Борис Тартаковский - Квадрат смерти

• Название: Квадрат смерти
• Автор: Борис Тартаковский
• Издательство: Веселка
• Жанр: О войне
• Год: 1975

Повесть, посвященная мужественным защитникам Севастополя. Автор раскрывает малоизвестные страницы героической эпопеи Великой Отечественной войны. Книга учит бесстрашию в борьбе с оккупантами, беспредельной любви и преданности Родине.

---

Из рубки выбежал Мошенский, за ним комиссар. Мошенский был очень бледен, почти белый, и от этого глаза капитан-лейтенанта словно еще глубже запали, а широкие черные брови выделялись еще резче.

Командир пытался что-то сказать бежавшим к нему, но язык словно вспух и мешал произнести те несколько слов которые он хотел, которые должен был сказать. Судорожно ловя открытым ртом жаркий, обжигающий воздух, капитан-лейтенант, склоняясь как-то боком, стал падать.

Только врач Язвинский уцелел из всех, кто находился в боевой рубке. Остальные были ранены или убиты. Но об этом знал лишь Язвинский. Как врач, он уже осознал, какая огромная ответственность навалилась на него — молодого лейтенанта медицинской службы.

Почти год прошел, как батарея дала первый залп по вражеским самолетам. Более трехсот дней она вела поединок с врагом. Но за это время был ранен только один краснофлотец, да и тот выпросил у Мошенского разрешение остаться на батарее.

Сейчас положение иное. За короткое время после того, как слух резанул скрежет металла, многое изменилось — есть убитые и раненые. Язвинский осмотрел нескольких. Многие отказывались от помощи. А Василий Сихарулидзе, раненный осколком в живот, хрипло шептал:

— Пачэму мэня первого? Нэ видишь?.. Командир сражон, комиссар сражон, Лебедев сражон… Иди к ним. Я падажду…

Черные, узкие, горячие глаза Сихарулидзе, глаза других людей — страдальческие, гневные, недоумевающие — Язвинский не скоро забудет…

Ни разу за триста с лишним дней никто так не смотрел на лейтенанта медицинской службы. Как дети, эти мужественные люди хитрили, чтобы скрыть случайную болезнь, — не хотели уходить от своих пушек. Теперь от него, от врача зависит жизнь этих людей. И тут он почувствовал: что-то изменилось в нем самом. Движения стали уверенней, голос — тверже, решения — категоричней. Нет, он не растерялся, как не растерялись и остальные, — сделать все, чтобы батарея жила, чтобы жили и боролись люди.

Язвинский бросился к командиру. Мошенский был без сознания. Рядом с ним упал Середа, раненый осколками бомбы в обе ноги. Но он еще не чувствовал боли.

Когда Язвинский наклонился над комиссаром, тот нетерпеливо спросил:

— Вы смотрели командира? Что с ним?

Язвинский хотел сказать, что положение Мошенского безнадежное и просто удивительно, как он сумел выбежать из рубки, но врач сам не хотел верить, что командира уже нет… Он не мог вот так сразу поверить, что нет больше этого человека, в котором так гармонично сочетались мужество и деликатность, непреклонная воля и мягкость, ненависть к врагам и нежность к тем, кого он любил… Лейтенант, как и многие на батарее, был влюблен в командира.

Он не сказал комиссару того, что знал: Мошенский смертельно ранен…

В эту минуту Сергей Яковлевич очнулся и тихо, но явственно приказал:

— Лейтенанта Хигера… ко мне… и Даньшина…

Даже если бы и хотел, Мошенский не сумел бы объяснить, как ему было трудно открыть глаза и произнести эти слова. Он не помнил, что случилось в рубке, когда прогремел, прогрохотал по ней удар металла о металл. Ему вдруг стало очень жарко, душно. Так душно, что нечем было дышать, и Вера испуганно спросила:

— Что с вами… Товарищ капитан-лейтенант, вы слышите меня?..

«Как странно, — подумал он, — что Вера говорит мне «вы» и называет капитан-лейтенантом». И он еще подумал: может, все это ему снится? Ему часто снилась Вера и его девочка, дочка. Но в этот раз была только Вера, и она еще и еще раз тревожно спрашивала, слышит ли он ее и что с ним. Но говорила она голосом лейтенанта медицинской службы Язвинского:

— Вы слышите меня, товарищ капитан-лейтенант?

Тогда он вдруг осознал, что произошло, и почему так странно дернулся писарь Афанасьев на своем железном табурете, и что прогрохотало по рубке… Это была бомба… Первая бомба, поразившая батарею. И он понял также, что ранен, возможно, тяжело и что должен кому-то передать командование батареей. Потребовалось много сил, чтобы преодолеть немоту…

Мошенскому казалось, что он произносит слова громко, четко, а в действительности голос его едва был слышен.

Семен не знал, что произошло на КП, прошитом вдоль и поперек осколками разорвавшейся бомбы, и остался у своих пушек, где застал его налет. Не чувствуя еще ранения, Семен привычно взмахнул рукой и скомандовал продолжать огонь. И вдруг увидел, что вся его рука в крови, увидел пламя, рвавшееся из пробоин в палубе между двумя орудиями, и к одному из них как-то странно приткнулся Саша Лебедев, будто хотел собственным телом защитить свою пушку от второй бомбы.

Был смертельно ранен и командир зенитного автомата Косенко. Когда он открыл глаза, то увидел наводчика. Косенко окликнул его, но тот лежал, все так же раскинув руки. Осколок бомбы не пощадил комендора, и автомат замолк. Тут кто-то закричал:

— От солнца самолет!..

На батарею шел второй «юнкерс», и нужно было торопиться. Но сильного, могучего Косенко, который на берегу шутя подковы гнул, сейчас качало, а на ногах будто повисли тяжелые гири. И все же он нашел в себе силы, всем телом прижался к пушке, непослушными руками навел на цель. Какое-то время он стрелял по самолету и в последние мгновения своей жизни увидел, как противник сбросил бомбы в море, далеко от батареи…

Второй самолет увидел и Виктор Самохвалов, отброшенный от автомата взрывной волной. Из его расчета в живых остался только Филатов. Автомат молчал, и Самохвалов рывком поднялся, но тут же упал.

— У меня что-то с ногой! — закричал он Филатову и пополз к пушке. Тут прибежал Михаил Лещев с центрального зенитного поста. Когда стреляли прямой наводкой и в планшете не было нужды, Лещев, как и другие с центрального поста, устремлялся к пушкам. При выходе с поста Лещева что-то больно ударило, и краснофлотец растянулся во весь свой немалый рост. Но он тут же вскочил и побежал к зенитным автоматам. Здесь он увидел старшину комендоров Самохвалова. С помощью Филатова тот готовил к бою пушку.

— Давай, давай работай, чего стоишь! — закричал Самохвалов, заметив Лещева. На батарею шел второй «юнкерс», и нужно было торопиться. Вдвоем Самохвалов и Филатов развернули автомат, и, когда на нити прицеливания попал самолет, старшина дал несколько очередей, а Лещев подавал обоймы. Было видно, как фашист, снижаясь, тянет к Каче…

Вдруг Лещев почувствовал сильную боль в боку. Он невольно коснулся этого места.

— А я ранен! — растерянно сказал Лещев.

— Вот удивил! — отозвался Самохвалов. — Если бы ты сказал, что цел… Давай, давай на корму… Кубрики горят. Пока ты себя тут щупаешь, выходной костюм сгорит… — И они побежали тушить разгорающийся пожар.

Стрельба прекратилась, и в наступившей тишине неожиданно прозвучал голос Язвинского:

— Лейтенант Хигер, к командиру!

Мошенский все еще лежал у выхода из рубки. Кто-то подложил ему под голову сбитый в ком китель, и на черном фоне побелевшие скулы капитан-лейтенанта как будто еще больше выпирали.

Мошенский увидел Хигера, но не мог разглядеть что весь рукав его робы в крови.

— Что, большие разрушения? — тихо спросил Мошенский.

Семен ответил, но его слова уже не дошли до сознания Мошенского. Капитан-лейтенант был сосредоточен лишь на том, что заставило его выйти из небытия: батарея должна выстоять!

На все боевые посты было передано последнее приказание капитан-лейтенанта Мошенского:

— Батарея должна выстоять. Этого требует от нас Родина!

Семен приказал собрать всех раненых на полубаке — самом безопасном месте на батарее, а сам спустился в отсек, где люди отчаянно боролись с огнем.

В погребе еще осталось несколько больших снарядов для стрельбы по подводным лодкам. Сейчас эти снаряды угрожали всей батарее. Их нужно во что бы то ни стало убрать из погреба, переборка которого накалилась от пожара в смежном отсеке.

Горела и каюта Мошенского. Семен не знал, что и Самохвалов, и Филатов, и многие другие, прокопченные дымом, задыхающиеся в этом пекле, ранены, как и сам он.

Рядом с ним оказался Николай. Семен не сразу узнал его.

— Ты почему здесь? — сердито закричал Семен.

— Пришел сменить тебя. Твое место сейчас — на мостике. Командир авиагруппы прислал с аэродрома катер за ранеными. А мы тут сами справимся. — И, схватив пожарный багор, Николай стал орудовать им в самом горячем месте.

У трапа, внизу, стояли катера, куда с величайшей осторожностью сносили раненых. Их тут же подхватывали люди с аэродрома. Некоторых Семен знал в лицо.

Но вот по скоб-трапу быстро поднялся незнакомый Семену лейтенант. Он был очень молод.

— Лейтенант Кучеренко, — отрекомендовался летчик. Фамилия ничего не говорила Семену.

— Полковник приказал узнать, что с Мошенским. И еще, — лейтенант замялся, — я обязан вашей батарее жизнью…