Джейн Фэйзер - Клевета

• Название: Клевета
• Автор: Джейн Фэйзер
• Издательство: ВСЕ ДЛЯ ВАС
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-86991-022-6

Тихо и безмятежно течет жизнь Магдален, прелестной дочери могущественного британского герцога и его французской возлюбленной. От опасностей ее защищают высокие стены замка и надежная охрана. Но самый верный ее защитник — Гай де Жерве, прекрасный юный рыцарь, вынужден покинуть свою даму — долг призывает его на поле брани в мятежную Францию.

...Время превратит одухотворенное дитя в пылкую и чувственную женщину... и юношеское увлечение в блистательную всепоглощающую страсть, ввергающую Магдален и ее галантного рыцаря в бурные волны пугающе опасной страсти.

Другой перевод книги Фэйзер «Почти невинна».

---

Те же двое солдат равнодушно смотрели, как она борется с рыданиями, и ждали, пока она придет в себя и сможет встать на ноги. Она увидела, что ее комнатные туфли испачканы какой-то вонючей жижей, так же как подол платья и накидки, а руки черны от грязи. Стражники спокойно взирали на ее перекошенное от ужаса и отвращения лицо, но они привыкли к таким сценам, и на их тупых лицах не промелькнуло и тени сочувствия.

Они повели ее обратно, вверх и снова вверх, навстречу свежему воздуху, в коридоры, по которым гулял ветер, где даже каменные стены были теплее, поскольку видели дневной свет. Но сейчас на воле была глухая ночь. В узких окнах-бойницах Магдален ничего не увидела — только черноту, лишь изредка мелькала, кольнув глаз, серебристая звезда. Стражники подошли к дверям, открыли их и впустили Магдален в ее келью.

Там находилась сестра Тереза с отчаянно воющей Авророй на руках, а у дальней стены ходил взад-вперед Шарль д'Ориак. Уловив в ее глазах ужас и поняв, как она потрясена, он удовлетворенно улыбнулся.

— Ребенок голоден, — сказала монахиня, протягивая ей младенца.

Магдален поглядела на свои руки. Она не могла коснуться ребенка, пока на ней была эта невообразимая грязь. Не сказав ни слова, она зашла в гардеробную. Вода в кувшине оказалась холодной, но Магдален начала отскребать руки, преодолевая изнеможение — не столько физическое, сколько душевное. Отмыв руки, она взяла Аврору и пристроила ее на коленях, не замечая уже ни грязных ног, ни замаранного жижей подола. Когда ребенок ухватил грудь, невольное умиротворение овладело ею. Она старалась не глядеть на кузена, в упор изучающего ее. По мере того как ребенок насыщался, чувство реальности вновь начинало возвращаться к ней.

Когда ребенок утолил голод, а она более менее пришла в себя, Шарль д'Ориак снова открыл дверь.

— Уведите ее вниз.

Двое солдат вошли в комнату.

— Нет!.. Пожалуйста!.. Я не могу!.. — она услышала свою мольбу, но ее уже тащили куда-то, и ничего нельзя было сделать, ничем себе помочь.

Кузен дотронулся до щеки, на которой горели следы от ее ногтей, и молча посмотрел ей вслед.

Стражники отвели ее обратно вниз и вновь бросили в кошмарную тьму — без времени и границ.

В десяти милях от Орлеана лежало в канаве полуразложившееся тело посыльного, который должен был доставить в Каркассон сообщение о том, как закончился поединок между Эдмундом де Брессом и Гаем де Жерве. Труп валялся там, куда его бросила шайка воров, и новости, которые он должен был принести, навсегда оказались похороненными в почерневшем от солнца и ветра черепе.

Под покровом ночи люди Гая де Жерве и Эдмунда де Бресса без всяких церемоний и шума соединились с отрядом Кортни Дюрана недалеко от крепости. Поскольку никаких знаков отличия на них не было, поутру дозорные на башнях Каркассона остались совершенно спокойными, поскольку разбойничья армия, состоявшая на службе у де Боргаров, разбила здесь свой лагерь уже два дня назад.

17

Ноющая боль в суставах неожиданно прошла, уступив место тяжелому оцепенению. Ноги потеряли всякую чувствительность, окоченев в ледяной воде, в которой Магдален стояла по щиколотку. Какое-то время она еще чувствовала, как что-то ползает внизу, задевая юбку, но затем окончательно впала в беспамятство, время от времени ощущая только холодное стальное кольцо в руке. Когда крышка люка поднялась, она не могла двигаться, и стражники вынуждены были спуститься, чтобы разжать ее судорожно вцепившиеся в кольцо пальцы.

Ноги не слушались Магдален, и висели, судорожно скрюченные, пока стражники тащили ее по переходам и лестницам. В конце концов один из стражей взял ее на руки, и она, безвольная, только бессмысленно глядела на стены и потолок.

День был в разгаре, и, оказавшись в келье, она зажмурилась от солнечного света, и комната, еще вчера казавшаяся ей темной и мрачной, теперь была словно залита светом. Еще за дверью она услышала плач и крики Авроры, и тело ее мгновенно соединилось с сознанием. Вместе с сознанием вернулись страх и понимание невозможности оградить себя от нового пребывания в подземелье, если тюремщики решат опять ее туда отправить. Поэтому, повинуясь женскому инстинкту, она не показала вида, что пришла в себя, и оставалась вялой и неподвижной вплоть до того момента, когда стражник внес ее в келью.

Сестра Тереза ходила по комнате, укачивая ребенка и безуспешно пытаясь унять его рев, от которого у человека, непривычного к маленьким детям, могли бы лопнуть барабанные перепонки. Кроме монахини никого не было.

— Положите ее на постель, — велела сестра Тереза. — Ей надо кормить ребенка.

Магдален почувствовала, как ее кладут на кровать, но глаз по-прежнему не открывала. Сестра Тереза, расшнуровав платье, приложила ребенка к груди матери и торопливо взбила подушку за ее спиной.

— Теперь садись, — сказала она нетерпеливо. — Твой ребенок проголодался.

Магдален стоило немалых усилий удержать себя, чтобы не броситься к ребенку; она оставалась лежать, по-прежнему делая вид, что она в обмороке.

Стражники вышли из кельи, а сестра Тереза озадаченно посмотрела на неподвижную мать и беснующегося ребенка. Затем, надменно пожав плечами, как бы давая понять, что она сделала все, что могла, монахиня удалилась.

Магдален услышала звук глухо задвигающегося засова, и секундой позже она уже держала в руках ребенка, целовала его, как безумная, а Аврора, ничего не понимая, продолжала тыкаться носиком в поисках груди. Магдален вынула грудь, отчаянные вопли перешли во всхлипывания, и в комнате воцарилась тишина.

Мозг Магдален работал с предельной ясностью. Ноги начали оживать — их словно пронзили тысячи иголок, мышцы скрутило судорогой. Если ее каждый раз приводят кормить ребенка, значит, заключение в темнице следует скорее всего рассматривать как воспитательное средство, возможно, и даже вероятнее всего — как месть кузена за расцарапанную в кровь щеку. Преподнеся ей урок, он перейдет к следующему этапу своих действий, но для этого необходимо, чтобы она мало-мальски пришла в себя, а это означает, что, изображая состояние прострации, она сможет выиграть час-другой для… Для чего она пока не знала, и кроме того, на нее накатила такая усталость, что, она провалилась в сон. Когда через час с небольшим сестра Тереза вернулась, она нашла женщину тихо спящей рядом с уснувшим ребенком. Разбудив Магдален, монахиня сказала, что принесла еду, но девушка несмотря на то, что не ела почти сутки, есть отказалась. Тем не менее она, пошатываясь встала с постели, вымыла Аврору, положила ее в колыбель и поплелась в латрину за гардеробом. Каждым своим движением она подчеркивала, какую невыносимую боль ей приходится преодолевать и, вернувшись, рухнула в постель и закрыла глаза. Потоптавшись и явно не зная, что ей делать, монахиня вышла.

Оставшись одна, Магдален быстро поела оленины и сделала несколько глотков вина. Сразу же в жилах заиграла кровь и настроение поднялось, хотя для этого приходилось всячески отгонять мысль о том, что с ней будет, если ее опять отведут в подземелье.

С небольшими перерывами она проспала весь день, просыпаясь, только чтобы покормить ребенка, а когда в комнату входили, лежала, не открывая глаз и не шевелясь, только чуть постанывая, как бы сквозь сон. Она чувствовала, что на нее смотрят, но, поскольку она нарочно не умывалась и не причесывалась, невидимые посетители снова уходили.

Шарль д'Ориак пожаловал под вечер. Он специально дал ей побыть одной, чтобы непокорная пленница могла лучше почувствовать разницу между заточением в темнице и — пусть относительной — но свободой; отдохнув, она вновь не захочет отправляться в холод, слякоть и темноту, и тогда… Он уже предвкушал, как уже к первому утреннему лучу строптивица наконец-то сдастся.

Но он оказался совершенно не готов к тому, что обнаружил: Магдален лежала на постели точно такая же, как и утром — в грязной, вонючей одежде, с растрепанными волосами, с немытым черным лицом. Ее глаза будто остекленели.

— Святой Иисус! Почему ты лежишь в таком виде?

Она не отвечала, и глаза ее безжизненно смотрели в потолок. Шарль подошел к кровати и, взяв Магдален за подбородок, вгляделся в лицо. Глаза у нее оставались такими же пустыми и тусклыми. Неужели он переборщил? Ему хорошо было известно, что в какой-то момент жертва перестает ощущать, и тогда она как бы ускользает от своего мучителя, впадая в бессознательное состояние. Но он никак не ожидал, что Магдален может сломаться так скоро. Подойдя к дверям, Шарль окликнул сестру Терезу.

— Давно она в таком состоянии?

— С утра, как принесли. Она смогла лишь покормить ребенка.

— Она что-нибудь говорила?

— Нет, милорд.

Он вернулся к постели. Магдален лежала все такая же безразличная ко всему, будто совершенно не понимала, что речь идет о ней.