Анатолий Иванов - Вечный зов. Знаменитый роман в одном томе

• Название: Вечный зов. Знаменитый роман в одном томе
• Автор: Анатолий Иванов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012

Роман "Вечный зов" посвящен истории семьи Савельевых, выходцев из далекого сибирского села, обладателей сильных безудержных характеров, Жизнь героев разворачивается на фоне исторических событий в России, охватывающих период с 1902 по 1960 годы. На их долю выпали три войны, революция, становление нового строя... И все же они позволяют себе любить страстно и глубоко, а ненавидеть до последнего вздоха.

---

— Кто автолавку угнал, какие люди? Не заметил? — допытывался Елизаров.

— Ничего не знаю. Мальчонку ищите лет десяти-двенадцати…

— Какой мальчишка? Какой он из себя?

— Откудова я знаю какой?! — закричал старик. — Темно было, откудова разглядеть? Шебаршит, говорит, чтой-то в машине. Я и приладился ухом к ейной… к машинной стене. Меня сзаду и дербалызнули…

— …Найдут, я думаю, эту автолавку. Куда они ее денут, не иголка, — помолчав, сказал Кружилин, достал часы на ремешке. — Значит, насчет землянок решено… Ого! Ну, я на станцию. Ты не поедешь встречать Савельева?

— Надо бы, да вот трансформаторы меня волнуют… Там, на станции, Савчук, он встретит…

* * * *

Станция была расположена от Шантары километрах в трех. Железнодорожная линия прошла в таком отдалении потому, что возле Шантары каждую весну широко разливалась Громотуха, затопляя левобережье в иные весны километра на полтора, на два. Строители побоялись, видимо, что, если проложить дорогу ближе к селу, полыми водами может размыть железнодорожную насыпь.

Кружилин придерживал рвавшегося жеребца. Шоссе было за эти два-три месяца разбито, раздавлено грузовиками, разворочено колесами и гусеницами тракторов. Колдобины и рытвины Полипов приказал Малыгину засыпать гравием и дресвой, и расторопный Малыгин со своими «жохами» держал шоссе в порядке. Недавно Малыгин был мобилизован на фронт. Кружилину и Полипову было не до дороги, и она снова оказалась в плачевном состоянии. «Надо, крайне надо до дождей ее как-то подремонтировать. Иначе в слякоть раскиснет вовсе… Ну, да теперь и у Савельева тоже об этом пусть голова поболит…»

Навстречу беспрерывно шли грузовики, ползли тракторы, волоча за собой тяжелые прицепы с заводским имуществом.

Один из тракторов, поравнявшись, вдруг остановился, из кабины выпрыгнул молодой парень и замахал руками, подбегая. Поликарп Матвеевич натянул вожжи.

— Что тебе?

— Познакомиться хотел, — сказал парень. — Вы ведь секретарь райкома Кружилин…

Серые глаза парня глядели спокойно, только холодно и недоверчиво, из-под кепки свисали перепутанные космы волос.

— Кружилин, верно. А ты-то кто?

— Я Савельев Семен.

— А-а, сын Федора Савельева, значит? Вон ты какой вырос, Семен. — Кружилин снова оглядел парня с любопытством.

— Вырос. Жениться даже хочу.

— На свадьбу, значит, приглашаешь?

— Нет, я насчет брони, которую мне выдали.

Под бровями у Кружилина шевельнулись темные зрачки.

— Понятно. А ты на фронт хочешь?

— А что я, хуже других? У меня была отсрочка от призыва и на действительную, поскольку в МТС трактористов не хватало. Ну, я даже рад был. А сейчас…

Семен сдернул кепку, ладонью сгреб назад волосы, снова притиснул их кепкой.

— Я, Семен, тоже на фронт хотел бы. Да вот тоже не берут.

— Вы — другое дело. Вам и тут дел хватит.

— Тебе, что ли, не хватает?

— Да какое это дело? — Семен кивнул на свой трактор. — Ну конечно, я понимаю… И хлеб надо убирать, и завод строить. Я уже третью неделю заводские грузы вожу. Но ведь девчонку любую поучить два месяца — и она так же рычагами будет двигать.

— Так ведь учить еще надо. А завод ждать будет?

— Ясно… — мрачно уронил Семен. — Значит, не поможете?

— Будет нужда — и без моей помощи призовут.

— Значит, сейчас — нету нужды?

— Пока, выходит, здесь ты нужнее.

Семен постоял молча, глядя куда-то мимо Кружилина, в пустую, еще не тоскливую, но уже начинающую грустнеть степь, сплюнул под колеса и пошел к трактору. Запрыгнув в кабину, дал такой газ, что машина, взревев, затряслась, И Кружилин, ощутив, как задрожала земля, улыбнулся чему-то.

Станционные пути были плотно забиты пыльными железнодорожными составами. Возле путей в беспорядке грудились тракторы, грузовики, пароконные брички, бычьи упряжки. Груженные заводским имуществом машины и подводы тяжело выползали на шоссе, навстречу им почти вереницей шли порожние. Грохот тракторных и автомобильных моторов, рев паровозных гудков, лязг железа, ржанье лошадей, людская ругань и крики — все смешалось в один надсадный, нескончаемый гул.

Но как ни плотно стояли составы, сквозь них протиснулся еще один. Закопченный паровоз подтащил к самому перрону десятка три платформ, груженных станками, тесом, кирпичом, какими-то ящиками. Из единственного в этом составе крытого товарного вагона соскочил мужчина в дождевике, с кожаной фуражкой в руке.

Кружилин сразу узнал его: такой же, как у Федора Савельева, открытый большой лоб и такие же сросшиеся брови. Только усов не было да волосы не черные, а пепельно-серые.

— Здравствуй, Антон Силантьевич.

— Поликарп Матвеевич Кружилин?

— Я.

Антон Савельев не сразу протянул ему руку, секунду-другую помедлил, в упор разглядывая. А потом не сразу отпустил его ладонь.

— Вот мы и прибыли, значит. Это — инженеры нашего завода. Знакомьтесь, товарищи…

Из вагона вышли еще человек пятнадцать, люди все пожилые, солидные. Поликарп Матвеевич пожимал всем по очереди руки, вслушивался в голоса, а сам думал-прикидывал: где же раздобыть жилье для этих специалистов, с семьями они приехали или без семей?

— Ну, посмотрим, что здесь и как, — проговорил Савельев, оглядывая станцию. — С разгрузкой как?

— Делаем все, что можем.

Из-под состава вынырнул Савчук. Парторг уже недели полторы безвылазно торчал на станции, руководя разгрузкой. Он был в замасленной телогрейке и походил сейчас на шофера или тракториста.

— Наконец-то! — воскликнул он, пожал руку Савельеву и всем остальным. — Ну, с чего начинать докладывать?

— Зачем тратить время? Пройдемтесь, товарищи, по станции — сами псе увидим. На это — десять минут… — И повернулся к Кружилину: — А вечерком хотел бы поговорить с тобой. Сейчас, вижу, в дальний путь собрался, — кивнул он на кнут, который Кружилин держал в руке.

— Да, уборка. Надо хоть посмотреть, что на полях делается.

— Понятно.

— Насчет ночлега — в райисполкоме что-то организуют. А потом что-нибудь придумаем с жильем. Вы с семьями?

— Едут где-то пока… Значит, до вечера.

…Подремывая под стук лошадиных копыт, Поликарп Матвеевич думал о Савельеве. Проницательный, сразу увидел, что на поля собрался. И что сразу как-то на «ты» начали говорить, тоже хорошо. Проще…

За коробком вздымался хвост белой, как березовый дым, пыли. Пыль высоко не поднималась, но и не оседала, долго плавала над дорогой, постепенно истаивая, как утренний туман.

По обеим сторонам стояла высокой стеной рожь, клонилась к земле тяжелыми, перезревшими колосьями. Неубранная рожь в сентябре? Этого никогда не бывало. А сейчас стоит, осыпается. Не дай бог ветерок ударит покрепче — всю вымолотит.

Над степью сыто, не спеша кружились два или три коршуна, выбирая, видимо, самых разжиревших перепелов. Солнце разошлось, светило по-летнему добросовестно, щедро.

* * * *

На ток колхоза «Красный колос» Поликарп Матвеевич завернул к концу дня. Длинные тени от хлебных скирд лизали землю. Этих скирд вокруг тока было много, штук двенадцать.

По току в беспорядке сновали брички. На кругу молотили лошадьми пшеницу. Покрикивали, понукая усталых лошадей, люди, стучали веялки. Десятка полтора запряженных подвод стояло чуть в сторонке. Брички были нагружены мешками с зерном.

За длинным столом под навесом сидел председатель колхоза Панкрат Назаров. Выставив костлявые плечи, он склонился над чашкой. На другом конце стола полнощекая женщина кисточкой старательно выводила на куске красного ситца буквы.

— А-а, — вместо приветствия протянул Назаров недружелюбно. — Глафира, подай еще лапшички. Садись поужинай.

Женщина бросила кисточку в стакан с разбавленным мелом, принесла глиняную чашку с лапшой, деревянную, обкусанную ложку и большой кусок хлеба. И снова взялась за кисточку.

— Она у нас и повар, и агитатор, и писарь тут. Все вместе, — сказал Панкрат, Поликарп Матвеевич проголодался за день, начал есть, размышляя, что за те годы, пока он жил в Ойротии, Панкрат Назаров сильно сдал, постарел. Он вроде и не похудел, а как-то высох, почернел и покоробился, как долго лежавшая на солнце сосновая плаха.

Панкрат выхлебал свою чашку, заскреб дно коркой хлеба.

— Ну вот, и мыть не надобно. Эй, Петрован!

Подошел бородатый старичок со спокойно-задумчивыми голубыми глазами, поздоровался. Кружилин помнил этого колхозника. Борода его, широкая, как лопата, давно закуржавела, только глаза были по-молодому ясные и чистые.