Грегор Самаров - Адъютант императрицы

• Название: Адъютант императрицы
• Автор: Грегор Самаров
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7632-0060-8

В том включен роман известного немецкого писателя Оскара Мединга (псевдоним в России Георгий, Георг, Грегор Самаров), рассказывающий о жизни всесильного любимца императрицы Екатерины II Григория Орлова.

---

Императрица негодовала из‑за того на Потемкина: или он был ограничен, чтобы не видеть всех тех опасностей, которые надвигались, или у него был низкий образ мыслей, склонный использовать ее расположение в своих корыстных целях и тотчас же отвернуться от нее, когда наступит опасный поворот событий. При виде этого безразличия фаворита к ее заботам в сердце императрицы часто пробуждалось горькое чувство презрения, и, пожалуй, в конце концов она сочла бы его недостойным своего расположения, если бы не было столь властно обаяние его мужественной красоты.

И у Панина государыня не находила совета; он умел только упрекать Орлова, который своевольным перерывом переговоров при Фокшанах упустил благоприятное время для заключения мира с турками и не мог указать ей никакого другого исхода, кроме того, как прямо обратиться в Константинополь и, подкупив визиря, добиться у нового султана сносных условий мира. Лень и нерадение ее министра иностранных дел, который часто по целым неделям не читал поступавших депеш и был удобен только тем, что никогда не противоречил, теперь, когда она нуждалась в его мужественном и сильном содействии, становились для нее опасными.

Орлов, с тех пор как Потемкин был назначен генерал–адъютантом императрицы, избегал видеться с ней наедине, и хотя перед придворными ее обращение с ним нисколько не изменилось против прежнего, все же между ними вырастала весьма ощутимая стена отчуждения. Тем живее она вспоминала теперь о минувших временах, когда безумное мужество Орлова и его беспощадное презрение ко всякой опасности являлись для нее твердой опорой при всех затруднениях и препятствиях.

Долго гордость императрицы и мучительное чувство беззащитности боролись против неотвязного желания в эту минуту опасности призвать на помощь отвергнутого и уязвленного князя Орлова; но чувство самосохранения и беспомощное одиночество на так тяжело доставшемся и уязвимом со всех сторон престоле взяли верх.

Государыня получила новые тревожные вести о Пугачеве, а вместе с тем ей сообщали, что резкие требования созывавшейся ею Комиссии нашли чрезвычайно живой отклик в народе. По прочтении этих донесений Екатерина около часа беседовала с Дидро; последний неустанно твердил ей, что своей Комиссией она опередила все европейские державы, и прославлял ее великий либерализм; в то же время, по своему обыкновению перескакивая с предмета на предмет, он остроумно отзывался о новых произведениях французской литературы и высказывал свои оригинальные мысли относительно философских систем. Его лесть показалась государыне почти горькой насмешкой, его остроумная беседа была ей бесконечно безразлична и казалась ничтожной, и под влиянием этого разговора ее сердце еще больнее сжалось.

— Нет, — воскликнула Екатерина Алексеевна, когда наконец философ оставил ее одну, причем ей не нужно уже было сдерживаться и она вся тряслась как в лихорадке, — нет, так не должно продолжаться!.. Это мучение невыносимо; недостойно прятать, подобно страусу, голову от ежедневно возрастающей опасности. Неужели я в первый раз в жизни испугаюсь в своем собственном доме? Чтобы удержать власть над государством, мне необходимо прежде всего овладеть собою, как я всегда делала это.

Она дернула сонетку звонка и приказала пригласить к ней Григория Григорьевича Орлова.

В беспокойном ожидании императрица ходила взад и вперед по комнате, то тихо разговаривала сама с собою, то бросала взор на поступившие донесения, и никто не признал бы в этой мрачной женщине, с болезненно подергивавшимся судорогой лицом и с головой, поникшей на грудь, сияющей императрицы, еще накануне вечером в своем гордом и веселом спокойствии представлявшей собою центр самого блестящего в Европе двора.

Вошел Орлов. Вопреки обыкновению он был в полной парадной форме; казалось, что и своим внешним видом он хотел дать понять, что исполняет только повеление императрицы. После глубокого, церемонного поклона он остановился возле дверей и не проронил ни слова.

При его появлении государыня подавила в себе волновавшие ее заботы; спокойно и серьезно, с легкою принужденностью в тоне, она сказала:

— Мне нужно поговорить с тобою, Григорий Григорьевич, я нуждаюсь в твоем совете; садись сюда!

С этими словами государыня опустилась на кушетку рядом со своим рабочим столиком. Орлов, все еще не оставляя своей торжественно–церемонной манеры, придвинул к ней кресло.

— Мой совет всегда принадлежит моей императрице, и хотя вы, ваше императорское величество, и не требовали его давно, так давно, — с упреком в голосе добавил он, — что я почти и позабыл о том времени, когда я и на самом деле был первым сановником империи, тем не менее я всегда готов дать вам свой совет и предоставить вам свои услуги, так как уверен, что пробьет час, когда вам придется или вернуться к своим испытанным друзьям, или перестать быть императрицей.

Екатерина Алексеевна, по–видимому, пропустила мимо ушей последние слова Орлова.

— Следовательно, тебе известно то, что происходит, — сказала она, — тебе известны мои заботы, которые я вынуждена скрывать от всего света.

— Я знаю их, — ответил Орлов. — Бродяга Пугачев уже превратился в могущественного противника, он продвигается к Москве, и если он победоносно вступит туда, он может возложить на себя в Кремле императорскую корону. — Екатерина вздрогнула и напряглась, когда Орлов беспощадно, всего в нескольких словах, обрисовал суть всех ее забот. — Вы видите, ваше императорское величество, — продолжал он с горькой усмешкой, — что я все еще умею читать в вашем сердце и зорко наблюдаю за судьбами империи.

— Опасность видят и враги, — сказала Екатерина Алексеевна, — и пожалуй, зорче всех; от друга же я жду, что он встретит вместе со мною опасность и поможет победить ее.

— От друга! — возразил Орлов. — Разве я еще друг Екатерины? Кажется, я лишь слуга императрицы?

— А почему бы тебе сомневаться в моей дружбе? — спросила Екатерина Алексеевна.

— Оставь притворство! — горячо воскликнул Орлов. — Оно может пригодиться для льстивых царедворцев, но для меня оно не годится.

— Первое условие, первое доказательство дружбы — доверие; а разве мой вопрос, — почти робко произнесло Екатерина Алексеевна, — моя просьба о твоем совете — не доказательство моего доверия? Ты единственный, к кому я обращаюсь с этим вопросом, ты единственный, кому я разрешаю заглянуть в свое сердце.

— Нет, — горячо воскликнул Орлов, совершенно оставляя до сих пор выставлявшуюся им напоказ церемонность, — нет, Екатерина, это неправда; то, что ведет тебя ко мне в эту минуту, не доверие, то просто страх и сознание, что рядом с тобой нет никого достаточно сильного и смелого, чтобы расправиться с опасностями, со всех сторон надвигающимися на тебя…

Государыня доверчиво положила руку на плечо Орлова, окинула его проницательным взором и прервала его:

— И никто так близко, как ты, не заинтересован в этой опасности. Что стало бы с Григорием Орловым, если бы Екатерине когда‑нибудь пришлось перестать быть императрицей?

Орлов в упор посмотрел на государыню; по–видимому, с его губ готов был сорваться резкий ответ, но он подавил его и мрачно сказал:

— Тебе понадобилось не мало времени, чтобы найти своего единственного истинного друга.

— Я уверена, — возразила Екатерина Алексеевна, — что тебе не понадобится так много времени, чтобы указать мне спасительный путь и уничтожить тайные надежды шпионящих за нами врагов. Что предпринять, Григорий Григорьевич? Нам нужно во что бы то ни стало разгромить этого обманщика, если мы не хотим, чтобы в империи возрастал этот позорный мятеж; все недовольные примкнут к нему. Так что же остается нам делать, чтобы преодолеть опасность?

— Действовать! — воскликнул Орлов.

— Мы действовали, мы посылали войска, но, к сожалению, были разбиты, — вздохнув, проговорила государыня.

— Разве можно назвать действием, — сказал Орлов, — когда высылают горсть людей, под начальством незначительного и неспособного генерала, против человека, вооружившего все степные орды, чтобы вырвать у тебя императорскую корону? Какое дело этому Голицыну и всем подобным ему, кто царствует в России — Екатерина Алексеевна или Емелька Пугачев под именем Петра Федоровича?

— Ты клевещешь, Григорий Григорьевич! Голицын предан мне, — возразила Екатерина Алексеевна.

— Предан! — с иронической усмешкой воскликнул Орлов. — Кто был предан тебе, когда ты была одинока и беспомощна? Кто думал о тебе, когда твоя забота и твоя жизнь висели на волоске? И, клянусь Богом, пусть этот Пугачев достигнет Москвы, пусть он выступит оттуда коронованным императором против Петербурга, и ты узнаешь верность всех тех, кто теперь пресмыкается пред тобою во прахе.