериллы, турмалины — и с крапинками, и без крапинок. Марулька успокоилась, а мне стало тошно от смеха. Я еще минут десять после того, как сгребла все эти побрякушки обратно в коробку, кашляла художественным кашлем, чтобы не расхохотаться, — совсем как Фаинка.