Стефан Цвейг - Легенда одной жизни

• Название: Легенда одной жизни
• Автор: Стефан Цвейг
• Издательство: Петрооблит
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1923

---

Помолчав.

Кто эта дама?

Бюрштейн.

Спроси свою мать. Она тебе может объяснить это лучше всех.

Леонора.

В свое время. Теперь у вас есть другая забота. Это не так важно.

Фридрих.

Для меня важно все, что касается моего отца… А особенно все то, что, как я чувствую, хотят от меня утаить… Я не позволяю что-либо скрывать от меня… Кто эта дама?

Леонора.

А я не позволяю приказывать мне! И еще не скоро позволю! Экзаменуй кого хочешь…

Фридрих.

Я желаю это знать и узнаю. Я вижу, она во все посвящена…

Леонора, быстро.

Она тебе что-нибудь сказала?

Фридрих.

Нет… но я ведь вижу, что она знает Иогана… говорит ему «ты»… называет тебя но имени… И затем, все вы в таком смятении… А ведь меня учили, что это дом открытых дверей… Следовательно, я в праве…

ПЯТНАДЦАТОЕ ЯВЛЕНИЕ.

Иоган, вбегая.

Его высочество великий герцог подъехал!

Леонора, радуясь поводу.

Пойдемте, Бюрштейн… Велите начинать… Я пойду его встретить.

Поспешно выходят в главную дверь. Иоган направляется следом за нею.

Фридрих, удерживая его.

Иоган… постой… Я хочу тебя кое о чем спросить… Иоган, послушай, — теперь мы одни, все они заняты, — послушай, мой славный… ты в доме — единственный с кем я могу говорить об отце, потому что ты любил его самого, а не его славу, потому что ты был ему, действительно, другом… И поэтому они тебя не любят, наши новые друзья… Послушай, Иоган… Все они избегают ответа, но ты мне скажешь откровенно, не правда ли, кто эта дама?

Иоган, боязливо.

Да как же мне сказать вам… если мамаша…

Фридрих.

Я уже не ребенок… Мы взрослые люди и должны друг другу доверять… Но, может быть, у тебя нет ко мне доверия?..

Иоган.

Помилуйте!.. Вы ведь знаете…

Фридрих.

Тогда скажи мне прямо: кто эта женщина?

Иоган.

Да ведь это… это… фрау Фолькенгоф.

Фридрих.

Фолькенгоф?.. Фолькенгоф?.. Никогда не слышал… Нет, погоди… Я как будто что-то вспоминаю, очень отдаленное… Фолькенгоф?.. В раннем детстве я, как будто, слышал эго имя… Фолькенгоф?.. Мария… Не правда ли, Мария Фолькенгоф?

Иоган кивает утвердительно головою.

Фридрих.

Теперь я смутно припоминаю… Когда отец еще жил… — я слышал… Погоди… теперь я знаю… На письменном столе была фотография… и на ней надпись: «Мария»… А! вот почему это странное ощущение… Как только появилась эта женщина, мне почудилось, будто я давно ее видел, очень давно… Я почувствовал сходство и не знал, с кем… Так вот оно что… Вот почему… Ах, как ясно вижу я теперь этот портрет, а ведь с тех пор я ни разу его не видел… Он исчез с той поры со стола… А они мне говорили, всегда говорили, что со дня его смерти все оставили нетронутым… Странно… странно…

Он погружается в мечтательное раздумье, потом обращается вдруг к Иогану.

Ты давно ее знаешь?

Иоган кивает головою.

Фридрих.

Еще до женитьбы отца?

Иоган кивает.

Фридрих.

По Бремену?

Иоган делает отрицательный жест.

Фридрих.

По Гамбургу?.. По Флоренции?..

Иоган снова делает отрицательный жест.

Фридрих.

Так где же?.. Больше отец мой нигде ведь не был до своего обручения?.. Погоди… нет… Так где же, скажи?..

Иоган.

В Шильоне.

Фридрих.

В Шильоне?.. Когда же отец был в Шильоне?.. Об этом нигде не упоминается… Ни у Бюрштейна… ни в письмах… ни в дневнике… Странно!.. И все же… погоди-ка, погоди… Шильон?.. круглая башня у Женевского озера, не правда ли?

Иоган кивает головой.

Фридрих.

Теперь она встает передо мною вполне отчетливо… А ведь исчезла и эта картина… Она висела слева над письменным столом… как раз над портретом… Как странно… И я сидел у отца на коленях, и он рассказывал мне… об одном узнике, который ногтями прорыл себе лестницу в камне… О, как я это помню!.. Это меня взволновало, и я спросил его: «Ты был там тоже узником?» А он улыбнулся: «Нет… там я был свободным, в первый раз!» Как все это вдруг ожило в моей памяти… И ведь мне это не снится… Иоган, не правда ли, ты ее тоже видел, эту картину?..

Иоган кивает головою.

Фридрих.

И ее нет… Она исчезла… со времени его кончины — исчезла… Отчего они все это скрывают?.. O, я чувствую, что они скрывают нечто большее… Они хотят что-то похоронить, убить, но я чувствую: оно живо… Тайна… и у них есть тайна… Открытые двери, прозрачные стены, но под порогом что-то схоронено… что-то отцовское, чего мне знать нельзя, что-то им принадлежащее, о чем я не должен подозревать… И она, эта женщина, к этому причастна… Фолькенгоф, Мария Фолькенгоф?..

Иоган.

Вы только ничего им не говорите…

Фридрих.

Нет, Иоган… Все скажется само собою… Как странно, что эта женщина приехала как раз сегодня, в день моего дебюта… У меня было такое ощущение, словно я вдруг услышал его голос, который звучал по-иному, и его образ…

Он останавливается перед портретом отца.

Удивительная вещь: с той минуты, как я знаю, что тут есть тайна, мне легче дышать. И я сразу все понял, лишь только увидел ее: она ко мне подошла, как если бы меня искала… Странно… странный день…

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ.

Бюрштейн поспешно входит, заикается.

Фридрих… великий герцог… он хочет с тобою говорить… прежде всего, он спросил о тебе… Умоляю тебя… не упрямься теперь… сделай мне одолжение, пойдем к нему вниз.

Фридрих, спокойно и весело.

Почему же мне к нему не пойти?.. С удовольствием.

Бюрштейн, опешив.

Да?.. Я только думал… Мы опасались… Ты был раньше так взволнован… Что случилось?

Фридрих.

Ах, мы волнуемся из-за пустяков, и пустяк же может нас, в свою очередь, успокоить… Да, я почти весел, милый Бюрштейн… Видите, бывают такие странные случайности…

Останавливается перед портретом отца.

Посмотрите… Тысячу раз проходил я мимо этого портрета, а сегодня в первый раз вижу, как вокруг его рта играет усмешка… еле заметная усмешка… какая бывает у тех, кто держит что-нибудь в секрете… и которую понимаешь только тогда, когда сам… сам умеешь так незаметно усмехаться… Видите, Бюрштейн, это я только что заметил, и это меня обрадовало. Итак, я готов! Пойдемте к великому герцогу.

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

На следующий день, после обеда. Простая, узкая комната в семейном пансионе. На столе — ваза с большим букетом белых роз. В углу — полуоткрытый большой дорожный чемодан.

ПЕРВОЕ ЯВЛЕНИЕ.

Мария Фолькенгоф лежит на диване и спит. Раздается стук в дверь, повторяется несколько раз и все настойчивее. Спящая постепенно пробуждается. Снова стук. Она встает.

Войдите!

Горничная.

Простите, сударыня, что помешала… Один господин ждет в коридоре и спрашивает, можете ли вы его принять.

Мария.

Я?.. я?.. Не ошибка ли это?.. Подождите-ка минутку, я еще не совсем очнулась… Кто он?

Горничная подает ей на подносе визитную карточку.

Ах, мой лорнет… где он… так я ничего не вижу.

Горничная передает ей лорнет, взяв его со стола.

Благодарю вас.

Глядит на карточку.

Бюрштейн?.. Доктор Герман Бюрштейн?.. Ах, вот что!.. Что ему понадобилось?.. Ну, что ж… просите войти… Подождите минуту — мне надо себя немного привести в порядок… Вот так, теперь можно.

Бюрштейн, входя в дверь, которую открыла перед ним девушка.

Прошу простить за беспокойство, сударыня… Доктор Бюрштейн!.. Я имел удовольствие вчера вам представиться… Я не помешал?

Мария.

Нет, нет… пожалуйста.

Бюрштейн смущенно кланяется. Наступает молчание, которое становится постепенно тягостным.

Мария.

Не присядете ли, господин доктор?

Бюрштейн.

Благодарю вас… очень благодарен.

Садится.

Вам, быть может, покажется смелым, что я без приглашения позволил себе явиться сюда… Я был… я не имел вчера возможности… мне было так невыразимо тягостно, что я вчера не мог сразу исполнить ваше желание… Я пришел только для того, чтобы это вам объяснить.

Мария, спокойно, но отнюдь но любезно.

Но ведь мне дали прекрасное место, лучшего я не могла и желать.

Бюрштейн.

Это… это меня очень радует… Я для того только и пришел… Я испытывал потребность заявить вам лично, что к этому… инциденту я совершенно непричастен… Мне хотелось бы, чтобы вы не заблуждались насчет моего отношения к нему… Нам было бы тягостно, если бы от этого вечера у вас сохранился какой-либо неприятный осадок…