Борис Тартаковский - Квадрат смерти

• Название: Квадрат смерти
• Автор: Борис Тартаковский
• Издательство: Веселка
• Жанр: О войне
• Год: 1975

Повесть, посвященная мужественным защитникам Севастополя. Автор раскрывает малоизвестные страницы героической эпопеи Великой Отечественной войны. Книга учит бесстрашию в борьбе с оккупантами, беспредельной любви и преданности Родине.

---

Комиссар вновь возвращается к событиям сегодняшнего дня: на всех фронтах идут ожесточенные бои…

Вдруг звучит сигнал боевой тревоги. И вмиг все приходит в движение — каждый занимает свое место по расписанию.

Мошенский находится в боевой рубке. Это командный пункт плавучей батареи, ее мозговой центр, связанный системой переговорных труб и другими средствами со всеми боевыми постами плавучей, а по радио можно связаться и со штабом ОВРа.

Корпус рубки представляет собой бронированный щит толщиной сорок миллиметров. Внешний обзор можно вести через щели-амбразуры в корпусе. В рубке имеется рация, которую обслуживает краснофлотец Сергеев, есть телефон, у которого обычно дежурит писарь Афанасьев (он же ведет записи в журнале боевых действий плавучей батареи), подвесной рабочий столик, которым пользуются командир и комиссар батареи.

— Виден дым! — коротко сообщает Мошенский комиссару, когда тот по сигналу боевой тревоги появляется в рубке.

Дым — это сигнал о появлении вражеской подводной лодки. Уничтожить подводную лодку по силам лишь батарее лейтенанта Лопатко. Комиссар представляет себе, что испытывает молодой командир, когда появилась наконец боевая цель.

Комиссар Середа поспешно выходит из рубки и в то же мгновение слышит, как Лопатко дает команду на установку прицела. В его звонком голосе слышится Нестору Степановичу и юношеское волнение, и торжество:

— Орудие… ныряющим снарядом… зарядить…

Нет, не пройдет фашистская подводная лодка в наш Севастополь!

Классный артиллерист

Каждый день звучит боевая тревога, и всякий раз пушки открывают огонь, но безрезультатно — вражеские самолеты уходят сбить их не удается. Иногда самолеты идут в пределах досягаемости огня батареи и все же уходят «с приветом», как говорит Лебедев.

Взволнованный разговор по этому поводу происходит в кают-компании.

— Знаете, товарищи лейтенанты, комиссар прав, — говорит Семен. — В порядке самокритики нужно признать, что мы действительно плохо бьем. А почему?

Семен проводит ладонью по щеке, будто проверяет, чисто ли она выбрита, и вопросительно смотрит на друга. Он уже не раз задавал себе тот же вопрос.

— Я слышал, — замечает Лопатко, — как Мошенский популярно разъяснял комиссару теорию вероятности. Середа, как вы знаете, человек дотошный, все допытывался, что да как, и тут Мошенский высказал сомнение по поводу таблиц стрельб.

— А я уверен, что они устарели, — решительно заявляет Семен. — Ведь это таблицы тридцать второго года, а сейчас сорок первый. У самолетов другие скорости.

Семена больше всех волнует эта проблема. От правильности таблиц прежде всего зависит точность огня 76-миллиметровых пушек его батареи.

— Пошли к Мошенскому! — предлагает Лопатко.

Сразу же при входе в боевую рубку молодые командиры замечают в руках старшего лейтенанта злополучные таблицы.

— Не годятся наши таблицы, товарищ командир? — спрашивает Семен.

— Вы о чем?

— Пока мы по данным наблюдения наносим точки на планшете[5], рассчитывая по этим таблицам, противник уже над нами.

— Что же вы предлагаете?

— Пересчитать! — решительно говорит Семен и тут же чувствует, что краснеет, — вдруг Мошенский подумает, что он, Семен, говорит так от мальчишеской самонадеянности…

Однако он напрасно волнуется. Мошенский опять берется за таблицы. Сжав губы и нахмурив брови, о чем-то долго думает.

— Кажется, товарищи лейтенанты, вы правы, — наконец соглашается Мошенский. — Таблицы, пожалуй, несколько устарели. И не удивительно — ведь прошло девять лет, авиация не стояла на месте ни у нас, ни у немцев. Что же все-таки вы предлагаете?

— Составить свои таблицы, — говорит Михаил Лопатко.

Выпускников высших классов — Мошенский закончил их с отличием — на флоте называют «классными артиллеристами». Но Мошенский, как Лопатко почувствовал это с первых же дней службы с ним, был классным артиллеристом и в том житейском понимании, какое придают этому определению и в матросском кубрике, и в кают-компании.

Сергей Мошенский относится к тем людям, которые не любят принимать решение наспех. Впрочем, понимает он, и медлить нельзя. Промедление в расчетах может привести к беде. Он хочет вспомнить, был ли когда-нибудь в прошлом подобный разговор о таблицах. Возможно, и был, но не при нем — он-то командовал орудиями крупного калибра, а сейчас речь идет о зенитных пушках.

Эти таблицы были введены, когда он еще работал электриком на Запорожском алюминиевом заводе и учился на рабфаке. А может, еще и не учился. В тридцать шестом комсомол послал его на курсы артиллеристов. Это были «высшие классы», кандидатов на поступление назначено двадцать девять, а мест — всего четыре. Ну и поработал же он тогда, чтобы занять одно из этих четырех мест!

Дело было не в преимуществах, которые давали «высшие классы». Нет, он никогда не гонялся за положением, тем более не думал об окладе, о деньгах. Это претило ему. Дело касалось чести потомственного рабочего Сергея Мошенского. Если вдруг он провалится, что скажет ребятам, которые так верят в него, своего бригадира?..

А кроме того, в Запорожье еще оставалась девушка Вера, которой вообще немыслимо было признаться в поражении…

Живо помнится ему теплый майский день тысяча девятьсот тридцать пятого года. Они с Верой забрались на Хортицу, все вокруг благоухало, цвело, а они фантазировали, представляя себе, как было здесь в старину, когда их предки воевали с турками. Говорили о многом. В тот день он сказал Вере то, о чем уже не мог молчать… Как же он был счастлив, когда мог написать ей о своей первой большой победе. Впрочем, никаких высоких слов: «Я очень старался и занял первое место… Рад до невозможности…»

Да, он был очень рад. И стал работать еще больше.

Он писал в Запорожье: «В город решил увольняться только по необходимости. Купить что-нибудь — и только. Лучше лишний раз позаниматься…»

Учение — вот что он считал главным в жизни. И еще — чтение хороших книг. «Когда остается время, — сообщал Сергей, — читаю. Сейчас — Алексея Толстого. — И с нескрываемым удовлетворением заключил: — У меня только четыре и пять. Троек и двоек не существует».

Он знал: Вера — способная девушка. Он мечтал: она тоже должна учиться. Ведь юность — золотая пора для накопления знаний. И всякий раз он возвращался к этому. «Очень хочется, — напоминал Сергей в другом письме, — чтобы ты училась. Теперь такое время — если бросить учиться, моментально отстанешь от жизни. Я тебе буду помогать. Я был бы счастлив хоть в какой-нибудь мере быть тебе полезным…»

После окончания курсов они поженились. Как им хотелось быть вместе! Но Вера училась в Харьковском институте иностранных языков, а он оставался в Севастополе и мысли не допускал, что жена может бросить институт.

«Учение — прежде всего», — не уставал напоминать Сергей в своих письмах.

Наконец он получил комнату. Но в городе бывал редко, все дни проводил на корабле, жил в каюте. И много читал.

Осенью 1940 года он просил Веру не писать ему в Севастополь. Он выполняет специальное задание, не спит по трое-четверо суток, но чувствует себя хорошо. Вера уже знает: чем напряженнее работа, тем лучше чувствует себя ее муж. Наконец она приезжает в Севастополь. Они счастливы. Они ждут ребенка. И когда двадцать второго июня на рассвете в Севастополе зажигаются красные огни Большого сбора, первая мысль Сергея — о Вере, ждущей ребенка.

Он знает, что Вера волнуется. Но он не может оставить корабль. А Вера несколько дней не выходит за порог дома, боясь разминуться с Сергеем. Наконец ему удается отправить с вестовым письмо:

«Родная моя, прошу, побереги себя и будущего нашего человечка… Я больше не смогу прийти домой. Мне запрещено даже думать об этом. Я буду жив. Я хочу жить. Но если что случится, помни: муж твой сражался за нашу Родину».

Что он мог еще сказать? Он хотел, чтобы Вера уехала к сестре на восток. Ради ребенка. Но Вера отказалась. Она каждый день ждет его и волнуется, боится за него. Но он считает своим воинским долгом находиться постоянно с вверенными ему людьми. Война есть война для всех, исключений быть не может даже ради самого дорогого человека. Старший лейтенант Мошенский не оставит батарею ни на час…

Мысли возвращаются к разговору о таблицах, и он приказывает вызвать командиров всех трех батарей к нему в боевую рубку.

— Вот что, товарищи командиры, — начинает разговор Мошенский, — мы с комиссаром обсудили ваше предложение и решили принять его. Составляйте новые таблицы. Я себе представляю это так. Зная скорости основных типов «юнкерсов», «мессершмиттов» и других немецких самолетов, мы можем заранее задавать себе условия, то есть расстояние, курсовой угол и прочее, и по данным, полученным на планшете и рассчитанным нами уже по формулам, составить свою таблицу… Впрочем, — вдруг спохватывается Мошенский, — мы вас нисколько не связываем своим предложением. Важно лишь получить такие таблицы, по которым можно быстро и точно открывать огонь. Желаю удачи. Если понадобится — поможем…